Константин Сергиенко - Белый рондель
Трампедах закрыл книгу.
— Но что же делать? — растерянно спросил Кавалек.
— Господь призывает тебя в свидетели!
— Это немыслимо, — сказал Фробелиус.
— Однако кто откажется, что видел видимое? — Трампедах обвёл всех глазами. — Кто на божьем кресте поклянётся, что Анна чиста?
Я сидел в густой траве на берегу Эмбаха, день клонился к закату, солнце садилось за башни Домберга. Местные жители называют реку Эмавези — Мать Вода, и они мутны, эти воды, они быстро текут мимо, шевеля береговую траву, образуя маленькие водовороты. Вот проплыл топляк с деловитой птичкой, которая, словно капитан, сидела на сучке.
Как мне теперь поступить? Как вызволить Анну, не подвергая опасности лагерь в лесу? Я долго размышлял, а потом откинулся в траву и загляделся в небо, где умирали последние розовые облака.
И тут я услышал шуршание. Кто-то устроился невдалеке от меня за кустами. Люди эти, должно быть, не видели меня за высокой травой.
Я было собрался встать, но услышал разговор, весьма для меня интересный.
— Ты, видно, перестал доверять мне, Генрих?
— Зачем ты вытащил меня к реке? Мало ли места в городе?
— Там много ушей.
— А здесь опасно. Я слышал, исчез твой кучер?
— Я не о кучере здесь говорю. Зачем понадобился тебе Путешественник?
— Хотел выведать, что у него на уме. Он мне неприятен.
Говорили Ла Тробе и Трампедах.
— Ты сам не веришь, что он из Стокгольма, — продолжал Ла Тробе. — Откуда же он?
— Он не простой человек, и у него есть дело. Спешить не следовало.
— А я догадался, зачем он пришёл.
— О чём же ты догадался, Генрих?
— Ты сам это знаешь. Он ищет эстонское золото.
— Золото? Какое золото, Генрих?
— Не шути надо мной, Гуго. В лесу есть мальчишка, который обращает камни в золотые слитки. Это знают все, даже поляки. Они силой взяли у меня Путешественника и хотят сговориться с ним.
— Разве он знает про золото?
— Мои ребята иногда шалят на дорогах, недавно они встретили на лесной дороге Путешественника, он убил двоих, третий же спасся.
— Так что?
— С ним был эстонец. Не твой ли кучер Гуго? И они ехали от «эстонских братьев».
— Ты думаешь?
— Я уверен. Гомар был ещё жив, когда мы нашли его на дороге, он слышал, как приходили «эстонские братья».
— Где же третий?
— Они забрали его с собой.
— Почему оставили Гомара?
— Сочли его мёртвым.
— Так что же он слышал?
— Говорю тебе, это были «эстонские братья».
— А кто третий?
— Этого я не скажу тебе, Гуго. Ты многое таишь от меня.
— Ты ошибаешься, Генрих. Не я ли первым посвятил тебя в дело, не я ли делился с тобой шведским подарком?
— Пустое дело, Гуго. Весь заговор ты да я, а шведы всё равно придут и спросят, как им помогали.
— Я найду что ответить, Генрих.
— Если б ты рассказал мне про золото, я бы помог его взять и уйти в Германию. Здесь нельзя жить, Гуго.
— Я родился в Дерпте.
— Ты знаешь, где прячут эстонское золото? Ты знаешь, где скрывается мальчик?
— Знаю, — ответил Трампедах.
— Так как же, Гуго?.. — Голос полковника дрогнул. — Всю жизнь я воюю, а денег не платят. Дом мой пришёл в запустение, Матильда махнула на всё рукой. Если мы поделим золото, Гуго…
— Там нет никакого золота, Генрих.
— Но все говорят!
— Ты убедишься в этом сам.
— Когда? Говори мне, Гуго!
— В купальную ночь. Собери крепкий отряд, и я покажу тебе место… Впрочем, нет, я могу передумать. Ты же знаешь, что я уличил служанку в сношениях с дьяволом. Её испытают в купальную ночь…
— Так что же?
— Я могу передумать, Генрих. Но всё же держи наготове отряд.
— В купальную ночь? Саксонцы будут пить беспробудно.
— Не только саксонцы. «Эстонские братья» тоже не трезвенники. В такую ночь их можно одолеть без труда.
— Ты думаешь, их много?
— Немало, Генрих. И они свирепы.
— А как поступить с Путешественником?
— Покуда оставь в покое, а после купальной ночи решим.
— Я пошлю человека, и пусть он его убьёт.
— После купальной ночи, Генрих.
— Что ты твердишь о купальной ночи? Ты взял обет прожить до неё благочинно?
— В такую ночь решается многое, Генрих.
— Я чувствую, ты со мной играешь, — пробормотал Ла Тробе.
Вот какой разговор слышал я на берегу Эмбаха. Мать Вода помогла мне узнать нехорошую тайну и все плескалась рядом, поглощая последний закатный свет.
…Снова я в Белом ронделе перед Анной. Я долго следил за башней, дожидаясь времени, когда затихнет жизнь внутри монастыря. В городе пробил полуночный колокол, и только спустя некоторое время я забрался на крытую галерею против Угольной башни.
— Анна, — сказал я, — против тебя задумали нехорошее.
Сегодня у неё просветлённое лицо. Быть может, она читала, быть может, думала, но в глазах её не было испуга, она рассеянно слушала и будто припоминала что-то приятное.
— Ты знаешь, какие теперь времена, достаточно одного доноса, как тебя обвинят в богомерзких делах. Надо бы уйти из города, Анна.
— Но кто станет говорить обо мне плохое? — Она посмотрела на меня светлым взором.
— Право, не знаю, отчего жизнь сводит нас вместе, но я не могу оставить тебя. Я не позволю, чтоб над тобой надругались. Уйдём же вместе.
— Но вы обещали мне встречу с Эдвардом.
— Ах, послушай, этот человек не в силах избавиться от подозрений. Уж не знаю, любит ли он тебя.
— Пусть скажет мне это сам.
— Но ты в заточении, Анна, а завтра могут обрушиться беды. Есть ли время на разговоры? Я помню своё обещание, но сначала надобно выйти отсюда, укрыться в безопасном месте.
— Отчего же мне укрываться?
Она и не подозревала, какие тучи собирались над её головой. Она не знала, что грозило лесному лагерю.
— Вчера я гулял возле башни, Анна, и будто бы слышал музыку. Скажи, а к тебе не доносится музыка после полуночи?
Она улыбнулась. Улыбка её так хороша, лицо тотчас сделалось открытым, приветливым.
— Да, — сказала она, — маэстро играет чудесно.
— Маэстро? О ком ты говоришь, Анна?
— Теперь я его ученица, — сказала она просто.
Я беспокойно оглянулся.
— И… и чему же тебя учит этот маэстро?
— Ах, всё это прекрасно! — воскликнула Анна. — Вы бы тоже увлеклись.
— Сомневаюсь, — пробормотал я.
В голове носились обрывки из записей Питера Керка, слово «маэстро» встречал я там неоднократно, и всё это относилось к лицам по меньшей мере сомнительным, от которых страдали потом безвинные люди.
— Маэстро будет недоволен, если я брошу занятия, — сказала Анна.
— Ещё бы, ещё бы, — пробормотал я.
Чёрт возьми, если уж некий «маэстро» вмешался в дело, то я не знаю, что и подумать? Чему он её учит, так ли теперь нужна моя помощь?
Однако я должен подумать о жителях леса.
— Анна, — сказал я прямо, — ты знаешь дорогу в линнус?
На лице её изобразилось недоумение.
— Ах, боже ты мой, не в линнус, я оговорился. Знаешь ты место, где раскинут лагерь, где живёт твой отец?
— Но отец служит у Трампедаха, — ответила она.
— Анна, я говорю тебе правду. Март приходил и просил моей помощи, он хочет построить крепость. Я был на горе, но мне завязали глаза, и оттого я не знаю дороги.
Анна молчала, глядя на меня расширенными глазами.
— В купальную ночь они нападут на лагерь, Март с воинами будет далеко, он отправится на Святое озеро искать меч Калевипоэга.
— Почему вы знаете? — прошептала она.
— Довелось услышать разговор. Антс уже в лагере, их нужно предупредить. Пусть Март устроит засаду на дороге.
— Но я не знаю пути, — еле вымолвила она побелевшими губами.
— Но разве отец не возил тебя в лагерь? Я будто бы слышал, что тогда вас и выследил Трампедах.
— Я спала в телеге, — сказала она.
— Час от часу не легче. Но может быть, другому известна дорога?
— Я никого не знаю, — пробормотала она.
— Бежим, Анна! — сказал я в отчаянии.
Она покачала головой. Я схватил её за руки.
— Только ночь, одна ночь на спасение, Анна!
— Я не знаю дороги… — шепчет она.
— Но может быть, ты мне не веришь? Тогда знай, что малыш Лембит улыбался мне и показал свои камни…
И я много ей говорил об Элине и Матсе, об Эрике-шведе и даже о том, как собрался меня поломать лесной братец Марта.
— Смотри, Анна, у меня опухло плечо, и тут есть раны, а старуха Юта врачевала меня. Сегодня с трудом я забрался в окно и держался левой рукой. Если ты не отыщешь дороги, мы не сумеем предупредить Марта.
— Кто хочет напасть? — пролепетала она.
— Хозяин твой знает дорогу.
— Покуда я здесь, он не станет…
— Я говорю, что против тебя задумали нехорошее! — И я рассказал о подслушанном разговоре.
