Эдуард Веркин - Кусатель ворон
– Рука просто дрогнула, – объяснила Жохова. – В следующий раз не дрогнет.
Вторую ракетницу Жмуркин вручил мне. Немного подумав.
– Вперед!
– А то Рокотова там все выпьет, нам ничего не достанется, – уточнил Пятахин.
Вошли в лес. Капанидзе пер уверенно, выбирая короткую дорогу, и скоро мы уже оказались на страусиной полянке, ее я запомнил надолго, еще бы, такие зрелища каждый день не приключаются, и мне казалось, что эта полянка располагалась все-таки подальше. Но Капанидзе, видимо, был большой мастер выбирать короткие дороги, я про такое слышал – если долго живешь в одной местности, то рано или поздно начинаешь узнавать тайные тропы.
На страусиной полянке разделились. Листвянко повел Снежану, Герасимова, Лаурыча и Гаджиева. Жмуркин взял немцев и Жохову, Капанидзе сказал, что ему помощники не нужны, он любит по лесу ходить в одиночестве, а мне достался Пятахин.
Я понимал, почему Жмуркин его ко мне прицепил – чтобы он не создавал остальным помех, не болтался под ногами, не гадил. Получалось, что моя миссия не искать Рокотову, а держать в узде Пятака, недаром мне выделили ракетницу, если что – пристрелю его.
Еще, кстати, Жмуркин раздал компасы и свистки, сказал не спешить, не упускать друг друга из виду, пожелал удачи и выразил уверенность в том, что Рокотову мы непременно отыщем.
Мы с Пятахиным двинулись, Жмуркин велел нам шагать ровно на восток, ну, мы и пошагали.
Пятахин тут же начал рассказывать про всех германисток, с которыми был знаком. Оказалось, что их было уже целых шесть штук, целый кружок германистики, обосновавшийся в Ярославле и планировавший германистический переворот…
Некоторое время я слушал, но очень быстро у меня устала голова, и я перестал воспринимать все это вранье про верхневолжских германисток, про дрессировку боевых соколов, в которой род Пятахиных преуспел еще со времен Алексея Михайловича, про то, что у него есть две настоящие фотографии сасквоча – он может показать. Я любовался природой.
Лес, толстые красные сосны, запах смолы, грибы то и дело попадались, но собирать их было не во что. Пятахина это, впрочем, не смущало, он выбирал боровики помясистее и жевал их сырыми, уверяя, что ничего страшного в этом нет, даже напротив, сплошная бескрайняя польза, поскольку в жареных грибах образуются канцерогенные смолы, знавал он одну германистку из Нарьян-Мара, так вот, она однажды объелась печеными опятами…
Рокотовой на нашем пути видно не было, хотя я не особо и искал, как-то мне представлялось, что найдем Рокотову не мы, а Капанидзе, он ведь как ищейка, и нос у него двигается чуть ли не автономно от лица, нам бы самим не потеряться.
– Стоп, – сказал Пятахин километров через пять. – Надо отдохнуть.
– А Рокотову искать разве не будем?
– Нет, конечно, чего ее искать? Если она не утонула в туалете, то в лесу с ней ничего не будет. Страус ей побрезгует, волка она любого сама загрызет, а медведи здесь не водятся, их этот, как его… Дрынов на желчь и сало давным-давно сдал. А из шкуры унтов нашил. Так что нам можно не искать Рокотову, давай лучше пожрем.
– Нечего же…
Пятахин хмыкнул и достал из рюкзака краюху хлеба.
– Заработал непосильным трудом, помогал Снежане чистить морковь, – сказал он. – Только делить не будем, это неинтересно, знаешь, я не люблю делиться. Мы ее разыграем. Давай кто дальше плюнет, а? Или в ножички?
Пятахин достал перочинный ножик, проверил на ногте.
– С тобой в ножички? – усмехнулся я. – Ага, три раза. Ты мне еще «камень-ножницы-бумага» предложи.
– Можно ремень зубами перетягивать…
Я не очень хотел перетягивать ремень зубами, зубы у Пятахина наверняка крепкие.
– Давай висеть, – предложил я. – Повиснем вон на той сосне – кто первый сорвется, тот проиграл.
– Не знаю… Я на зубах висеть еще не пробовал…
– Да на руках, зачем на зубах?
Пошли к сосне, повисли. Пятахин тут же начал рассказывать про то, как он в прошлом году выиграл у сына директора хлебозавода диск с «Обителью Зла», они тогда поспорили, кто быстрее выпьет три литра кваса, и Пятахин выиграл.
А сейчас выиграл я, у меня пальцы сильные, а Пятахин лопух, он, вместо того чтобы сберегать силы и просто висеть, сосредоточившись, собственно, на висе, все болтал и свалился первым, чавкнув мхом и выругавшись.
Хлеб оказался вкусный, чуть кислый, плотный, мне как раз такой нравится, корка еще толстая – это лучше всего, наверное, если бы мне дали, я бы две буханки съел. Одну вареньем бы намазал, другую мягким сыром, и сидел бы, жевал, жевал, а потом мне обязательно попался бы камень, он бы царапнул зуб, я бы рассвирепел и сел бы писать статью «Хлебо-кирпичный завод»…
– Какое-то у меня странное настроение, – сказал Пятак. – У тебя бывает странное настроение?
– У меня оно всегда, – ответил я.
– Ну да… У меня тоже всегда, но обычно оно всегда странно-паршивое, а теперь странно-хорошее, даже не знаю. Последний раз такое было, когда моего старшего брата гадюка укусила…
Пятак хихикнул, на секунду предался воспоминаниям, поправился:
– Это я шучу, его медянка укусила на самом деле, а он думал, что гадюка, помирать собрался. Мне консольку завещал, а потом, когда опомнился, забрал, конечно…
Пятахин сковырнул с дерева кусок смолы, закинул в рот – совсем как Капанидзе, сообщил вдруг:
– Жохова на шефа все-таки запала? Как видит его, аж до пяток трясется, а?
Прекрасно. Бедный Жмуркин. Бедный любой, в чью сторону забилось сердце Жоховой Иустиньи. Впрочем, я не стал интересоваться подробностями, Пятахин ждал, но не дождался, плюнул кольцом, вскочил на ноги, сверился с компасом.
– Я вообще не понимаю всей этой паники, – сказал он. – Если честно, Юлька совсем не походит на человека, способного ходить по лесу, германистки, они совсем не такие. Ее наверняка уже нашли.
– А чего тогда ракеты нет?
– Да заело твою ракету, вот и все. Порох отсырел, мыши туда нагадили. Они уже где-нибудь сидят, шашлыки из нутрий жарят.
– Каких еще нутрий?
– Капанидзе мне рассказывал, что нутрии – самое то! Вкуснее курицы! А он такое местечко знает – там эти нутрии просто кишат. Вот сейчас они сидят – и шампуры переворачивают, а на каждом нутрия жиром трескает, лучок запекается, помидорки…
Я не большой ценитель нутрий, но Пятак описал это так аппетитно, что я понял, что тоже не отказался бы от жареной крысы, особенно с луком. Пятахин, впрочем, сам быстро утомился от рассказов про крыс, сделал себе передышку и стал учиться омерзительно свистеть носом, заявив, что если Гаджиеву можно бездарно хрипеть и это пользуется у народа популярностью, то он собирается выучиться высокохудожественно свистеть и покорить этим мир.
А я с чего-то попытался вспомнить, какое число сегодня, и никак не мог. Наверное, это все от электричества. Исчезло электричество, и информационный кокон вокруг нас мгновенно рассосался, и уже неясно, который день и сколько времени, и даже месяц не очень определен, лето, жизнь. Это мне нравилось.
Пятахин свистел носом, рычал, иногда плевал на встречное дерево и кричал «ого-го»… Так мы прошли километра два.
– О-па! – Пятахин хлопнул в ладоши. – Зеленая! Всё, нашли живой германистку! Можем возвращаться!
Он указал пальцем – над лесом взлетела зеленая ракета. Она летела медленно, лениво набирая высоту, брызгая в разные стороны сияющими каплями.
– Я так и знал, – Пятахин потянулся. – Она не могла далеко уйти, германисты все хилые. Могу поспорить – как только в лес вошла, так сразу поняла, что по лесу бродить – это не байду разную в библиотеке сочинять. Ладно, пойдем обратно, эти баторки и заблудиться по-нормальному не могут. Что за люди…
Он потряс компас, сверился с ним и двинулся в сторону ракеты, сделал шагов двадцать и упал.
И я тут же упал. Что-то случилось. Под ногами пробежала живая волна, она толкнула меня в пятки… Вздох. Со всех сторон, точно сам мир вздохнул вокруг нас.
Тихо сразу стало, только где-то вдалеке орали птицы.
– Землетрясение, кажется… – Пятахин сел, пощупал голову. – Вот это да… Не знал, что здесь бывает…
– Бывает. Здесь, кажется, разлом какой-то тектонический, Капанидзе говорил, что трясет.
Я тоже поднялся с земли.
– Разлом… Прикинь, мы приходим на поляну, а они там все провалились… – Пятахин хихикнул. – Одна Жохова осталась, стоит, курит…
Заманчивые перспективы.
– Разве Жохова курит? – удивился я.
– Конечно, – Пятахин отряхивал с одежды мох. – Конечно, курит. Как кочегарка. А как покурит, себя сразу бичует плеткой.
– Бичует?
Пятахин на полном серьезе кивнул.
– Она еще на дровах спит, – сообщил он. – Чтобы грехи компенсировать. Идет в сарай, выбирает самые кривые и суковатые дрова…
Я понял, что Пятахин начал гнать, и перебил:
– Пойдем поскорее.
– Пойдем-пойдем. Я просто хочу сказать, чтобы ты шефу передал, чтобы он с Жоховой не связывался. У нее маманя колдунья реальная, она наверняка Жоховой приворотное зелье выдала…
