Холод и яд - Виктория Грач
А Варя шагнула за ними в самое пекло и даже привела отца! Потому что любила их очень.
Заскрипели шины за оцеплением, как при дрифте умелого гонщика, и на всю пустошь громовым раскатом прозвенел голос отца (Фил, правда, не сразу его узнал):
– Я Шаховской! Там мой сын!
Полицейские, наверное, все в городе, разошлись, пропуская отца. Он шёл рьяно и горделиво, как будто это не его сына держали в заложниках, а он чьего-то. Только при взгляде на Олега Николаевича отец сразу как-то ссутулился и оскалился. Филу показалось, что на мгновение они с Ветровым схлестнулись взглядами. И отец проиграл.
Они перекинулись парой фраз, отец раздражённо скрипнул зубами, а Олег Николаевич спокойно кивнул в сторону Фила. Отец обернулся. Отсюда было сложно разобрать, что именно он бросил сквозь зубы, но Фил бы на его месте грязно выругался. И не раз.
– Какие люди… – голос Зимина пенопластом по стеклу резанул слух, заставляя скривиться. – Ты не сильно-то любишь своего отпрыска.
– Тогда какого чёрта он ещё у тебя? – со свойственным безразличием бросил отец, медленно отмеряя шаги до них. – Раз ты такой проницательный и всё понял, Зёма!
Зимин дёрнулся, и гуляющее вдоль лица дуло впилось в висок с новой силой. ОМОН было дёрнулся, готовый к штурму, но Олег Николаевич приподнял ладонь, заставляя их замереть на месте. Сейчас каждое движение могло стоить чьей-то жизни.
Только это уже не пугало.
– Он моя гарантия. Если я его отпущу, вы спустите своих цепных пёсиков, – Зимин кивком головы указал на толпу полицейских и омоновцев. – А мне надо с тобой серьёзно поговорить. Очень серьёзно! Только ты не особенно спешил.
– Были причины, – уклончиво кивнул отец, проворачивая перстень на безымянном пальце, который носил как обручальное кольцо. – Жена моя. Света. Ты уже её убил.
Из горла против воли вырвался испуганный всхрип:
– Чего?
Зимин прижал ребром ладони кадык, перекрывая возможность говорить. «Мама! – в панике выстрелило в сознании. – Что с мамой?» Фил впервые искал встречи с отцовским взглядом: увидеть в нём лукавство, иронию, надменность. Отец упрямо отводил глаза, разглядывая пустошь, автомобили, маячащих вдали людей.
– У неё инсульт, Зё-ма, – наконец выдохнул он надтреснуто болезненно. – Она при смерти. Благодаря тебе.
Внутри всё сжалось и сделало кульбит. К горлу подступил ком тошноты.
– Ну не на-адо… Не на-адо… – истерия скользнула в голосе Зимина, а рука с пистолетом задрожала. – Не надо на меня снова вешать чужую кровь! Я тебе предлагал всё решить миром? Предлагал! Предлагал переписать на меня бизнес? А ты что выбрал? Вот теперь и отвечай за свой выбор. Отвечай за всю мерзость, которую ты совершил.
Зимин отвёл руку с пистолетом и выстрелом поднял в воздух снег под ногами отца. На выглаженных матерью брюках осели брызги снега. Отец не дрогнул. Снисходительно усмехнулся и заговорил тем самым нравоучительным тоном, каким всегда воспитывал Фила, набирая обороты с каждой фразой:
– Зёма-Зёма… Ты как был шестёркой, так ею и остался. Ведёшься на блестяшки и зелёненькие бумажки. Ты даже не думаешь о людях. О том, что сейчас тебя на прицеле держат снайперы, что одного взмаха Олега достаточно, чтобы тебя застрелили.
Фил, затаив дыхание, слушал отца и не верил собственным ушам. Он смеялся! Смеялся над человеком, в руках которого сейчас была жизнь Фила, жизнь его сына! Смеялся над психопатом и был уверен в своей неуязвимости.
Фил криво оскалился: его отец не был Вариным папой. Он оставался собой, Андреем Шаховским.
– Как будто ты другой, – прошипел Зимин. – Ты ведь такая же сволочь… Это из-за тебя погибли люди!
– Не-а. Это твоя ошибка. Я тебе заплатил, чтобы мы не сгорели. Как ты это решил – это твоё решение. Вот ты за него и отвечаешь.
– Ты загнал меня в угол! – вспыхнул Зимин. – Либо сгорали вы, либо меня должен был грохнуть Марк! Такая себе перспективка, не? Ты бы что сделал?
– Вопрос неудачников, – отец сделал решительный шаг и замер в пяти шагах от Фила.
– Ты хочешь, чтобы я вышиб мозг твоему сыну? – с азартом пропел Зимин, и над ухом щёлкнул взведённый курок.
Олег Николаевич, наблюдавший за всем со стороны автомобиля, впервые подал голос:
– А чем провинился Фил? Тем, что он ребёнок своих родителей?
– Да пусть вышибает, – отец обернулся и коротко кивнул Ветрову. – Всё равно вышибать нечего. Был бы пацан с мозгами – не сунулся бы в это дерьмо! Или мне рассказал. Только он ведь не сделает – кишка тонка!
Фил буквально чувствовал, как стоит на тонком канате над чёрной бездной, а отец с удовольствием проверяет канат на прочность, а Фила – на равновесие. Олег Николаевич крикнул:
– Тогда какой во всём смысл? Убить ребёнка на глазах родителей? И всё? Ты же чего-то хотел от Шаха.
– Да, – вдруг кивнул отец. – Что тебе нужно?
Зимин зарычал что-то невнятное про деньги и вдруг вскинул руку с оружием. Пистолет снова упирался в лоб другого человека. Фил нашёл взглядом бледно-голубые, как у него, глаза отца, и под сердцем что-то дрогнуло. Не сжалось болезненно, как когда он услышал о матери, не прогнало холодную дрожь по всему телу, как когда пистолет направили в Варю. Но – дрогнуло.
И мысли закружили в водовороте. Отец продолжал короткую перестрелку фразами с Зиминым. И этот псих всё больше и больше от жажды денег переходил к маниакальной идее мести. Кричал о людях в агонии, являющихся в кошмарах. А отец невозмутимо приподнимал бровь.
В сознании совершенно не к месту всплыл тренер по вольной борьбе. Его педагогические способности, конечно, были сомнительными, но мужиком он был мировым. «Ох, Шаховской, – говорил он, с пары ударов бросая Фила на лопатки. – Всё в тебе ничего, кроме гордыни! Владеть телом ещё не значит успешно драться! Какого фикуса ты лезешь на соперника, который явно поопытнее тебя? Прям как отец твой – тот тоже никогда не умел соперников выбирать. Ну, а фигли нам, спортсменам – так, что ли?»
Фил осклабился и покосился на предплечье Зимина, находящееся на линии удара локтя. Хватка Зимина ослабла то ли от усталости, то ли от азарта. Краем глаза Фил заметил, как плавно сдвинулся с места ОМОН. Нужно было, чтобы Зимин этого заметить не успел.
«Ну, а хули
