Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин
— Ага! А что, идем на базу? — радостно догадался Рыжик.
Он же был не новичок, сразу понял план Словко! И план был самый разумный. Неизвестно еще, когда Федя раздобудет бензин. Сколько еще здесь трястись на холоде. А до базы — прямой путь. Мельничный полуостров был всего-то в двух с половиной километрах («в полутора милях»), а ветер теперь будет дуть с кормы и слева — бакштаг, самый удобный курс. При нем почти не бывает крена, а с парусом, взятым на рифы — тем более. И волна не будет хлестать навстречу, лишь станет иногда догонять, накатывать с кормы…
— Подбери имущество, — велел Словко.
Рыжик бросил в кокпит кроссовки и пакет из-под Словкиной одежды. Глянул на командира, оглянулся на Смолянцева.
Громко и официально Словко сказал:
— Виктор Максимович! Мы отходим на базу, катер задерживается. Займите место в яхте.
— Ты что, спятил? — отозвался Смолянцев. Без особого даже удивления, устало так. Было видно, что ему кажется немыслимым покидать убежище под камнем и вновь окунаться в сырую свистящую круговерть.
— Мой матрос продрог до костей. Я за него отвечаю, — разъяснил Словко. — Нам надо скорее в тепло… Вы идете с нами?
— Вы что?! Ты… Не смей! Я… запрещаю! — Смолянцев стал неуклюже подниматься.
— Как хотите, — пожал плечами Словко. — Тогда ждите катер. Рыжик, взяли…
Они налегли на бушприт, «Зюйд» охотно сошел в воду всем корпусом, Словко прыгнул, добрался до кормы. Опустил перо руля, выбрал шкот.
— Рыжик, отваливай!
Рыжик, одной рукой придерживая штаны, налег на бушприт, развернул его «в сторону моря», упал животом на носовую палубу, крутнулся, оказался в кокпите, сдернул с уток оба стаксель-шкота. Нос быстро отводило от берега. Смолянцев был уже у самой воды, но дистанция между берегом и яхтой делалась все больше.
— Не смейте! — снова закричал Виктор Максимович. И кричал что-то еще, потом закашлялся. Налетевший ветер взметнул над его плечами парусину апселя, и это придало происходящему некую романтическую окраску. Впрочем, стишата, которые вдруг вспомнились стучащему зубами Словко были не романтическими, а ехидными. Он их сочинил еще в третьем классе, для дурашливой картинки в «Лиловой кляксе»:
Видите: это пустой горизонт,
Солнце встает из тумана.
Это вот остров — на нем Робинзон
В юбке из листьев банана…
Тьфу! Ведь обещал не заниматься больше стихоплетсвом! И не вспоминать даже…
Уже издалека Словко увидел, что Смолянцев запахнулся в апсель, как Наполеон в плащ, и снова пошел к полюбившемуся камню. А ветер надул Рыжкин стаксель, надавил на белый треугольник грота (и, наверно удивился: почему парус теперь стал такой маленький?)
Но и с маленьким гротом «Зюйд» побежал резво. Иногда его догоняла волна — теперь без гребней, пологая, почти попутная, поднимала корму, мягко уходила под днище. На таком курсе даже очень крепкий ветер был не страшен остойчивому суденышку с зарифленным парусом. И можно было не откренивать.
— Рыжик, сядь в кокпит, не торчи на ветру.
Рыжик послушно съежился у носовой переборки. Глянул: «А ты?» Но Словко оставался на борту, у кормы — иначе трудно работать румпелем и ничего не видно впереди.
Мягкий бег яхты, скорость, совсем уже не страшные шум и плеск могли бы сделать этот отрезок пути сплошной радостью. Если бы не холод (все-таки он крепко донимал), не саднящая боль от удара гиком и не мысли (они все же царапались) об оставленном на острове Смолянцеве, «Но ведь сам же виноват», — сказал себе Словко. Он был уверен, что и Корнеич рассудит так же…
Когда были в ста метрах от гавани, выскочила навстречу моторка.
— Эй, привет! — радостно заголосил Федя. — А где ваш пассажир?
— На Языке! Не захотел с нами! Сходи за ним!.. А за Корнеичем не надо, он идет сюда на «Робинзоне»!
Федя рванул сквозь волны, а Словко обогнул мыс и носом подвел «Зюйд» к привычному (родному такому!) причалу.
3
К счастью, на базе была душевая. И (опять же, к счастью) нынче не была отключена горячая вода. Степан Геннадьевич Поморцев опытным глазом определил в Рыжике и Словко «повышенную степень трясучести» и без лишних разговоров погнал их под тугие струи. Словко сладко изнемогал под этими струями, ощущая, как уходят из него последние судороги озноба. А в соседней кабинке верещал наполовину всерьез Рыжик, которому самолично «возвращал нормальный тепловой баланс» начальник базы.
— Ай! Дядя Степа! Кипяток же! Мама!..
— Мама только скажет спасибо… если не схватишь чахотку… Терпи…
После душа Словко натянул наконец возвращенную Рыжиком форму, а сам Рыжик был облачен в длиннющую взрослую тельняшку. В таком виде он последовал за своим командиром в пристройку, именуемую «бытовка». Там Словко старинным электрическим утюгом высушил и выгладил мокрые Рыжкины шмотки. Ему было не привыкать — свою форму он гладил с первого класса.
Наконец Рыжик обрел привычный облик барабанщика — даже берет и аксельбант на месте. Словко глянул в пятнистое зеркало на себя. Ну… малость помят, но в общем-то ничего. Хотя не красавец, конечно. Мама про его внешность говорила: «Ноги, космы и шевроны…» Словко расчесал выгоревшие космы пальцами, поскреб на ноге розовое пятно отвалившейся болячки и увидел сквозь отраженное в зеркале окно, как подошла к пирсу моторка. Из нее выбрался и кинул на руки Феде свернутый парус Виктор Максимович Смолянцев. Что-то спросил у моториста и быстро зашагал к штабному домику. У Словко опять неприятно зацарапалось внутри. «Но он ведь сам виноват…» Будто отзываясь на царапанье, завибрировал на груди под рубашкой мобильник.
— Словко, ты где?! Я звоню, звоню!..
— Степан Геннадьич нас в душе отпаривал!
— Значит, вы уже на базе?! Все в порядке?
Словко не стал вдаваться в подробности.
— В полном…
— Дождись там меня, ладно?
— Мы дождемся… А ты где?
— На полпути. Была мелкая неприятность, наветренный бакштаг полетел, торчали в дрейфе, чинились. Теперь уже в норме…
— Сильно свистит?
— Изрядно. Зато скорее дойдем…
«Если что-нибудь еще не полетит», — мысленно добавил Словко. Свистело и правда изрядно. На серой воде белели частые барашки. Над Мельничным полуостровом наперегонки мчались клочковатые пасмурные тучки. Верхушка мачты на мысу гнулась. Хорошо хотя бы, что не было дождя и морось тоже исчезла.
Однако в любую погоду надо заниматься делом. Крепкие ребята-многоборцы, что возились в эллинге со шлюпкой, по просьбе Словко выдернули из воды, поставили на тележку, а потом на кильблоки «Зюйд».
— Цените морскую солидарность, юнги!
— Он не юнга, а капитан, — ревниво сказал про Словко Рыжик.
— Виноваты,
