Эдуард Веркин - Кусатель ворон

Эдуард Веркин

Кусатель ворон

© Веркин Э., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Часть первая

Золотое кольцо

Глава 1

«Turistas! Go Home!»

Тег «Культура».

Сидеть бы мне дома, так нет, потащился.

Сидеть бы мне дома, июнь к концу, вот-вот колосовики пошли бы, и рыба, не размякшая от пришедшего зноя, еще клевала, и вообще, жизнь! Так нет, потащился.

Зачем?

Амбиции. Гордыня. Зависть. Возжелал плюнуть ближнему своему в физиономию лица его. Возжаждал возвыситься и вознестись, чтобы все ко мне приходили, а я им в глаза показывал бы кукиш и громко хохотал с превосходством, ну, это если совсем по-простому объяснять. Как-то так.

– Как-то так, – сказал Жмуркин и достал из кармана пистолет.

Вот уж такого от него точно не ожидал. Пистолет… Зачем ему пистолет?

Ну да. Амбиции, гордыня, в глаза плевать, перстень целовать, понятно. Это же Жмуркин, он же всегда такой.

Жмуркин ухмыльнулся.

Художники настороженно переглянулись. Не ожидали, конечно, не ожидали, я сам не ожидал.

Пистолет.

Бомм!

Такой долгий протяжный звук, бронзу опять дернули за язык, малиновый звон поплыл, хотя и полдень. В церкви звонили, в самой известной, в покосившейся, как Пизанская башня, красиво так звонили. И вообще тут красиво, горка, горки, трава, Волга, теплоход тащится справа налево, а на другом берегу уже Кострома со своей дичью, и вообще благодать. Тощий чугунный Левитан, широкий бронзовый Шаляпин взирают на скучных потомков с послеобеденной приветливостью… Зачем тут пистолет?

Зачем вообще все это? От Дитера не ожидал, если честно. Пятахин да, ходячий трабл-генератор, ну, Лаурыч тоже, мог вполне с дебаркадера в водоросли свалиться, Иустинья опять же с утра подозрительно глазками поблескивала… Но Дитер? Дитер-Дитер.

Немец.

Живописец.

В конце концов, инвалид.

И на тебе, учудил.

Вот и верь после этого.

– Ну, что, рембранты, стоит вам отступить, пожалуй, – посоветовал Жмуркин. – И вон по той каменистой тропинке прямо под горку, под горку, ножками, там прекрасная чайная с бесплатным лимоном. Выпейте чаю, поспорьте о Малевиче, я, право, оплачу…

Жмуркин достал пятьсот рублей, скомкал, швырнул в сторону живописцев.

Это он зря, подумал я. Художники – народ трепетный, побьют. Ладно нас, мы люди русские, привычные, но ведь и Дитеру отсыпется. В обязательном порядке, по щщам его по бестолковым. А это международный скандал, между прочим.

Я представил заголовки в какой-нибудь там «Зюддойче Цейтунг».

«Русские ортодоксы избивают малолетних туристов-инвалидов».

«Русское брутальное насилие над юношей из Бохума».

«Загадочного русского душа» – это не в тему, но красиво.

– Бегите, пока я добрый, – продолжал Жмуркин. – А то как-то некрасиво, я в Дантесы не записывался…

– А мне вот кажется, мы сейчас надаем вам по морде, – перебил Жмуркина предводитель художников Ривейра. – Пистолетик-то у тебя игрушечный.

– Игрушечный? – Жмуркин ухмыльнулся роковой улыбкой уездного монте-кристы. – Ну ладно, сейчас вот мы и посмотрим…

Жмуркин выстрелил. Невысокий художник в коротких шортах подпрыгнул и ойкнул, оранжевая пластиковая пуля укусила его в ляжку, отскочила в траву.

– Я же говорил – игрушечный! – ухмыльнулся главный рембрант. – Ну, все…

– Стоять! – рявкнул Жмуркин начальственно. – Кто не хочет провести чудный вечер в обезьяннике – стоять!

Но обезьянником живописцев было не испугать, они дружно шагнули к нам и стали нас бить. А начиналось все более-менее прилично, во всяком случае, утром ничего беды не предвещало.

Въехали в Плёс часов в десять, остановились на высоком берегу с видом на заводь, Жмуркин велел Штурмгеботу бросать якорь, сам взял автобусный микрофон и прочитал непременную лекцию, которую я, разумеется, вкратце записал, историческую такую.

– Это Плёс, старинный русский город, – рассказывал Жмуркин. – Тут течет великая русская река Волга. Раньше на этом месте устраивал свои засады известный русский разбойник Степан Разин…

– Тезка! – не преминул вставить Пятахин.

Хотя Пятахин не Степан, он Влас, впрочем, он сам, наверное, не разбирает.

– Некоторые считают, что именно здесь атаман спрятал свое золото и утопил пресловутую персидскую княжну.

– Что? – переспросила у меня Александра.

– Подружку свою затопил, – пояснил я. – В реке. Вот прямо здесь.

– Зачем? – удивилась Александра.

– Загадочная русская душа, – сказал я. – А вообще она слишком много знала.

– Как его звали? Стефан?

– Стефан, Стефан, – подтвердил я. – Стефан Разин-Беобахтер, олдест рашн диссидент.

– О, – восхитилась Александра и записала данные Разина в планшет.

– Кроме того, здесь жили и другие выдающиеся русские люди, – продолжал лекцию Жмуркин. – Шаляпин – известный бас-виртуоз, Левитан – он нарисовал «Над вечным покоем». Сюда частенько приезжал Чехов, отдохнуть на воды после московских премьер.

– Сам Чехов? – заинтересовалась Александра. – «Чайка»?

– Сам Чехов, – подтвердил я. – На дачу. Вон там.

Я указал куда-то пальцем.

– Это вообще очень популярный город, русский Баден-Баден, – прошептал я. – Жаль, что мы тут всего лишь на день. Кстати, Дитеру будет здесь особенно интересно – сюда со всей России на этюды съезжаются художники…

Жмуркин пронзил меня взглядом, я замолчал, не стал мешать, и Жмуркин закончил мини-лекцию:

– Одним словом – это прекрасный маленький городок, где отдыхает современная российская элита, куда приезжают поэты и художники-авангардисты… Сейчас небольшой завтрак, а потом до трех часов можете осматривать памятники истории. Волга, кстати, теплая, вон там справа есть цивилизованный пляж, кто желает, может окунуться. Лаура Петровна, кофе, пожалуйста.

Жмуркин повесил микрофон на крючок.

– Художники-авангардисты? – переспросила Александра.

– Они рисуют гвоздями, – на всякий случай ответил я.

Лаура Петровна разогрела кофе и настругала традиционных бутербродов – черствый батон и кругляки жесткого сервелата; как ни странно, бутерброды ели все, включая немцев, а я в очередной раз убедился, что в мире есть много удивительного. Вообще по плану у нас был завтрак в прибрежном кафе, но мы решили времени не терять, Жмуркин раздал суточные, после чего господа путешественники отправились грабить город и бесчинствовать в нем же.

Первой, разумеется, Лаура Петровна. Она поправила прическу, украсила себя золотом и бижутерией, опрыскалась дезодорантами и лаком, прихватила под мышку Лаурыча и стала спускаться на город неудержимой лавиной, сверяясь с картой и указывая Лаурычу на вырастающие из зарослей сирени достопримечательности преждних веков.

За Лаурой Петровной потянулись немцы, но не вместе, а порознь: сначала Дитер с пластиковым мольбертом, за ним Болен с рюкзаком – лично я подумал, что там у него акваланг, вряд ли Болен пропустит возможность нырнуть в Волгу, потом в своей Тюрингии расскажет, что был в Сталинграде.

За Боленом шагала задумчивая Александра. Я хотел было ее догнать, рассказать что-нибудь о русской истории, о Левитане и левитации, и вообще, как-никак Плёс, золотой век империи и все такое, но Жмуркин меня задержал. В итоге за Александрой поплелся унылый Гаджиев. Не знаю, с чего он опять пребывал в унынии, возможно, его степная душа тосковала по прежнему. По степям, камышовым плавням, кумысу, лихим посвистам и резвым аргамакам, по тому времени, когда Волга была не Волга, а вовсе Итиль, поток, стремящийся в небесное царство, а здесь, на месте нынешних буржуйско-купеческих домиков ломился какой-нибудь караван-сарай, он ведь наверняка куда-нибудь ломится. Грустный, короче, Гаджиев был.

Снежана и Листвянко, конечно же, взялись за руки и пошлепали в город беззаботно, смеясь и фотографируя друг друга на мобильники, я им позавидовал, всегда завидуешь счастливым, главное, чтобы прыщи от счастья не повыскакивали.

В город отправились и баторцы, Рокотова и Герасимов. Эти шагали неуверенно, испуганно озираясь и непривычно оглядываясь на простор и волю.

Иустинья Жохова никуда не пошла, осталась в автобусе и принялась упражняться духовными упражнениями, читать книги, сразу две, левой рукой толстую черную и тонкую белую правой, и выписывать из них в блокнот важное, праведные мысли наверное. Под голову положила бордовую подушечку, явно собственноручно вышитую спасительными псалмами.