Ирина Карнаухова - Повесть о дружных
У Леночки щеки стали смуглее.
Завтра уже не надо идти в поле.
Тане даже жалко. Хорошо было вставать на рассвете, шагать по росистой тропе, слушать перезвон кос. Хорошо было, накрыв последним снопом суслон, выпрямиться, потереть поясницу и оглянуться кругом. Поле чисто. Ни одного колоска не торчит нигде. Власьевна деловито вытирает косы, обертывает их мешковиной. Марья Петровна отряхивает с платья пыль. Лена приглаживает волосы.
Дело сделано, можно идти домой!
А вечером как чудесно было мыться в жаркой бане, смывая пыль и пот с усталого тела, выбирая соломинки из волос!..
Власьевна стегала Таню душистым березовым веником.
- Веник пройдет, всю боль уберет с белого тела, с крепких костей,приговаривала она, смеясь.
А Таня взвизгивала и стонала от восторга.
И вот, чистые и довольные, сели они ужинать.
- Ну, завтра поспи подольше, Чижик,- говорит Лена,- а то ты что-то похудела; надо и отдохнуть.
- Хорошо,- соглашается Таня,- с удовольствием посплю.
А тут скрипит дверь, и входит председатель колхоза.
Таня видит его в первый раз. Какой старый дедушка! Запыхался. Видно, нелегко ему подниматься в гору.
Лена бежит ему навстречу, берет у него шапку и палку из рук, ведет к столу. Власьевна вытирает лавку передником.
- Милости прошу, Иван Евдокимыч, откушай с нами чайку.
Председатель смотрит на Таню, сидящую у стола, на хлопочущих Власьевну и Лену и понимающе улыбается:
- Подружились, значит? Вот это хорошо. Птаха в бурю всегда на дерево прячется. Ты жмись к ней, дочка, жмись! Власьевна - она голова. Она у нас генерал! Где какие неполадки увидит, забушует в сельсовете. Но ничего, справедливая женщина.
- Ну уж ты скажешь, Иван Евдокимыч! Сам ведь не тихий. Вон на старости лет какую тяжесть на плечи взял! - говорит Власьевна.
- Что поделаешь, некому ведь! Наши там воюют, а нам здесь приходится. Вот кончится война, возвратятся сынки, Иван Дмитриевич с фронту придет, тогда и отдохну. А сейчас, знаешь, Афанасьюшка, иной раз и думаешь: счастье-то какое, что в тяжелое время и мы, старики, пригодились, сумели плечо подставить, а не то, что в стороне лежать да охать.
Иван Евдокимович говорит, а сам внимательно смотрит по сторонам.
- Устроилась, значит, дочка? Ты не стесняйся; если что нужно, прямо ко мне беги. Много не можем, а капустки там или картошки подброшу.
- Спасибо, Иван Евдокимыч.
Председатель усаживается поудобнее и говорит строго:
- Вот что, красавица, завтра ты нам дело наладь. Уборку мы кончили, а колоски с поля собрать нужно. Колосок к колоску - мешок к мешку. Собери-ка ты свою пионерию, и выходите завтра в поле, чтобы были поля чистые, словно изба к празднику.
- Хорошо,- говорит Лена.
- Ты не сомневайся, Иван Евдокимыч, она сделает,- подтверждает Власьевна.
- Знаю уж, бабы по деревне похвалу ей поют, говорят, новая учительница хоть куда! И сводки наладила, и книги ребятам направила, и в поле поработала. От мирских глаз ведь не скроешься.
Лена краснеет от удовольствия.
* * *
Утром на школьном дворе собрались веселой гурьбой ребята - весь четвертый класс во главе со звеном. Пришли даже малыши из второго класса. Только Миши Теплых опять не было.
- Где же он? - спросила Лена,- почему не подчиняется пионерской дисциплине?
- Он в кузне, дяде Васе помогает наладить молотилку. Он там нужен. Его ко всякой машине допускают! - Петя завистливо вздохнул.
Манька стояла в стороне, надув губы, и капала слезами. Нюра крепко держала ее за руку.
Леночка подошла к девочкам.
- Что такое, Маня? Почему ты плачешь?
У Маньки быстрее закапали слезы.
- Кто тебя обидел, Маня?
- Она...- Манька кивнула на Нюру. Нюра стояла с непреклонным видом.
- Она? Что же она сделала с тобой?
- Вымыла! - горестно всхлипнула Манька.
Ребята залились смехом.
- Вот это так обидела!
- Глядите, глядите, и вправду чистая!
Манька вырвала руку у Нюры, отбежала в сторону, запрыгала по-воробьиному на двух ногах и запела:
- Буксир, буксир, двенадцать дыр! За мной не угонишь, сама потонешь.
Слез у нее как не бывало.
Никогда у нее не поймешь, у этой Маньки, что у нее всерьез, а что нарочно.
В поле ребята разбрелись по сторонам и разделились. Мальчики в одном конце, а девочки кучкой вместе.
Ребята собирали колоски сначала себе в корзины, а потом сносили в общие кучи. Мимо них то и дело проезжали телеги, груженные серебряными снопами: девушки возили ячмень в сушилку. Ни одна не проедет молча:
- Эй, работнички! Шевелитесь, не спите!
- Что-то больно мелки! Сколько вас на фунт сушеных идет?
Саша обрывал их солидным басом:
- Проезжай, проезжай, не задерживайся, мелки да крепки!
А Климушка серьезно отвечал на вопрос о сушеных:
- Шемь.
Ребята работали по-разному. Таня наклоняется, как заведенная: всё боится, как бы не сказали, что она хуже других. У нее уже и вихор вздыбился, и пот течет по лбу и скатывается с курносого носа. А Нюра присядет на корточки и быстро, чистенько всё вокруг себя подберет, словно метелочкой подметет. А потом отойдет на шаг и снова так же. И коса у нее не растреплется, и щеки не зарумянятся.
Женя и Валя ходят рядком, собирают в одну корзинку и о чем-то своем беседуют.
Манька успела уже песенку выдумать и поет ее на всё поле. Хоть Таня Маньку и не любит, а сознаться должна: голос у нее звонкий, почти как у Леночки. И песенки выдумывать ловка:
У нас речка неглубока:
Можно камешки достать,
Берите, девочки, корзинки,
Идем колосья собирать!
Мальчишки с криком и гиканьем мечутся, будто и без толку, по всему полю. А всё-таки корзинки V них полнятся,- не отстают от девчонок.
Высоко поднялось солнце; высоки стали кучи собранных колосков. А ребята что-то слишком низко гнутся, слишком долго не распрямляются устали.
Лена хлопнула в ладоши и губами заиграла, как на горне, сбор:
"Слушай внимательно звуки призывной трубы!"
Ребята набежали со всех сторон.
- Отдых,- говорит Лена,- садитесь в кружок.
Лена снимает передник и расстилает его на земле.
- У кого что есть закусить, кладите сюда; сейчас столовую откроем.- И Лена кладет на передник два больших куска хлеба с зеленым луком, свой и Танин.
И ребята кладут - кто ярушник, кто шаньгу, кто печеную картошку, а у кого и ничего нет. Те смотрят в сторону. Вот это-то Лена и знала.
- А у кого ножик есть? - спрашивает она.
Саша лезет в карман, долго пыхтит и отцепляет приколотый английской булавкой перочинный ножик. Он протягивает его Лене, смотрит умоляюще:
- Только не потеряйте, Лена Павловна, это трофейный. Папка с фронта привез. И дайте, я вам сам открою, вы не сумеете. Там и пробочник, и для консервов, и крючок такой - в ушах ковырять.
- Ну, это уж ты выдумал, для чего-нибудь другого, наверное.
- Это, конечно, для фрицев, а нам ни к чему,- степенно уверяет Саша.
Ребята смеются.
- Ну-ка покажи, покажи!
- И мне пошмотреть!
- Всё ты, Сашка, врешь, это не для ушей, всегда выдумаешь чепуху. Лена Павловна, он врет.
- Разве бывают такие большие уши? - удивленно спрашивает Алеша.
Лена пересчитывает глазами ребят, берет ножик и делит всё на равные части.
- "Вам орех и нам орех, и делите всё на всех!" Кушайте, ребята.
И пока ребята жуют, Лена высыпает из одного колоска зерна на ладонь, пересчитывает их и рассказывает ребятам, сколько зерен в одном колоске, сколько колосков остается на поле, сколько полей в Советском Союзе, сколько бойцов на фронте можно накормить душистым мягким хлебом, спеченным из колосков, собранных ребячьими руками.
Перед глазами ребят вагоны, поезда с зерном, ковриги хлеба, бойцы за обедом. Ребята поражены и довольны. Каждый чувствует, что он помогает фронту. Саша вскакивает на ноги.
- Эй, поднимайся, расселись тут! А дело не ждет. Вон Манька: собирать - так старуха, а жевать - так молодуха! Давай за работу!
И с удвоенной энергией наклоняются ребята к земле, и растут-растут кучи колосков.
Когда солнце уже садилось, прямо к ним на поле приехала телега. На передке, широко расставив ноги в больших мужицких сапогах и крепко держа вожжи, стояла рослая девушка Паня Кашина. За ухом у нее торчал пучок ромашки, а зубы белели на черном от пыли лице так же, как белые лепестки в черных волосах.
- Эй, работнички,- закричала она звонко,- Иван Евдокимыч за вашим урожаем прислал! Да и вас велел в деревню подбросить. Грузите пока урожай! - Она сбросила им на землю мешки, и ребята, смеясь и толкаясь, стали складывать в них колоски.
Десять мешков туго набили работники, забросили их на телегу.
- Ну, залезай,- крикнула Паня,- прокачу с почетом!
Она взмахнула кнутом, и, взметая пыль, понеслась телега через поле, по проселку, в деревню.
Тут озорная Паня прокатила ребят по главной улице. Телега дребезжала на ухабах, кони звенели удилами, а ребята пели во всё горло: "Мы красна кавалерия, и про нас былинники речистые ведут рассказ..."
