Мирча Сынтимбряну - Большие каникулы
Утром он опять тайком поел луку и ушел в школу. Во время обеда Санду уже на ногах не держался. Надувшись, он сидел на диване. Сначала подали суп. Нет, он не будет ничего есть!.. Потому появилось жаркое. Санду почувствовал, что у него судорожно сжалось горло, ноги задрожали… но он не сдавался. Нет, нет… Лучше умереть! Наконец мама принесла еще одно блюдо.
— Будешь есть луковый соус? — спросила она его, как ни в чем не бывало.
Санду почувствовал, что теряет сознание. Он встал с дивана и повернулся к столу:
— Буду… Но что-нибудь другое… что-нибудь другое, мамочка! Прошу тебя, что угодно, только не луковый соус…
ПОИСТИНЕ БОГАТЫЙ СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС
ВЫРАЖЕНИЕ «СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС» навсегда связано для меня с волнующими переживаниями моего доброго друга, Тасе Ст. Ал. Григоре.
Кто смог бы измерить всю горечь и досаду, которые омрачали самые светлые порывы и стремления маленького школьника? — И все — из-за этих двух слов… несчастных слов!..
Что ж, это правда, у Тасе не было «словарного запаса». Почему? Это вопрос трудный. И может быть, мне так никогда и не удалось бы сказать по этому деликатному вопросу ни слова, если бы я не увидел, как он читает.
— Тебе понравится… Это исключительная книга, поистине исключительная! — говорил, поглаживая книжку в оранжевом переплете, его друг Андрей, любивший «трудные» выражения.
Тасе взял поистине исключительную книгу и уселся во дворе, за каменным столиком, под навесом из шиповника.
«Впереди отлого уходил вниз буровато-коричневый глинистый берег; позади расстилался темный лесок…»
Он прочел вслух еще несколько слов, потом послышалось бормотанье человека, бесстрашно прыгающего через целые абзацы… Дойдя до первого диалога, Тасе немного оживился.
«Я предполагаю, что фундамент… — проговорил архитектор с едва уловимой дрожью в голосе.»
— Не нравится мне… — мрачно порешил Тасе, и какое-то время снова раздавался лишь шелест страниц, через которые он перескакивал с молниеносной быстротой.
«…Благоуханный воздух был прозрачен и тих…» Ну и что с того? «…Верхушки деревьев дрогнули, тронутые легким дуновением…» Кому это надо? Он снова ухватился за диалог:
«Смею надеяться, ты удовлетворен успехом своего проекта?»
Вскоре я уже не мог различить ничего, кроме странного звука, долетавшего до моих ушей. Еще более приглушенный шелест страниц свидетельствовал о том, что читатель перескакивает теперь через целые главы.
«…Вдали мелькал красный огонек… Конец…»
— Хм… конец?!
Удивленный этим непредвиденным обстоятельством, он в сердцах захлопнул книгу. Через деревянный забор его окликнул Андрей:
— Ну, понравилось?
— Нет! Ничего не происходит… и слишком много трудных слов!
— Каких трудных?
— Вот, смотри сам: благоуханный… куранты… обстоятельства… безразличный…
— Почему же ты их не выучил?
— Зачем это? Учить я сегодня уже учил — уроки… А теперь я читаю…
— Вот видишь, поэтому у тебя и нет словарного запаса… Послушай, Тасе, когда встречается такое вот трудное слово, нужно остановиться, выписать его, запомнить… Так все люди читают.
Андрей раскрыл наугад оранжевую книгу. Быстро пробежав несколько предложений, он остановился и подчеркнул ногтем какое-то слово:
— Небытие… небытие… Что это такое? Я не знаю. Тогда записываю это слово в записную книжку и запоминаю… Дальше: коробиться… Я записываю: ко-ро-биться. И так далее… Будешь запоминать три-четыре новых слова в день — вот тебе и словарный запас. А книга эта — исключительная, поистине исключительная, так и знай!
Тасе не стал проверять слова приятеля: слишком уж ему эта книга не нравилась. И с той поры он надолго решил, что «поистине исключительная» означает что-то очень плохое, серое и скучное.
Через несколько дней Тасе снова уселся читать — снова на дворе и опять за тем же каменным столиком. Но читал он другую книгу. И совсем по-другому. Услышав из-за забора его монотонное гудение, вы могли подумать, что там, над каменным столиком, кружится шмель. Но какой-то странный шмель, потому что время от времени словно бы устав кружиться, он начинал — правда, не без усилий — расшифровывать отдельные слова:
— Э-э-э… Павильон… павильон… Э-э-э… кандидат… кандидат… Э-э-э… актуальный… ак-ту-аль… ны-ы-ый… просторечие… про-сто-ре-чие…
— Что ты читаешь? — с недоумением спросил его Андрей.
— «Черный снег».
— Но это же отвратительная книга. Поистине отвратительная! Поверь!
— Поистине… как?
— Отвратительная!
— От-вра-ти-тель-на-я, — повторил по слогам Тасе, занося слово в записную книжку.
— Что ты там делаешь?
— Записываю… все эти… как их? — выражения… По твоему же совету… А вечером зубрю. Вот смотри, только отсюда, с двадцати пяти страниц, я выписал сто двадцать этих… слов и выражений. Смотри!.. Хорошая книга!
И с этого момента Тасе решил, что «поистине отвратительный» значит что-то хорошее, полезное и невероятно интересное, и несколько дней не расставался с «поистине отвратительной» книгой даже ночью. А перед сном зубрил нараспев:
— Павильон, кандидат, апартеид, дифицит. Три-четыре в день? Да я и сто могу выучить! Дипломат, телескоп, гороскоп… Я им покажу словарный запас!.. катафалк, СОС, молокосос… Так! Теперь закрыть книжку и повторять наизусть: абсурд, подспудно, кандидат, диссертант, апартеид…
И когда на ветках шиповника облетели все листочки, а ягоды налились багровой сладостью, Тасе нехватало уже всех четырех карманов для накопившихся записных книжек с трудными выражениями. Каждый вечер он листал их и зубрил нараспев.
Но результаты, подлинные результаты сказывались в его речи.
— Тасе, дай мне откусить от твоего яблока, — просил его, например, Андрей.
— Нет, не так… — строго отвечал Тасе. — Это не гигиенично. Дай нож, я его подшлифую. Вот так!.. Теперь разделю на две составные… Ну что, разве это не великодушно! Прямо благоухают во рту! Джонатаны, не что-нибудь!
— Да, хороши, — соглашался с полным ртом Андрей.
— Как это хороши? Поистине отвратительны!.. У моей тетушки такой ревностный сад. Яблоки там растут всевозможные: побольше, поменьше, поактуальнее… Эти — самые витиеватые и самые сладкие… Да что там говорить: поистине отвр атительные.
— Совсем они не отвратительные!
— Ты просто придираешься. В другой раз не дам…
— Чего ты рассердился? Яблоки исключительные, поистине исключительные!
— Как тебе не стыдно! Сам чуть язык не проглотил, а говорит… Непризнательный, бессознательный, неосновательный!..
Школьные друзья разделились на два лагеря. «У него есть словарный запас», — решили одни и искренне восхищались, когда Тасе подлетал к ним на перемене, крича во все горло:
— Братцы, ура, по зоологии я написал поистине отвратительно!.. Десятка обеспечена… Хоть я и не презентую…
Но большинство пожимало плечами: «Разве это словарный запас?»
— У тебя бедный словарный запас, — сказал ему через несколько дней учитель зоологии, вручая контрольную работу, испещренную большими вопросительными знаками. Послушай сам: «Полевая мышь живет на скошенных полях и питается пережитками. Поэтому ее следует беззащитно искоренять, так как она очень жизнеопасна и беспристрастна…» Как это — питается пережитками?
— Пережитками, товарищ учитель, — это значит остатками жита, пшеницы значит. И приносит непредвиденный ущерб, потому что очень жизнеопасна и беспристрастна. Как бы это сказать…
— Как это — жизнеопасна?
— То есть — опасна для урожая… и беспристрастна, значит, ничего не боится…
— Откуда ты взял все эти слова?
— Вот отсюда!
Он вытаскивает из кармана одну из записных книжек. — Здесь весь мой труд! — И, переворачивая страницы и даже не глядя на них, он декламирует: — Катафалк, кандидат, алчный, червленный, превратный… бракодел, нелицеприятный…
— А ну погоди! Что значит червленный?
— Вы надо мной смеетесь! Червленный — это в котором червяк завелся. Яблоко червленное.
— А бракодел? Что значит бракодел?
— Который по делам браков работает, браки заключает.
— А нелицеприятный?
— Очень просто: некрасивый значит.
Теперь класс уже не делится на два лагеря. Смеются все без исключения. То есть нет, я ошибаюсь. Все-таки в нем два лагеря: по другую сторону стоит Тасе и горько плачет… И его слезы, «потешно» (безутешно) и «неустанно» (беспрестанно) текут на записную книжку, призванную доказать наличие у него «словарного запаса»…
