Мирча Сынтимбряну - Большие каникулы
В последующие дни Тасе больше не появлялся во дворе, возле круглого каменного столика. Ягоды шиповника опали, прихваченные инеем, или были склеваны щеглами… Однажды я встретил мальчика на улице, и мне показалось, что его карманы больше не оттопыривают записные книжки. А потом я увидел его еще раз. Он снова читал, но теперь — спокойно, страницу за страницей. Время от времени он останавливался и открывал толстую книгу, на обложке которой крупными синими буквами было написано: «Словарь».
Заметив меня, он спросил:
— Что такое комплот?
— Заговор, тайный сговор против кого-нибудь…
— А не компот?
— Нет.
— Ага…
Да! Мальчик работал со словарем, спрашивал, отыскивал смысл каждого нового слова, каждого нового выражения. И лишь два выражения — и то из старых: «поистине исключительный» и «поистине отвратительный» — остались для него непонятными. Но это не помешало Тасе Ст. Ал. Григоре произнести благодарственное слово артистам, посетившим школу в конце октября. Ему так понравился спектакль, что троим приятелям пришлось силой удерживать его на стуле, когда артисты вышли кланяться маленьким зрителям.
— Браво! Бис! Бис!.. Поистине отвратительно!
— Что ты там болтаешь? Как это отвратительно? Это же было прекрасно!
— Бис! Мало сказать «прекрасно»: отвратительно! Пойду поблагодарю их… Товарищ, товарищ, я благодарю вас от имени всего класса. Это был… поистине отвратительный вечер!
Какой тут поднялся гвалт! И какие тумаки получил Тасе — я просто не могу описать. И может быть, не столько этот гвалт, сколько эти тумаки наконец помогли ему понять, что «отвратительно» отнюдь не значит «хорошо»…
Где сумел Тасе за пять минут раздобыть огромный букет хризантем, я сказать не могу. Знаю только, что при выходе он встретил артистов, весь пунцовый от возбуждения и смущения:
— Извините, я ошибся… как бы это вам объяснить… тут все дело в моем словарном запасе… Мне так понравилось… Это был исключительный, поистине исключительный вечер!
И все вокруг захлопали…
Но на следующий день в школьном саду не оказалось ни одной хризантемы…
ТАК ЛИ УЖ ТРУДНА ГЕОМЕТРИЯ?
СИМПАТИЧНЫЕ БУКАШКИ ЭТИ СВЕРЧКИ! Нынче летом я научился выживать их из норок. Подразню, подразню соломинкой, вот они и выползают на свет, такие сердитые… Симпатяги! У меня несколько штук и сейчас живет. Я привез их из лагеря и держу в специальной коробке. Стрекочут, сердце радуется. Будто мы переехали в деревню. Но наши соседи придерживаются другого мнения. И мама, разумеется, тоже.
— Миту, — спрашивает она меня ежедневно, — откуда здесь, на седьмом этаже, взяться сверчкам?
Я молчу, потому что знаю: мои сверчки надежно упрятаны. Я поместил их в коробку и подвесил ее к потолку на балконе. Об этом знает только Фане, мой друг. Он приходит ко мне каждый день, и мы любуемся ими на балконе, в то время, как мама обрызгивает все кругом гексахлораном. Сегодня я приготовил Фане потрясающий сюрприз. Идя в школу, захватил с собой несколько сверчков в коробке из-под крема. Я специально немного опоздал; когда я вошел в класс, урок уже начался. Смотрю, Фане сидит на первой парте. Я сажусь, как обычно, на четвертую. Мне виден только его затылок. Даже ногой не дотянуться до него под партой. А сверчки шуршат, шуршат в коробке… Симпатяги! Но как показать их Фане?
Учитель начинает объяснять что-то, подойдя к доске и повернувшись к классу спиной. Я делаю из бумаги катышок, нацеливаюсь и бросаю. Фане шупает свой чуб, но не оборачивается. Смотрит на доску. Второй катышок попадает ему прямо за ворот. Он почесывается, но все равно не оборачивается. Я делаю катышок побольше, собираюсь бросить его и… Что такое? Будто что-то щелкнуло меня по носу.
Напишу ему записку: «Приходи смотреть сверчков. Я сижу один. Мой сосед по парте заболел».
Сворачиваю записку и толкаю в бок Нику. Тот оборачивается:
— Отстань!
Сухарь какой! Я пытаюсь пробиться справа, через Налу. Он качает головой:
— Смотри на доску!
Ну и товарищи, какие-то чурбаны бесчувственные! Подумаешь — записку передать!
Я отказываюсь от своего плана. Смотрю на доску; там множество углов и треугольников, несколько кругов: АВ, А1, В1, а малое, б малое… [4] Что бы все это значило?
— АВ равно СД — говорит учитель.
— Какое АВ? Я ничего не понимаю. Трудная же эта геометрия! С самого начала трудная: углы, линии, равные отрезки, неравные отрезки, прямые, обратные… и все друг на друга похожи! Я листаю учебник: весь он словно бы написан нашим учителем: углы, треугольники, круги, АВ, СД, А1, B1…
…Вдруг обнаруживаю, что Фане сидит возле меня.
— Почему ты опоздал? — шопотом спрашивает он. — Я все время бомбил тебя бумажками.
— А я — тебя…
— Принес сверчков? Какие они? Покажи мне одного…
— Итак, АВ равно СД. Поняли? — спрашивает учитель.
— Да-а-а-а! — отвечает класс.
— Что за АВ, Фане? Где это АВ?
— Ну ладно, тогда я больше не дам тебе красок… — сердито отворачивается мой друг, потом начинает снова: — Ну покажи, Миту, прошу тебя, хотя бы одного…
Вот пристал!
— Провалиться мне на этом месте, если я еще когда-нибудь дам тебе краски!
— Подожди, чего ты… Не могу же я тащить коробку из правого кармана левой рукой?
— Так вытащи правой!
— Тоже не могу!
— Почему?
— Потому что правой я записываю. Не видишь? Учитель смотрит.
— Из правого кармана, говоришь?
Он запускает руку и ухватывает коробку… Открывает ее:
— Какие славные! Какие славные!
В самом деле, они и черные симпатичные. Но покрашенные — просто чудо! Представьте себе белого сверчка с красными точечками! Или — в белых полосках, как у зебры, или с красной головкой и зелеными ножками… Как я их крашу? Очень просто: акварельными красками.
И вдруг я вижу, что Фане кладет коробку в карман. В свой нагрудный карман…
— Что ты делаешь, Фане? Дай мне коробку!
Фане смотрит на доску и бормочет:
— Значит… так! АВ равно СД.
— Отдай сейчас же коробку…
Но Фане невинно спрашивает:
— Где здесь АВ, Миту?
— Отдай коробку!
— А ну, помолчи! Не видишь, что ли, я не нахожу АВ?
— Он подносит к губам треугольник и шепчет: — И потом, ведь краски-то мои, и кисточки мои, и идея моя…
— А сверчки — мои…
С грехом пополам он соглашается отдать мне трех сверчков, и то — желтых. Эти желтые даже совсем и не смешные… Ну погоди, дай мне только купить краски…
Учитель вытирает запачканные мелом руки и возвращается к своему столу.
— Ну, что мы сегодня узнали?
Ребята поднимают руки. И в тот же момент раздается продолжительное стрекотание. Фане подносит руку к нагрудному карману и желтеет — как мои сверчки. Потом краснеет и сразу же — белеет, как его сверчки.
— Миту, сверчки… сверчки… — потерянно бормочет он.
— Что, Фане?
— Коробка раскрылась. Их нет…
Он лихорадочно ищет.
— Почему отрезок АВ равен отрезку СД? — спрашивает учитель. — Можешь ты нам сказать, Фане?
Фане встает. Раздается стрекотание. Учитель подходит к нам. Я смотрю на Фане. По его груди ползут — как видно ослепленные светом — штук пять сверчков. Как цветные пуговки.
Я чувствую, что задыхаюсь… что я весь взмок. Вытаскиваю платок и вытираю лоб. Но из платка вылезают другие сверчки. К счастью, как раз в это время раздается звонок. Впрочем, какое там — к счастью!.. Через два часа об этом узнала вся школа. В тот же вечер, в восемь двадцать к нам пришел классный руководитель. В восемь двадцать пять у нас, на седьмом этаже, больше не стрекотал ни один сверчок…
Прошла неделя. Я сижу на первой парте, рядом с Фане. И уже начинаю разбираться в отрезках. И лишь время от времени посреди урока раздается стрекотание: как видно, один из сверчков поселился где-то в классе. И — словно нарочно! — на него находит как раз на уроке геометрии! Ах, поймать бы его!
Мы ищем его каждый вечер — я и Фане. Мы слышали, что если сверчок найдет теплый уголок, он может жить там до самого декабря. Неужели это правда? Вот паршивая букашка!
ДЕМОСФЕН
ПОЧЕМУ ЭТО МАЛЬЧИКИ зовут Тодирицу… Демосфеном? Ведь между ними нет ничего общего. Да и что может быть общего между спокойным и бледным, похожим на девочку, пятиклассником и — пылким афинским оратором, который жил почти 2 300 лет назад и в страстных речах призывал народ лучше умереть, чем подчиниться унизительной македонской тирании? Вот, посмотрите на его портрет в учебнике истории: насупленный, с мускулистой шеей, с густой бородой, высокий, он протягивает руки к толпе…
