Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
— Голос-то ведь был знакомый, а? — спросил Никита.
Петька шевельнул челюстью. Рука его автоматически потянулась к чубу, но задержалась, не дотянувшись до него, и опустилась опять.
— Я тогда еще уловил, — сказал Никита. — Решил зря не болтать… Потом не обратил внимания. Забыл. А вчера, когда проснулся, вспомнил.
— Так… — медленно вздохнул Петька. — Что ж молчал?
— Следов же никаких? — удивился Никита. — Мало ли что померещится. Вон куст… — Никита показал в дальний конец поляны, где они еще при свете видели куст терновника. — Вглядись — и что хочешь увидишь…
Петька вгляделся и увидел Проню.
— Ладно… — сказал Петька. Глаза его сузились, спина распрямилась. Будто бы то, что враг у них теперь был самый обыкновенный живой человек, не сумасшедший и не таинственный, было уже не так страшно. Страшнее, когда не знаешь, с кем имеешь дело, и воюешь с призраками.
— Спи, — сказал Петька. — Потом ты подежуришь…
— Ладно… — сказал Никита. — Я так… — Поставил штык между ног, уткнулся лицом в колени и скоро заснул.
Петька, оставшись в одиночестве, удвоил внимание.
Но сколько времени прошло, как спал Никита, он не знал, будить его было жалко, Петька боялся, что прошло всего каких-нибудь полчаса. И адмирал-генералиссимус не заметил, как, свесив голову, задремал сам.
Очнулся он слишком поздно. Очнулся, когда уже пересекли поляну бесшумные шаги и огромная зловещая тень нависла над его головой.
Владька и Мишка смущаются
В Петькином доме до глубокой темноты сидели пять женщин: бабка Алена, Петькина мать, Валентина Сергеевна, Владькина мать и Мишкина. Последних двух вызвали вместе с сыновьями для консультации. Но никто не знал ничего определенного.
Внимательно вслушиваясь в разговоры взрослых, Мишка и Владька толклись в Петькином доме весь вечер.
Слух о новом исчезновении двух путешественников облетел днем всю деревню.
И флаг над Петькиным домом привлек зевак со всех сторон. Приходили даже рагозинцы, опять забыв на время о междоусобной войне.
— Ничего, — утешала Валентина Сергеевна, — они вернутся, как обещали. А теперь мы организуемся все вместе. Будем коллективно придумывать что-нибудь… Палатку председатель нам обещал. С мячами, правда, труднее.
Петькина мать только вздохнула.
Больше всего Валентину Сергеевну огорчило то, что мальчишки посчитали ее неспособной отправиться в путешествие вместе с ними.
— Ну почему это, мальчики? — обратилась она к Мишке. — Я, может, закаленнее всех вас!.. А вы бы тоже не взяли меня с собой?
Мишка торопливо затряс головой и что-то замычал. Трудно было понять из этих категорических манипуляций: категорически взял бы Мишка учительницу или категорически не взял бы.
— Нет, — сказала желтоволосая Владькина мать, — просто нельзя давать детям слишком большую волю. Они должны согласовывать с родителями каждый свой шаг. Тогда никаких происшествий не будет. Я вот за своих всегда могу сказать, где кто. А ведь у меня трое их! Баловать некогда… Но, может быть, это и дисциплинирует их. Ведь ты мне все говоришь, правда, Владик?
Владька моргнул своим разноцветным, уже пропадающим синяком.
— И то ж… — басовито прогудела Мишкина мать — заведующая свинофермой. — Уж я рада-радешенька, что мой сошелся с вашим. Глядишь: мастерят что-нибудь…
Петькина мать чувствовала себя в чем-то виноватой перед всеми и молчала.
Бабка Алена молилась про себя, чтобы внук вернулся живым и здоровым, обещала богу пальцем не трогать Никиту. Потом, когда молитва кончалась, она думала, что только один раз хлестнет начальника штаба сыромятиной по мягкому месту да еще раз за ухо подергает — и все… Потом, испугавшись, начинала опять молиться и клялась себе, что в жизни больше пальцем не тронет Никиту…
— Главное, нам надо собрать их на лето вместе, — опять заговорила Валентина Сергеевна. — Вы должны помочь мне в этом. Чтобы они забыли эти самые распри: деревня на деревню… Надо организовать культурные походы, культурный отдых…
— Конечно, — поддакнула желтоволосая Владькина мать. — Детей надо воспитывать постоянно, изо дня в день. Чуть выпустил их из рук, глядишь, и натворили что-нибудь. Нет, я на Владика не обижаюсь. Мастерить он любит — правда. Это ж хорошее увлечение. Владик!.. Где он? — Оглянувшись по сторонам, Владькина мать улыбнулась: — Засмущался…
Конец
Рванувшись, Петька взмахнул дротиком и упал на спину. Злобный вскрик разбудил Никиту.
Однако дротик отлетел далеко в сторону, а все последующее смешалось для друзей в один короткий и тягостный миг.
Петька отбивался руками и ногами, но, прижатый к земле, мог только дергаться да скрежетать зубами в бессильной злобе.
Петька хотел кричать — жесткая рука больно сдавила ему горло.
Никита тоже не успел воспользоваться штыком. Никита кусался и кричал.
Но уже через две минуты друзья сидели рядышком на траве со связанными за спиной руками, с какими-то тряпками во рту и широкими глазами наблюдали, как два заросших волосами бандита — седой, косматый Проня и не менее косматый чернобородый — торопливо откинули в сторону Петькину постель из веток, потом, отворотив дерн, вытащили из ямы железный ящик и, ухватившись за его углы, сидя друг против друга, торжествующе скалили зубы.
Сначала они скалились молча.
Потом первым оглушительно захохотал Проня. Потом захохотал чернобородый.
Потом они, опять в четыре руки, подтащили ящик к костру и минут двадцать пытались взломать его крышку.
То ковырял ножом Проня, то, оттолкнув его: «Дай я, дурак!» — брался за это чернобородый.
Однако, убедившись, что все их усилия напрасны, они немножко успокоились. Сели около ящика и лишь теперь вспомнили о связанных путешественниках.
— Черт возьми! — сказал чернобородый. — Я уже две недели не грелся у костра! Где их мешки?
Они схватили котомки путешественников и вытряхнули их на землю.
Чернобородый задрожал от злости, обнаружив, что, кроме хлеба и картошки, в мешках ничего не было.
Швырнул мешок в лицо Никите, взял горбушку и, откусывая огромными кусками, стал есть.
Проня, весь дергаясь от возбуждения, последовал его примеру.
Немного утолив голод, они успокоились. Чернобородый закопал в золу оставшиеся картофелины, хотел подбросить хворосту. Проня, глядя на обессилевших в попытке освободиться от веревок друзей, остановил его:
— Не надо… Мы еще не выбрались отсюда… Полдела сделано, главное еще впереди…
Чернобородый сразу утих, оглянулся на тайгу, прошел через поляну, принес из кустов ружья.
Положил их не сразу.
Кивнул в сторону Никиты и Петьки.
— Кончим?..
Проня взял одно из ружей, положил у своих ног.
— Сдурел? Чека только и ждет твоего салюта…
— Зачем? — спросил чернобородый. — Без шума… — И вытащил из-за голенища длинный, тускло замерцавший в отблесках костра нож.
Проня размазал кровь на щеке — Петька все же не зря швырнул дротик, — зло прищурившись, долго вглядывался в лица друзей. И столько злобы было в этом взгляде, что Петька опять зашевелился, пытаясь либо высвободить руки, либо вытолкнуть изо рта кляп.
Хотя бы крикнуть:
«Режь, гад! Режь, фашистское отродье! Далеко не уйдешь!..»
Но руки были связаны крепко, а грязная тряпка, казалось, раздирала рот, и от бессильной ненависти слезы выступили на глазах у Петьки.
Проня захохотал. Проня думал, что это слезы страха. Проня взял у чернобородого его нож и подошел к друзьям.
Никита замер, глядя ему прямо в глаза, затаил дыхание, чтобы не выказать страха. «Режь!»
Петька опять рванулся в бессилии.
Проня усмехнулся.
— Это ж большевистские змееныши… — сказал он, отходя к костру. — Свиньи… Их режешь — они горло подставляют… Надо по-другому… — Сел, воткнул нож в землю перед собой. — Незачем оставлять лишних следов… Они сдохнут и так… А тогда — бросим под горой… Милиция найдет — решит: от истощения. Заблудились в пещере… — Повторил: — К чему лишние следы?.. Положим рядом какой-нибудь гнилой мухомор… — И, довольный своей выдумкой, он опять захохотал.
— Надо уходить, — сказал чернобородый.
— С чем? — зло спросил Проня, тряхнув седыми космами. — Пойти в магазин? Дайте водки? Или в парикмахерскую — побриться? Лучше тогда напрямую — в чека! Там и побреют, и покормят!
Чернобородый помолчал.
— Может, все-таки зарыть? — опять кивнул на Никиту и Петьку.
— Будут искать! Надо, чтоб не искали! — отрезал Проня. — Двое суток в нашем распоряжении еще есть…
Друзья и не помнили, когда говорили между собой, что их не будут искать четыре дня.
Выходит, эти бандиты следили за каждым их шагом.
— Завтра надо достать жратву… — подытожил Проня. И, взяв Петькину веревку, разрезал ее пополам. — Утро вечера мудренее… Давай, чтоб они случаем не дали деру…
