Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин
Сквозь вертящуюся серую облачность и морось вдруг пробился желтый луч. Навстречу ему, навстречу «Зюйду» встал плоский гребень, отороченный кружевом из брызг. В брызгах засияли искры. «Красиво», — машинально отметил Словко. Но в тот же миг эта красота ударила по яхте и по всем, кто в ней был, широким водяным крылом. Следом пришел новый шквальный порыв — с запахом сырого песка от дальних пляжей у северного берега, камышей, дымов Сортировки… Пришлось опять потравить грот. Смолянцев на этот раз удержался на борту. Отплевался и сказал:
— Мне кажется… эта лодка не приспособлена для такой погоды…
— Ну, почему же… — выговорил в ответ Словко (и подумал: «Лишь бы не ударило опять…») — При полном экипаже все было бы нормально…
— Однако полного экипажа нет…
— Но и полных парусов нет. Держимся ведь…
Главное, что держался Рыжик. С тем же безразличием к ветру и волне, что и лисенок Берендей, накрепко принайтовленный к стаксель-штагу.
— Долго ли еще продержимся…
— До острова Язык, — известил Смолянцева Словко. Туда за нами придет катер…
В эту секунду ветер мгновенно стих — как отрезало. Лишенный ветрового напора «Зюйд» выпрямился, потом быстро накренился на левый борт. Рыжик ловко скакнул в кокпит, присел. Смолянцев метнулся вправо — решил, видимо, что всё, оверкиль. А коварный ветер надавил с прежней силой — и снова крен направо. Рыжик тут же опять вывесился за борт. Словко тоже. И крикнул Смолянцеву:
— Сядьте обратно!
Тот, однако, сидел на корточках у швертового колодца, вцепился в его планшир. Изо всех сил. Видать, был перепуган. Ну и что? Это бывает хоть с кем, кто первый раз в такой переделке. И Словко крикнул совсем не для обиды, а чтобы скорее выровнять яхту:
— Сядьте обратно, подполковник! Будете метаться, мы по правде кильнемся!
Того будто встряхнули за шиворот. Он толчком послал себя на левый борт, выгнулся там назад, как и Словко. Даже не попытался увернуться от нового хлесткого гребня. Но повернул к Словко злое лицо и крикнул:
— Я же говорил: она не приспособлена!
— Это вы не приспособлены! — вырвалось у Словко. — Сидите спокойно, и все будет нормально! — Он сцепил зубы. Все-таки чертовски трудно в такой переделке удерживать сразу румпель и шкот. Руль почти не слушается на верхушках волн, парусина то надувается с отчаянной силой, то слабеет.
Смолянцев не ответил на мальчишкину дерзость. Но крикнул:
— Я предлагаю спустить паруса!
— И что?! — крикнул в ответ Словко.
— Не будет так раскачивать! Пусть сносит по ветру! Пока не подойдет моторка!..
— Может снести на камни!
— Но где камни, там не глубоко! Можно выбраться на сушу!
— А яхта?!
— В таких случаях думают прежде всего о людях!
— Вы думаете о себе! — не сдержался Словко. — Если хотите, прыгайте за борт! В жилете не потонете! И пусть вас сносит на те самый камни! За час доберетесь…
— Дурак! Я думаю прежде всего о тебе! И о другом мальчике!..
— Оно и видно! Вы офицер, а мечетесь, как таракан в банке! — Словко уже не думал сдерживаться. Наплевать! И от вырвавшейся злости стало легче, даже боль в ладони уменьшилась. И страх уменьшился (а ведь он был, страх-то, и немалый, просто Словко привычно держал его сбоку, в сторонке от сознания). Словко шевельнул румпелем, уходя от нового гребня и злорадно объяснил:
— Вы сами виноваты!
— В чем это?! — возмутился Смолянцев.
— Потому что есть примета: перед плаванием нельзя врать! А вы наврали, будто большая беда! Ну и вот!.. — Про примету Словко придумал только сейчас. Но тут же показалось, что это правда. И, наверно, Смолянцеву показалось так же. Он яростно сказал в ответ:
— Не было никакого вранья!
— Ха! — сказал Словко. Впрочем, похоже было, что это просто кашель от встречных брызг.
— Я все же настаиваю! Чтобы убрать паруса! — опять крикнул Смолянцев. — В конце концов, я взрослый, а ты мальчишка! Я… требую!
— Вы не можете требовать, — с удовольствием сказал Словко. — Вы пассажир. А я капитан судна. И командую здесь только я. Такой на флоте закон…
Похоже, что это заявление прежде всего принял к сведению ветер. Он, кажется, понял, что спорить с капитаном «Зюйда» больше не следует. И… нет, он не стал слабее, однако в нем исчезла прежняя неровность, скандальность. Это был теперь сильный, но ровный ветер, а в такой ровности не бывает угрозы.
Это сразу учуял Рыжик. Перестал выгибаться, радостно оглянулся на Словко. Но матрос, не выполнивший приказ, не имеет права на сочувствие, и Словко отвел взгляд (хотя тут же обругал себя скотиной). Рыжик съеженно замер. Словко разозлился на себя и на Смолянцева. И потребовал:
— Пожалуйста, сядьте ровнее. Теперь уже дует не так опасно.
Смолянцев и сам это ощутил. Выпрямил спину, расслабил руки. И хмыкнул:
— Слушаюсь, капитан…
— Напрасно смеетесь. Я действую по флотскому уставу, — сказал Словко. — Должны бы понимать…
Смолянцев хмыкнул опять:
— Видел я ваши уставы. Капитан отдает приказ, а матрос его в грош не ставит…
Словко что делать? Пришлось проглотить. Но совсем смолчать он не смог.
— В этом деле, — сказал он, чуть потравливая шкот, — мы разберемся без вас, подполковник.
Тот сел еще прямее. Почуял, может быть, что риска все меньше. И веско произнес:
— В нашей армии младшие по званию должны обращаться «товарищ подполковник».
— Я здесь не младший по званию… — Словко будто парировал фехтовальную атаку. — И в армии пока не служу.
— Ничего, послужишь еще! Нынче дело ставят так, что никто не сможет откосить! И там тебя обстругают по всем параметрам!
— Как в столярной мастерской, что ли? Я сучковатый! — азартно сообщил Словко. (А «Зюйд» прошибал встречные гребни, как снаряд).
— Ничего! Найдутся рубанки, — с удовольствием сообщил Смолянцев. — А кое-кого можно и тупым топором… — Он словно сам подставился для ответного выпада!
— Тупых топоров хватает! Потому и армия такая!
— Какая?!
— Такая! Сауны строите на школьных территориях! А солдаты в магазинах мелочь выпрашивают! — Словко сам видел это.
— А вот в этом мы разберемся без вас… господин капитан!
— Ну и… не обещайте мне топоры… господин подполковник.
— Я смотрю, ты очень не любишь подполковников…
— Почему?! — искренне удивился Словко. — У моего друга отец подполковник! Такой, что еще поискать! Он преподаватель в артиллерийском училище был, курсанты на него чуть не молились…
(«Вот бы хорошо: придти домой, а в е-мейловском ящике письмо от Жека!»)
А Язык был уже рядом!
— На стакселе! — скомандовал Словко (чтобы не говорить «Рыжик»). — Растравить шкоты! Приготовить носовой!..
Сам он привел яхту носом к ветру, поднял перо руля, распустил гика-шкот (грот
