Ирина Карнаухова - Повесть о дружных
Усталые до предела, колхозницы, возвращаясь с поля, останавливались, пропуская телегу, и вдруг улыбались. А одна молодуха крикнула вслед: "Молодцы, ребята! Вернутся отцы, за вас стыдиться не будут, работнички!"
Петр Тихонович заходит в дома
Таня проснулась от стука в окно; чей-то голос весело кричал:
- Вставай, вставай, Власьевна, плясать выходи!
В кухне загудел пол,- это Власьевна спрыгнула с печки. Лена повернулась на другой бок, пробормотала что-то и снова заснула. А Таня уже всунула ноги в туфли, накинула халат и выбежала в кухню.
Власьевна уже сбрасывала крючок с двери. Была она босая, в накинутом поверх рубахи полупальто, руки у нее дрожали, но лицо улыбалось на звук веселого голоса. Она стремительно распахнула дверь.
У самого крыльца стояла двуколка, забрызганная грязью, а на ней, как большой важный медведь, сидел почтальон Петр Тихонович, бережно держа сумку с почтой. Рыжая борода его сияла в лучах солнца, как медная, а глаза хитро щурились и улыбались.
Власьевна вся так и потянулась к нему и даже не заметила, что унылая лошаденка деловито принялась за подсолнух под окном.
- Ну как,- сказал Петр Тихонович,- плясать будешь или шкалик поднесешь?
И Петр Тихонович потянул из сумки кончик треугольного фронтового письма.
- Да родной ты мой, да я тебя сейчас чайком попотчую. У меня ярушнички мягкие есть.
И Власьевна уже вскрывала письмо, уже читала его, уже улыбалась гордо, не замечая, как стынут на утренней росе босые ноги.
- От Митеньки,- сказала она,- медаль получил. Ну, так и быть должно. И всё же приятно. Далеко сынок укатил! А от Ванюшки?
- Ну, ты больно прыткая. Тебе - как мед, так и ложка. Ванюшка пишет, завтра привезу.
Лошадь уже доедала любимый подсолнух Власьевны.
- А нам от папы письма нет?! - спросила Таня.
- И вам, доченька, пишут.
Власьевна спохватилась.
- Да что ж это я! Зайди, обогрейся, милости прошу, Петр Тихонович.
И Власьевна в пояс поклонилась почтальону.
- И то зайду, очень пить хочется. У меня сегодня великий день, Власьевна: восемь писем с фронта везу! Радости-то, радости сколько в моей сумке! - И Петр Тихонович грузно спрыгнул с двуколки.
Потом Власьевна завертелась по избе, словно молоденькая: она поила Петра Тихоновича чаем, поставила перед ним все свои заветные конфетки, резала и резала душистый ярушник, как будто не один Петр Тихонович, а целый десяток почтальонов привез ей письма. Она зряшно переставляла с места на место вещи, будила Лену и требовала, чтобы она показала на карте, где река Висла. Наконец сказала:
- Ну, чаевничай здесь, Петр Тихонович, а я на деревню побегу, бабам всё-таки похвастаю про медаль, да и к Марушке в правление колхоза,- небось, тоже глазыньки проплакала.
- Мне чаевничать некогда, люди писем ждут, надо ехать скорей.
Петр Тихонович вытер покрывшийся испариной лоб и посмотрел на пригорюнившуюся Таню.
- Не горюйте, милая, скоро и от папаши письмо получите. Раз я говорю,значит, правда. Чем зря грустить, едем-ка со мною письма развозить. На чужую радость насмотритесь - на душе веселее станет.
И вот уже Таня важно сидит в двуколке. Петр Тихонович дал ей подержать сумку, и она тяжело лежит на коленях. Таня держит ее обеими руками. Лошадь медленно спускается с крутой горы, но не в силах сдержать тележку и рысью влетает на улицу деревни. На дребезжание колес во всех избах открываются окна, двери, ворота, и все с надеждой смотрят на Петра Тихоновича.
Кое-кто спрашивает, нет ли ему чего, но большинство молчит, глядит со страхом, с надеждой, с мольбой...
Петр Тихонович для каждого находит слово:
- Нету еще, Марьюшка, нету, но будет, обязательно будет, я тебе говорю. А ты что выбежала? Кому я в пятницу письмо привозил? Еще захотела? Думаешь, у него только и делов на фронте, что мамке писать?
К домам, в которые у него есть письма с фронта, Петр Тихонович подъезжает рысью и вожжи натягивает так, как будто его старая кляча орловский рысак дорогих кровей.
- Выходи! - кричит он зычно, хотя хозяйка уже стоит у порога.
Как бережно принимают заскорузлые руки треугольнички писем! Как любовно смотрят покрасневшие глаза на радостного вестника! Его угощают ярушником, шаньгами, печеным яичком. Не знают, как благодарить за эту весть о далеком, живом, здоровом...
Как будут сегодня работать, сжимая серп, лопату, топор, эти руки, в которых трепещут белые листки!
У одной избы Петр Тихонович хмурится и сворачивает в проулок.
- Почему сюда? - спрашивает Таня.
- Тише,- отвечает Петр Тихонович, почему-то шепотом,- мимо тетки Анисьи не хочу ехать. Четвертый месяц письма дожидается. Ох, беда...
Но вот уже сумка почти пуста, розданы письма, газеты, книги, пакеты в сельсовет и в правление колхоза.
- Теперь,- говорит Петр Тихонович торжественно,- к тете Дуне на свиноферму, ей особый почет: она инвалид, стахановка, а сын,- Петр Тихонович поднимает указательный палец,- Герой Советского Союза!
Тетя Дуня и Тимка
Двадцать пять лет было тете Дуне и три года сынку ее Тимке, когда принесли ее на носилках в избу. Лежала она такая белая и смотрела неподвижными глазами в потолок, что Тимка даже не заплакал. Забился на печку, закрыл глаза и дрожал всем телом.
В жаркую страдную пору работала тетя Дуня у молотилки. Ребята вертелись около нее вьюнами. Никто и не заметил, как слишком близко подскочила к машине крохотная Марушка. Зацепили зубья за красное платьице, закрутили, и, если бы не тетя Дуня, не бывать бы Марушке первой красавицей в Бекрятах. За жизнь Марушки заплатила тетя Дуня правой рукой. Недаром говорили по деревне, что у Марушки две матери: одна родила, а другая от смерти выкупила.
Дядя Егор, рассердись за что-нибудь на дочь, говорил ей сурово:
- Ты должна быть на селе первой работницей, в колхозе первой помощницей, за тебя дорогая цена плачена!
Два месяца пролежала тетя Дуня в больнице и вернулась домой худенькая, бледная, с пустым рукавом на правом плече.
Беда никогда не приходит одна. В это же время умер муж тети Дуни. И осталась тетя Дуня с Тимкой и с грудной девочкой Симой, да с одной рукой.
В старые времена погибла бы баба с ребятами, пошла бы кусочки под окнами просить, да и сгинула бы где-нибудь на дороге.
А советская власть поддержала и помогла.
И когда стали люди собираться в колхозы, первой записалась в артель тетя Дуня.
И сказала тетя Дуня на собрании:
- Одну только руку я в колхоз несу, но не сомневайтесь, люди: работать буду так, словно у меня и вторая выросла.
И правда, ни в чем не отставала Евдокия Поликарповна от других работников.
А тут и Тимка подрос. Жалел мать, старался ей помочь. На седьмом году научился грамоте, на восьмом в школу побежал.
На все школьные праздники приходила Евдокия Поликарповна. Почетной гостьей была мать отличника Тимки.
Шли годы. Старые старились, молодые росли.
Поздновато однажды вернулся Тимка домой, по-хозяйски уселся за стол и сказал матери:
- Отец тележного скрипу боялся, а сын в комсомол записался.
Завелись в избе газеты. По вечерам читал матери книжки. И не думал тогда о том, как далеко побывать придется.
В свободное время забегал Тимка на конный двор, объезжал лошадей, и самые молодые и горячие в его руках были спокойны и покорны. Всегда для него находилось дело, и от дела он не бегал.
Но больше всего полюбил лесовать, охотничать.
Лесная трава, еще мокрая от росы, серебряной тропкой стелется под ногами. Заяц мелькнет под тяжелой веткой пихты. Скользит по дереву бойкая векша. Прошумит твердыми крыльями тетерев. Сколько тут живности! Гляди в оба.
Метким стрелком стал Тимка, хорошим охотником. Научился тихо красться по лесу, бить без промаха, находить добычу по мелким приметам.
Рос Тимка, рос колхоз, вырастали в колхозе и люди. Лучшим работником стала в колхозе однорукая тетя Дуня. Такую свиноферму завела, что приезжали из других районов на тети Дунины дела поглядеть.
В сорок втором году ушел Тимка на фронт, И там пригодились ему лесные, охотничьи его повадки.
В один и тот же месяц тетя Дуня в тылу за работу орден получила, а Тимофей Иванович на фронте героем стал. Много фашистов убитых у него на счету имеется!
Вот о чем рассказывал Тане Петр Тихонович, пока не остановил лошадку у ворот свинофермы.
Тимофей Иванович
Во дворе было тихо, а из длинного, большого здания свинарника несся визг, хрюканье, звяканье ведрами.
Петр Тихонович встал на тележке.
- Евдокия Поликарповна! - закричал он зычным голосом.- Выходи, мать, порадую.
Таня соскочила наземь.
- Давайте, я позову ее.
- Что ты! Что ты! Да тебе тетя Дуня голову оторвет! Туда посторонним ходу нет. Тут порядки строгие.
И Петр Тихонович снова закричал:
- Выходи, Дунюшка! Письмо привез!
Тетя Дуня вышла на порог, прикрылась от солнца рукой.
- Кто тут шумит?
Увидела Петра Тихоновича и подбежала к тележке.
