Холод и яд - Виктория Грач
– Ты знаешь правила, Зимин. Трогать детей и женщин – не по понятиям. Когда есть проблема, то она решается лично, тет-а-тет. Помнишь?
Папа укоризненно покачал головой, как учитель, отчитывающий первоклассника. А Зимин рассмеялся. И в его смехе Варя уловила нотки какой-то болезненной истерии; холодок пронзил позвоночник, а потом сдавил грудь, так что стало трудно дышать.
– Ты так и застрял в своих девяностых, Олег! Понятия изменились! Ты разве не заметил, что на дворе уже не девяносто восьмой, а девятнадцатый год двадцать первого века? Всё по-другому.
– Но я по-прежнему порву за дочь. Ты знаешь об этом, Семён… – в голосе папы звякнул металл, которого Варя всегда боялась. – Тебе нужны эти проблемы?
Зимин помедлил. Очевидно, этого позвякивания стали в голосе отца боялись все. Зимин тихо выдохнул, а потом взвёл курок и с уверенностью победителя выкрикнул:
– А ты не думаешь, что я сейчас просто выстрелю в неё, чтобы избавиться от проблем?
Холодный ствол впился в висок.
– Нет! – пропищала Варя: голос застрял где-то посреди горла.
Слёзы застлали глаза. Мир смешался в какое-то серо-белое, до боли в глазах яркое полотно.
– Ты этого не сделаешь! – уверенно отрезал папа, хотя на последнем слове голос его сорвался. – Ты не убийца. И не убиваешь невинных.
Зимин в самом деле убрал пистолет от Вариного виска, и Варя качнулась, готовая грохнуться прям здесь на наледь под снегом. Отстранённо скользнула взглядом по пустырю. Вокруг собирались проблесковые маячки, режущие глаза, выстраивали оцепление, а на линии десятиэтажек муравьишками мельтешили люди, звери. Свет проблесковых маячков и вопли полицейских сирен манили их, как лампы – мотыльков. Наверняка, кто-то уже успел залить всё в сториз инстаграм. Все собирались снимать и смотреть кино, и никто не вмешивался в разборки. «Завтра весь интернет будет трубить, что наш город по праву возвращает звание бандитского… Папе не понравится», – успела ухватиться Варя за мысль среди всей каши, что творилась в голове.
– У тебя у самого дочь, Семён, ты должен меня понять. Если ты её отпустишь, то можешь не ждать от меня удара. Просто потому что мы с тобой виделись только в школе. Просто потому что тебе не за что отвечать передо мной. Как и мне – перед тобой.
– Серьёзно? – хохотнул Зимин издевательски и очертил дулом лицо Фила. – Ты живёшь припеваючи, как и Шах, и все – все вы! А я должен искупать вашу вину! Я, а не вы, вижу по ночам пламя и невинных людей. Это вы должны были сгореть тогда, а не те люди! Я избавил вас от этого, и что получил? Если бы не я, ты бы сгорел…
– Нет, – с поразительным спокойствием и равнодушием выдохнул папа. – Ты сам сказал, что разводящий Олег остался в девяносто восьмом году. Поджёг «Туманную леди» ты в нулевом.
– Ты был в тот день в «Королеве». И если бы Шах не заплатил мне больше, чем Марк – сгорел бы.
– Нет, – папа выдохнул это очень тихо, но слово громовым раскатом прокатилось над пустырём и, наверное, даже долетело до близлежащих домов. – Я в тот день был с семьёй. А Вари ещё и на свете не было. Мы тут ни при чём. «Туманная леди» – дело исключительно ваше с Шахом. Так что… – папа коснулся горла и надавил медленно и твёрдо: – Просто отдай мне дочь. Пожалуйста.
Зимин замер. Варя тяжело дышала, сжимая ослабевшие пальцы свободной руки в кулак. И вдруг её отпустили. Натяжение на висках исчезло, кровь ударила в голову. Кто-то небрежно толкнул её под лопатки.
– Иди, не оглядываясь, – глядя на неё, одними губами произнёс папа.
И Варя пошла.
Она не помнила, как сделала эту сотню шагов. Но эта сотня, определённо, стала для неё самой длинной в жизни. Земля уплывала в сторону. Дрожащие ноги никак не хотели слушаться, потрёпанная замусоленная коса маятником покачивалась на груди, Варя смотрела на мир сквозь слёзы.
– Папа!
Варя вцепилась в воротник отцовского пальто и повисла на его шее.
– Варька! – выдохнул папа, подхватывая её за талию и приподнимая от земли.
– Папа… – тихонько взвыла Варя, утыкаясь в его плечо носом, и разрыдалась: – Папочка! Папа… Папа, забери меня! Папа…
– Варька, Варька, – дрожащим голосом выдыхал папа и целовал Варю в нос, в лоб, в щёки почему-то влажными губами. – Варюшка…
Варя содрогалась от рыданий на папином плече, не в силах сказать ни слова. Она просто хотела распахнуть глаза и начать день заново. По-другому. Оставить это всё ночным кошмаром.
– Тише, тише, – шептал папа, а Варя ревела лишь громче. – Варька, ну чего ты? Варя, всё хорошо…
Папа гладил её лицо холодными пальцами, размазывал слёзы по щёкам, смахивал раздражающие липкие пряди, отодвигал от себя и снова прижимал к груди. А потом распахнул дверь родного автомобиля, откуда потянуло теплом, русским роком и апельсиновой сладостью. Варя, подчиняясь отцовским рукам, влезла в тёплый салон, так и норовя оглянуться на Фила. Дверь захлопнулась.
– Варька. Как ты?
Варя подняла голову. Перед ней сидел Артём, взъерошенный, натянутый, как струна. Варя помотала головой, не в силах проглотить вставший в горле ком. К тому же, все слова как будто забылись. Варя сложилась пополам и, закрыв лицо ладонями, расплакалась с новой силой. Артём приподнял её за плечи и прижал к себе. Он шептал что-то про директора, про снег, про выходные, про кафешку. Варя не слушала. Она просто истерично рыдала, пытаясь связать пару слов.
Когда Варя скрылась в отцовской машине, а её отец остался на улице, Фил почувствовал странное и, наверное, даже безосновательное облегчение. Дуло по-прежнему сильно впивалось в висок, сжимаемое рукой психопата. Но страха не было. То ли Фил дошёл до ручки и чувства атрофировались, то ли просто устал стоять вот так, как манекен на витрине, демонстрируя угрожающий блеск пистолета.
Филу было страшно – было! – так, что дрогнули колени. Сперва – когда под рёбра уперлось что-то холодное, а потом – когда лёгким взмахом этот ствол ударился в Варин висок. Та несчастная пара мгновений для Фила длилась вечность. Мысли шевелились непозволительно неторопливо: Зимин мог успеть выстрелить. И не раз.
От запоздалой мысли о том,
