Владимир Березин - Бильярд в половине второго

Владимир Березин

Бильярд в половине второго

— Кто это так кричит? — поежившись, спросил Посвянский. — Слышишь, да?

— Это обезьяны.

— Странные у вас обезьяны.

— Они двадцать лет agent orange ели, что ты хочешь, — хмуро сказал Лодочник.

Они вылезли из машины и пошли по узкой песочной дорожке к клубу. Посвянский, подпрыгивая, бежал за старшим товарищем — отчего того звали Лодочником, он не знал, а Лодочник сам не рассказывал. Посвянский хотел подражать Лодочнику во всем, да вот только выходило это плохо. Он напрасно ел экзотическую дрянь в местных ресторанчиках и напрасно пил куда большую дрянь из местных бутылок, похожих на камеры террариума или хранилища демонов.

В торгпредстве молодых людей почти не было вовсе, поэтому они сразу нашли друг друга. Даже в местной гостинице они, не сговариваясь, поселились в соседних номерах — Лодочник в семнадцатом, а Посвянский в шестнадцатом. Посвянский поставлял сюда банкоматы, а Лодочник заведовал всей торговлей с соседней страной, что шла по двум ниточкам дорог, проложенным в обход минных полей.

Старики доживали последние месяцы до пенсии, а молодые люди глядели на сторону. Из страны надо было валить — пора братской дружбы, бальзама «звездочка» и дешевых ананасов кончилась. Издалека долго плыли долги в донгах, а здесь делать было нечего. Разве что пить виски под сухой треск бильярдных шаров в клубе — лишь недавно Посвянский узнал, что только иностранные туристы пьют змеиную водку, а обезьяньи мозги вовсе не так вкусны, как кажется. Один из торговых представителей съел что-то неизвестное, а наутро его нашли с почерневшим, вздутым лицом. Маленький пикап увез его в аэропорт, упакованного как матрешку — в обычный, цинковый, а поверх всего деревянный ящик. Развлечение из этого, впрочем, было неважное.

Посвянский боялся смерти — впрочем, как и всякий обычный человек. Он не любил самого вида мертвецов, и когда его мальчиком вместе с классом повели в Мавзолей, он стал тошниться чуть не на гроб вождя. Он никому не рассказывал, что Ленин в этот момент показался ему удивительно похожим на пропавшего во время войны дедушку, которого он знал только по фотографиям.

Но это было далеко — в московском детстве, а тут смерть была в малярийном воздухе, в каких-то непонятных насекомых… Про проституток он и не думал.

Двое поляков схватились с парой немцев — вспоминая былую национальную вражду. Из русских тут был только Чекалин — странный человек с израильским и русским паспортами одновременно (Лодочник как-то стоял вместе с ним на паспортном контроле здесь и в России).

— Кто это с Чекалиным, не знаешь? — спросил тихо Лодочник.

Посвянский был рад услужить, и как раз это он знал — худой чернобородый человек рядом с Чекалиным был недавно приехавший по ооновской линии пакистанец.

— Это афганец или пакистанец. Закупки продовольствия, рис, специи. Кажется, услуги связи. Его тут зовут просто Хан…

Пакистанец подошел к ним сам.

— Простите, я слышал слово «снукер».

Посвянский залихватски взмахнул рукой и сказал, цитируя что-то: «От двух бортов в середину! Кладу чистого…» Но пакистанец и не повернулся к нему, а смотрел на Лодочника, будто поймав его в прицел.

— Ну да. Я люблю снукер, — ответил тот.

— В снукер мало кто играет. Вы, русские, предпочитаете пирамиду. У меня есть шары для снукера.

— Мы можем по-разному.

— У меня такое правило: три партии, последняя решающая хорошо?

— Что ж нет? На что сыграем?

— На желание. У вас есть свои шары? А то можно сначала вашими. Тогда вторую — моими?

— То есть? — опешил Лодочник.

— Бывают суеверные люди, вот мне многие вещи приносят счастье. Может, и вам… — И пакистанец открыл деревянный ящик, внутри которого на черном бархате лежали разноцветные шары. Пятнадцать красных, желтый, зеленый, коричневый, синий, розовый и черный — лежали как дуэльные пистолеты, готовые к бою. Отдельно от всех, в своей вмятине покоился белый биток.

И Лодочник понял, что не отвертеться.

Первую партию Лодочник с трудом выиграл и с дрожащими руками сел за стол. Пакистанец, казалось, совсем не расстроился и принялся рассказывать про местного коммунистического лидера. Он был известен тем, что вошел в революцию с помощью своих трусов. Во время восстания на французском крейсере обнаружилось, что нет красного знамени. Маленький баталер отдал свои красные трусы, и они взвились алым стягом на гафеле — а баталер, просидевший все время в кубрике, превратился в лидера партии.

Лодочник тоже знал этот анекдот, а вот Посвянский ржал, как веселый ослик, взревывая и икая. Лодочник похвалил начитанность чернобородого, и после этой передышки они снова встали к столу.

Во второй партии началась чертовщина.

Пакистанец делал партию в одиночку. Только один раз он встретился с настоящим снукером. Но из этой крайне невыгодной диспозиции он ловко вышел, коротко ударив кием, поднятым вертикально. Это был массе — кий пакистанца точно ударил шару в правый бок, тот отклонился вперед и влево и, завертевшись, ушел вправо, огибая помеху. Но потом биток, подпрыгнув, не только миновал соседний шар, а, сделав дугу, помчался в сторону.

Лодочник не верил глазам и сначала проклял лишний виски. Но алкоголь ничего не объяснял — в каждом из шаров будто сидел пилот-гонщик.

Дул влажный ветер с границы, где одна на другой лежали в земле мины — китайские, советские, французские и американские. И ветер этот, полный дыхания спящей смерти, бросал Лодочника в пот.

— Я тоже видел, — бормотал Посвянский. — Это фантастика… Впрочем, нет — наверняка там магниты какие-нибудь.

— Нет там магнитов, я проверял. — Лодочник был уныл. — Не позорься, какие магниты. Это королевский крокет.

Посвянский, не расслышав, вытащил зажигалку, но, повертев ее в руках, засунул «Cricket» обратно в карман.

Лодочник пояснил:

— Королевский крокет — ежи разбегаются от меня в разные стороны. Да ты не читал, что ли, про кроличью нору?..

Подошел пакистанец, и они вежливо расстались, чтобы встретиться на следующий вечер.

— Ну, не расстраивайся. Ну, попросит он тебя прокукарекать. Ну, там, напоить всех — соберем тебе денег, все дела…

Но Лодочник понимал, что дело плохо, что-то страшное было в неизвестном желании пакистанца. И он понимал, что отказаться от него будет невозможно. Кто-то огромный, страшный, как чудовище из его детских снов, подошел к нему сзади и положил тяжелые липкие лапы на плечи.

Все так же тревожно кричали обезьяны, будто говоря: «Куда ты, бедная Вирджиния, вернись, бедная Вирджиния». Тянули к нему ветки пальмы, погребальным колоколом звенела на ветру вывеска сапожника.