Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин
— Дальше, — сказал каперанг Соломин.
— Дальше мы подошли к острову Язык. Я дал господину подполковнику апсель, чтобы он завернулся в него от холода. Мы уменьшили парусность. Курс на базу был теперь безопасен. Моторка задерживалась, а мой матрос промок до нитки и продрог, он мог простудиться очень сильно. Я решил идти. Позвал господина подполковника. Тот стал кричать, что я спятил. У меня не было времени долго упрашивать… Как уговоришь человека, если он боится?
— Это бессовестная ложь! — взвинтился Смолянцев. — Я боялся не за себя, а за этих двух сопляков, которые по своей бестолковости готовы были утопить себя, а меня оставили там нарочно! Чтобы я опоздал сюда… по важному делу, о котором по наивной доверчивости проговорился!
— Да я тогда и не помнил про это ваше дело! — со звоном сказал Словко. — Я думал о Рыжике!.. А вы… Если честно, я был рад, что вы не пошли с нами. А то опять бы начали скакать в яхте с перепугу!.. Извините, конечно…
— Во как… — неожиданно выговорил полковник.
— Да! Между прочим, командир судна имеет право высадить пассажира, если тот ведет себя опасно.
Каперанг Соломин раздумчиво проговорил:
— Словуцкий. Я начинаю верить, что вы действительно допускали резкие высказывания в полемике с Виктором Максимовичем.
— Мы поспорили о приказах и об армии. Господин подполковник сказал, что меня там обстругают тупым топором. Я ответил: понятно, почему такая армия. Он обиделся. Но про тупые топоры — это не я…
Слушали Словко внимательно, без выражения на лицах. Только при «господине подполковнике» штатский слегка морщился. Но сейчас он сказал, глядя мимо Словко:
— Не думаю, что у этого юноши есть право судить об армии. Он ее не нюхал еще.
Словко слегка «отпустил вожжи»:
— А у господина подполковника нет права судить обо мне. Как о рулевом. Я делал все, что надо и привел яхту на базу без аварий. Несмотря на шквалы и половинный экипаж. Я действовал по парусным правилам и уставу флотилии…
— Видел я ваш устав! — со всевозможной язвительностью сообщил Смолянцев. — Отдаешь сопляку-матросу приказ, а он посылает тебя куда подальше…
У Словко прошлись по щекам холодные иголочки.
— Во-первых, — выговорил он, — Рыжик не сопляк, а мой товарищ. Во-вторых, я в той обстановке обязан был отдать приказ, чтобы матрос ушел в моторку. А он… он же видел, что я рискую, что могу не справиться. И решил, что исполнять не должен. Ради меня… и ради вас, Виктор Максимович… он так решил.
Полковник сказал с увесистым покашливанием:
— Детский сад. Подчиненный не должен решать. Его дело исполнять приказ беспрекословно.
— Как капитан Пульман? — ровным голосом спросил Словко.
У всех, кроме Каперанга, одинаково дрогнули брови и губы. Конечно, все помнили о Пульмане. Штатский слегка выкатил глаза.
— Не тебе об этом судить… мальчик.
— Но мне судить, что делать на судне. Когда я командир…
Каперанг Соломин приподнял над столом ладонь.
— Товарищи офицеры, мы отвлеклись. Я понимаю, вы судите с армейских позиций, но флотилия «Эспада» не армия. И не военный флот… И даже не военно-патриотический клуб…
— А какой же? — впервые подал голос майор.
— Это вообще не клуб. Это морской отряд, — сказал Словко. Каперанг быстро глянул: «Помолчи». Но поддержал капитана Словуцкого:
— Да. В этой организации свои правила и традиции…
— Оно и видно, — опять вмешался Смолянцев. Крепко, видать, жгла его досада. — Традиции. Рассусоливаете с этим ряженым матросиком в коротких штанишках, вместо того, чтобы… — и не договорил, закашлял.
Каперанг Соломин сел за столом прямо. Чуть улыбнулся.
— Еще в детстве я слышал от своего педагога Московкина, что мера человеческой доблести определяется не длиной штанов. В этом плане даже девятилетний матрос Рыжик не уступит многим мужчинам в брюках с кантами… А что касается конкретно Вячеслава Словуцкого, то он не матросик, а капитан. Капитан флотилии «Эспада». Той, в которой тридцать лет назад был капитаном и я…
— Тогда все понятно, — усмехнулся Смолянцев.
— Товарищи офицеры, я рад, что всё всем понятно. Подведу итог. За резкие выражения в адрес подполковника Смолянцева Словуцкий извинился. Что касается плавания, то он, по моему убеждению, действовал адекватно обстоятельствам и в соответствии с хорошей морской практикой. Так что здесь я не вижу оснований для претензий к нему… Если больше нет вопросов, я полагаю, капитан Словуцкий может быть свободен… — И каперанг кивнул Словко.
Тот вскинул два пальца к берету. Это был неофициальный, но вполне приемлемый в «Эспаде» способ сказать «здравствуйте» и «до свиданья». Затем Словко повернулся через левое плечо и сделал несколько шагов к порогу. Аккуратно прикрыл за собой дверь.
Оказалось, что Рыжик (как и следовало ожидать) не сидит в ангаре с книжкой, а топчется недалеко у двери. Он вскинул вопросительные глаза.
— Все в порядке. Никаких проблем, — небрежно сказал Словко. — Идем…
Они были на полпути к ангару, когда сзади незнакомо окликнули:
— Вячеслав!..
Их догонял смуглый майор. Он подошел, оглянулся на штабной домик и зачем-то объяснил:
— Там пока перерыв… А у меня к вам вопрос, Вячеслав. Можно?
— Д-да… пожалуйста.
— У меня сын, Валерка. Десяти лет. Я хотел спросить: всех ли берут в вашу флотилию? И что надо для зачисления?
— Да ничего не надо! — с облегчением сказал Словко. — В начале сентября приводите в отряд, улица Профсоюзная, дом шесть. По вторникам и пятницам, с четырех до шести. Или с десяти утра, если в школе вторая смена…
Майор две секунды постоял рядом, улыбнулся как-то не по-военному, потом козырнул (он был в пилотке) и зашагал к штабному домику. А у Словко опять засигналил мобильник.
«Опять Корнеич! Неужели снова что-то с „Робинзоном“?» Дуло по-прежнему крепко.
Звонила мама:
— Вы где, мореходы? Вас еще не посадило на скалы?
— Ма-а, мы давно на базе! И больше на воду не пойдем!
— Слава Богу! А то я сама не своя, вон как тополя гнет!
— Мама, у нас все хорошо!
Он кончил разговор, сунул телефон под рубашку, зацепил пальцами свой медный крестик. И… будто очнулся. Взял крестик в кулак. «Ведь правда все хорошо… Спасибо…»
«У меня все хорошо, потому что я счастливый… Потому что все кончилось благополучно. Потому что рядом живой-здоровый Рыжик… Потому что яхты „Эспады“ прочные и надежные… Потому что у меня есть мама, которая
