Кусатель ворон - Эдуард Николаевич Веркин
Лаурыч обматывал скотчем правую руку.
Пятахин отыскал где-то старую ржавую цепь и мрачно вертел ее над головой, собираясь, видимо, этой цепью сокрушать орды неприятеля.
Жохова молча стояла у колодца. Она распустила прическу, и теперь волосы немытыми прядями закрывали лицо, никакого орудия она не припасла, но и без этого выглядела угрожающе. Страшно.
Александра проверяла медицинские припасы — бинты, зеленку, йод.
Рокотова упражнялась в метании. Набрала в котелок камней и шишек и теперь швыряла их в ведро, отстоявшее метров на двадцать, кстати, весьма и весьма метко, уже половину ведра накидала.
Снежана массировала мускулатуру очнувшегося Листвянко, прорабатывала трапеции, плечи и квадрицепсы, как перед боксерским поединком. Мегакол Листвянко из рук так и не выпускал.
Я не стал брать в бой ничего, решил действовать по обстоятельствам.
Через полчаса Жмуркин собрал всех у колодца и объявил, что надо выработать стратегию удара.
— Главное нейтрализовать Пересвета, — сказал Лаурыч. — Без него урки не будут сильно сопротивляться.
— Точно, — сказал Пятахин. — Вот ты и пойдешь.
— Я не могу, у меня рука болит, — Лаурыч предъявил обмотанную скотчем руку. — Вывихнул, когда тебя лечил…
— Я бы тебе и вторую вывихнул… — начал было Пятахин, но Жмуркин его оборвал:
— Потом склоки. Сейчас о деле.
— Надо Листвянко запустить, — предложил я. — Он разрядник, он этого ихнего Пересвета размажет просто.
Жмуркин сурово помотал головой.
— Не пойдет, — сказал он. — Против таких никакой разрядник не потянет. Есть сотня подлых приемов…
Листвянко тут же стал напрягаться, показывая всем, что он разобьет кого угодно, невзирая на подлые приемы.
— Надо напасть всем сразу, — сказал Пятахин. — Пока они еще не проснулись. Напасть и замесить, чтобы не дергались.
— Нет, — сказал Жмуркин. — Никакого кровопролития. Все это…
Он кивнул на колья и дреколья.
— Все это использовать только в качестве устрашения. В ход не пускать!
— У них, наверное, ножики… — предположил Лаурыч.
— Попишут только так! — сказала Жохова.
— Все равно не пускать! — приказал Жмуркин. — И вообще, я пойду один.
— Я тоже! — брякнула Жохова.
Кажется, Пятахин прав.
Жмуркин помотал головой.
— Нет, — сказал он. — Девушки остаются здесь. Мы сами справимся. И не спорить!
Впервые в жизни я поглядел на Жмуркина с уважением. С реальным таким уважением. Жмуркин перестал быть Жмуркиным и для меня сделался Скопиным, будущим государственным мужем.
— Но… — затрепетала Жохова.
— Это приказ! Прекословить запрещаю!
Скопин пронзил Жохову решительным взглядом, и та действительно не стала прекословить.
— Выступаем, — сказал Скопин.
— Выступаем! — с воодушевлением подхватил Лаурыч.
И выступили. И девушки смотрели нам вслед прощальными взглядами, что прибавляло мужества.
Утренний лес был категорически спокоен, в воздухе кипел зернистый манный туман, от реки голодными призраками поднимался пар, с кустов и деревьев капало, и солнце через эту влагу почти не пробиралось, небо было однородно и темно, и где-то совсем высоко стучали в глухой сибирский бубен.
Вел Лаурыч. Шагали молча и споро, стараясь не шелестеть листвой и не хрустеть ветками, сжимая в руках оружие, как партизаны брянских лесов. Сначала вдоль ручья, спускавшегося к речке, затем через пихтовую рощу, источавшую фитонциды даже в тумане, затем через поляну, к опушке, на которой просматривались мутные силуэты палаток. Действительно недалеко.
— Ты же говорил, пять палаток. — Скопин поглядел на Лаурыча.
Тот пожал плечами.
— Ладно. Всем стоять. Я пойду, проверю… Вить, ты со мной. Подстрахуешь.
Я кивнул. Отчего ж не подстраховать старого друга.
— Остальные ждут. Понятно?
Остальные кивнули.
Мы со Скопиным направились к палаткам. По краю, стараясь быть незамеченными. Впрочем, особо можно было и не стараться — из леса стал выдавливаться туман. Хороший такой, глубокий. Или высокий, не знаю. Туман и гроза — очень интересное сочетание, всегда чувствуешь себя на дне какого-то ущелья.
Когда до палаток осталось метров сто, Скопин остановился. Достал бинокль, стал смотреть.
— Повезло, — прошептал он через минуту. — Кажется, спят.
Он сунул мне бинокль. Непонятно зачем, и так было видно. Палатки старые, вылинявшие почти до белого цвета, стояли криво, промокнув от влаги и провиснув по центру. Никого вокруг не было, хотя…
— Справа смотри, — посоветовал Скопин.
Слева на растяжке между соснами висели черные носки, много. Справа возле почти прогоревшего костра сидел человек в камуфляжном дождевике. Довольно большой, корпулентный, спиной к нам. То ли спал, то ли варил что-то, не поймешь.
— Это он, — зловеще прошептал Скопин.
— Кто? — не понял я.
— Пересвет, — ответил Скопин. — Амбал, действительно. Вон какой здоровый, как лошадь… Ладно, пойду, попробую поговорить.
— И что ты ему скажешь?
— Скажу, чтобы сваливали. Они же по реке приплыли, вот пусть обратно и уплывают. Попробую уговорить.
Скопин снял с шеи бинокль, отдал мне. Протер лоб рукой. Было видно, что нервничает.
Но собрался. Расправил плечи и с независимым видом направился к вражескому лагерю.
Время замедлилось, как в кино. Я, если честно, ожидал худшего. Ловушки. Волчьей ямы или петли какой — вот сейчас Скопин сделает шаг, и его выдернет в воздух коварная лямка, обвившаяся вокруг ноги…
Но Скопин дошел нормально.
Туман загустился сильнее, и теперь я видел Скопина очень плохо, мне пришлось сместиться в глубь леса и подойти поближе.
Скопин приблизился к Пересвету и потрогал его за плечо.
И снова мне представилось — вот Скопин трогает этого Пересвета, а это не Пересвет вовсе, а чучело, приманка, смоляной человечек. А сам Пересвет из засады выпустит в Скопина черную стрелу, прямо в спину, и рухнет печальный Скопин в костер, тем самым войдя в вечность…
Но Пересвет не оказался манекеном, он вздрогнул, обернулся и поднялся на ноги.
Я смотрел. Попробовал через бинокль, но в нем ничего видно не было, смотрел так.
Они разговаривали. О чем, слышно не было, туман глотал слова, но, кажется, разговаривали спокойно. Урки из палаток не высовывались. И я уже стал надеяться, что дело обойдется миром, но вдруг увидел Пятахина. Он показался из тумана с цепью в руках. То ли из-за тумана, то ли еще из-за чего, но Пятахин стал здорово походить на киношного восставшего мертвеца. Выглядел жутко.
В следующую секунду из тумана выступил Листвянко. Листвянко наступал в шортах, устрашая противника своим мускулистым туловищем и огромным колом.
Гаджиев и Герасимов с дубинами.
Листвянко с замотанной в скотч рукой.
Дитер, Болен с сетью.
Они все подковой приближались к палаткам, и это было по-настоящему страшно.
Пересвет заметил приближающихся. Он явно напрягся. Скопин тоже обернулся и взмахнул руками, стремясь остановить этот грозный натиск.
В
