Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади
Генка с надеждой опробовал это окошко во всех трех гнездах загадочного домика. Окошко вылетало с первого щелчка. Тогда Генка тщательно обшарил пальцем гнезда. Палец его наткнулся на какую-то шероховатость. Приподняв свечу, Генка разглядел едва заметный, как на окошке, заусенец, похожий на след пули.
Уже не сомневаясь, что секрет мишени в этих самых заусенцах, Генка развернул найденное окошко так, чтобы крохотные заусенцы гнезда зашли на крохотные заусенцы окошка.
— А ну, пальни! — сказал Генка.
Фат прислушался. Калитка молчала. Взял из открытой коробочки пулю, загнал ее в ствол, прицелился и выстрелил.
Генка готов был поклясться, что пуля ударила в окошко. Ударила, а не выбила его…
Для верности он еще раз пальнул сам. Результат оказался таким же.
Генка осмотрел два других гнезда. И они были подготовлены для «промаха».
А более практичный Фат попробовал царапнуть мишень ломиком. Она была из прочного металла. Окошки тоже. Ломиком их, конечно, можно бы расковырять, а свинцовой пулькой — вряд ли…
Генка, таким образом, больше не сомневался в собственной меткости. Ни по какому не по заказу летели его пули: по заказу держалось в одном из гнезд окошко.
Арсеньич мог носить его в руке и, готовя мишень для очередного клиента, вставить деформированное окошко в гнездо, или… не вставить, если, к примеру, стреляет Генка.
А когда Генка подходил к уже готовой мишени — жульническое окошко, предназначенное другому, уже стояло. И тогда Генка выбивал только два окошка.
Попробуй захвати Арсеньича врасплох! Постучат: явились проверять — а улика у него в кармане…
Всё, что трогали в тире, ребята старательно уложили как было.
Фат вытащил из кармана три гвоздя. Но тут Генка заметил, что длинные пятнадцатисантиметровые гвозди на поперечном брусе загнуты изнутри.
— Ты ж его разогнул, когда тащил, — сказал он Фату. — Будет торчать теперь…
Фат сдвинул брови, с любопытством разглядывая брус.
Потом с помощью ломика загнул кончик своего гвоздя и кусачками, прижав их коленом, отхватил этот загиб. Немножко подумал и отхватил шляпку с полуторасантиметровым кусочком стержня.
Легонько стукнув клещами, вогнал загиб в прежнее отверстие на внутреннем брусе, и тот лег на свою вмятину, как будто его не трогали.
Отодвинули на прежнее место фанеру, погасили свечу и выбрались наружу.
Два нижних гвоздя вошли в свои гнезда от легкого нажима: главное было — точно установить доски. А вместо среднего хитрый Фат посадил одну шляпку с полуторасантиметровым кусочком стержня.
Эта мудрость особенно понравилась Сливе, чтобы и шляпка была, и загиб внутри, а гвоздя б не было.
— Да! — спохватился он. — Зачем вы стреляли?
— А что?.. — насторожился Генка. — Слышно, было?
— Еще как! Будто из револьвера! Я сначала думал — этот из конторки выскочит, а потом хотел сам прибежать бабахнуть.
— Ну, ничего, — успокоил Фат. — Уж если б что — мы через забор и убежали б.
Фат называет его имя
Весь город готовился к Первомаю. Девчонки в школе раскрашивали бумажные цветы, матери поснимала дома занавески, и, выстиранные и выглаженные, они теперь лежали в сундуках, чтобы тридцатого апреля разом сделать праздничными оголенные на время комнаты. В городе бригада плотников сколачивала на площади трибуну, а по фасаду горкома уже перемигивался огоньками традиционный майский лозунг…
Лишь четверка разведчиков из шестого «б» не ощущала праздничного настроения. Затянувшаяся операция выматывала их последние силы, а им хотелось во что бы то ни стало покончить с нею до Первого мая, словно бы, пока не найден убийца полковника, им нельзя было веселиться…
А тут еще, ко всем бедам, Толячего перестали выпускать из дому. Генкина и Сливина матери опять стали работать во вторую смену, и Генка вынужден был проводить время с Катей.
В городок строителей ездили Фат и Слива.
Генка, прихватив с собой Катю, дежурил у дома садовладельца.
А Толячий занимался тем, что по полдня извлекал из хитрой своей копилки деньги на очередную поездку в городок. Это было очень кропотливое и нудное занятие. Мелочи в копилке было много. Но разбивать копилку Толячий не имел права. Так что сразу после школы он вооружался узенькой полоской картона и с помощью этого инструмента извлекал то гривенник, то пятачок, а то и копейку, провозившись ради несчастных грошей минут двадцать.
Три вечера подряд прошли впустую.
Каждый раз Фат и Слива видели женщину с тонкими бровями. Однажды она опять ненадолго ходила по тому же адресу, что знал Генка. Но кто там живет — оставалось неизвестным. Фат даже позаимствовал у Генки его метод — справлялся у пацанов. Но никто из них не знал нового жильца…
Переломным в деле оказалось последнее апрельское воскресенье.
Сливе и Толячему было приказано следить за толкучкой.
А Фат и Генка, поскольку им не везло вечерами, решили попытать счастье утром.
Генка приготовил удочку, нарыл червей, якобы готовясь на рыбалку, и встал минут без пятнадцати четыре. Фат поджидал его у монастырских ворот. Удочку Генка забросил на крышу сарайки, и ровно в четыре тридцать утра они первым автобусом выехали на содовый завод. Генка взял себе пост у дома женщины, Фат — в пределах видимости застекленной веранды Петра Петровича, как называл его Генка дошколятам.
Легкий туман поднимался над землей, окутывал финские домики, штакетные заборы, тоненькие деревца молодых насаждений, и таким сонным, таким умиротворенным казался в утреннем тумане городок строителей, что Генке на секунду не поверилось даже, чтобы вот в этом — тихом до звона и спокойном до сонливости — тумане мог жить убийца… Туман — это как бы дыхание земли. И она дышала легко, вольготно, с наслаждением. Генке показалось, что все это он выдумал для себя — всех этих купцов, корявых, толстых… И торчит здесь по глупости, когда должен бы с удочкой в руках сидеть над одним из быстрякских затонов: самое рыбное время!
Но ведь уже не подойдет сзади однорукий полковник, не присядет рядом, не закурит душистую папиросу… Полковник умел молчать и никогда не мешал на рыбалке.
Так подумал Генка, и утренний туман стал тревожным.
А когда захлопали двери в домах, закудахтали куры, залаяли собаки — Генка был уже опять собран и внимателен, как раньше.
Неожиданное появление Фата удивило его.
— Идем, — сказал Фат, ничего не объясняя. И повторил еще раз: — Идем!
Фат был бледен, со сдвинутыми к переносице бровями, а в глазах сверкала такая ярость, что Генка сразу же двинулся вслед за ним. И только пройдя быстрым шагом целый квартал, спросил:
— Ты что это?..
— Погоди, — сказал Фат. — Не поверишь…
— Видел, да?.. — осторожно спросил Генка.
Фат кивнул, как бы не решаясь говорить, потому что если откроет рот — обязательно взорвется от злости и негодования.
— Погоди, Генка, ладно? — попросил Фат. — Надо уточнить одно дело. А тогда я своими руками, сам!..
И Генке поверилось, что Фат может «сам, своими руками» разделаться с каким-то еще неведомым Генке противником.
Генке передались тревога и возбуждение Фата, но где-то заворошилась и обида на его молчание.
— Ну, кто, а?.. — нетерпеливо повторил Генка.
— Подожди, Генк! Одну минутку, ладно? — почти умоляюще попросил Фат, и, так как они уже подошли к автобусной остановке, Генка не стал упрямиться.
Здесь их ждала неудача.
Казалось, весь городок собрался на автовокзале, чтобы куда-то ехать: либо до станции, на поезд, либо в магазины, либо на рынок, либо в гости…
Площадь перед автовокзалом кипела народом.
Генка и Фат попытались нырнуть в первый же автобус, но их попросту вышвырнули из очереди.
— Вам, господа хорошие, не к спеху!
Фат долго оглядывался, кого-то разыскивая в сплошной толчее, но не нашел и успокоился немножко.
Автобусы шли каждые полчаса. А народ не убывал.
Генка и Фат попытались проникнуть еще в несколько машин. Но, изрядно помятые, заработав десяток щелчков по затылкам, они выбрались наконец из толпы и отошли в сторону.
Фат ругался сквозь зубы.
Надежда на попутный грузовик тоже не оправдалась: желающих на грузовики было не меньше, чем на автобусы.
Друзья вернулись в толпу.
Из очередного автобуса их вытащил сам диспетчер автовокзала и привел в дежурку.
— Давно вы, я вижу, толкаетесь, а?
— Да нам в город надо, мы живем там! — не выдержал Фат.
— А почему здесь оказались?
— Надо, значит!
— Ну, раз надо — подождете… В милицию я вас сдавать пока не буду, если сядете и натопите мне печь докрасна. А взрослых поубавится — уедете. Договорились? — спросил диспетчер и щелкнул дверным замком, чтобы не оставалось никаких сомнений относительно его решения.
