Мирча Сынтимбряну - Большие каникулы
— Да, но в первый-то раз был орел… Знаешь что? — меняет мальчик условия состязания. — Пусть выиграет тот, у кого скорее будет три результата из пяти.
Прошло уже больше часа. Мальчики сидят на корточках и, вытянув оцепеневшие шеи, следят за полетом монетки.
Метать собирается Никушор.
— Значит, двести девяносто девять раз — орел и двести восемьдесят девять — решка.
— Неправда, — подскакивает Санду. — Двести девяносто девять раз решка и двести восемьдесят девять — орел, я записал!
— И он показывает клочок бумаги, усеянный палочками.
— Я тоже — вот здесь.
— Я так не играю! — надувается мальчик и кладет монетку в карман. — Ты подменил бумажки.
— Я? Могу поклясться чем хочешь.
— Поклянись!
— Чем?
— Своими глазами.
— Я глазами не клянусь.
— Никогда?
— Нет.
— Поклянись!
— Чтоб у меня глаза повылазили.
— Ладно! Давай сначала.
— Давай!
— Опять до трехсот?
— Опять.
Когда счет достигает ста двадцать пяти (орел) и ста одиннадцать (решка), солнце, наскучив, наверное, таким зрелищем, отправляется на покой.
— У тебя спичек нет?
— Нет! Подождем немного, скоро луна выйдет.
Оба терпеливо усаживаются на край канавки.
Вдруг с ближнего крыльца раздается женский голос:
— Санду! Санду!
«Ох! Мама!»
— Я здесь! — громко отвечает мальчик.
— Где?
— У Нику, мы вместе занимаемся.
— Иди ужинать. Хватит заниматься.
Санду поднимается, вытаскивает из-за пазухи книжку повторяет шопотом:
— Помни: сто двадцать пять — орел и сто одиннадцать решка.
Потом ловко прыгает через забор:
— Иду-у-у-у!
КАРТА ТВОИХ ОПОЗДАНИЙ
ТЕБЯ, КОНЕЧНО, УДИВИТ то, что мы не начинаем это письмо с обычного обращения: «Уважаемый коллега!»
Но посмотри внимательно на прилагаемую карту и, мы уверены, ты найдешь этому объяснение. Тем более, что вместо условных обозначений мы написали тебе целое письмо.
Итак, мы должны сказать тебе с самого начала, что странные, невероятные и печальные происшествия, которые с первого же школьного дня обрушились на тебя, заставили нас глубоко задуматься. Вскоре наши сердца начали сжиматься от огорчения каждый раз, как ровно в восемь часов звонок возвещал нам начало нового школьного дня, а тебя опять не было на месте. Потому что через несколько недель мы уже наверное знали, что лишь большое несчастье могло помешать тебе быть пунктуальным. Тогда в нашем мозгу начинали лихорадочно проноситься все неудачи, которые могли тебя постичь, и все твои оправдания:
— У нас свалились стенные часы, товарищ учитель, и прямо на ручные, которые лежали на столе, те и другие сломались…
Или:
— У нас по соседству живет бедная старушка, одинокая и очень больная… Мне пришлось сбегать в аптеку… Разве я мог отказать ей в помощи?
Или:
— Ох, я прямо чудом уцелел, товарищ учитель. Знаете то здание, на углу улицы? Так вот, с третьего этажа свалился цветочный горшок и прямо мне на ногу… А мог бы на голову.
Или наконец:
— Знаете, что сегодня случилось? Прямо на площади! Трамвай наехал на лошадей с телегой!
Волнение и беспокойство, которые всех нас охватывали, какое-то время мешали нам заметить нечто очень важное. Все, абсолютно все эти несчастные случаи происходили в одни и те же дни недели и приблизительно в одно и то же время: в среду и в пятницу, от 8 до 8,30. Ровно в половине девятого словно какие-то волшебные часы отмечали конец твоих злоключений и ты появлялся на пороге. Странно, но нам казалось, что эти волшебные часы стучат в нагрудном кармане нашего учителя, потому что в тот момент, когда он закрывал журнал и, взглянув на часы, говорил: «А теперь перейдем к новому уроку» — ты направлялся к парте. И мы ждали, затаив дыхание, какая новая катастрофа с тобой приключилась, и слышали твои слова:
— Часы… старушка… цветочный горшок… трамвай…
Но вот в прошлую пятницу магический пароль — «А теперь перейдем к новому уроку» — был произнесен, а ты… не появлялся. Над застывшим классом черным крылом распростерлось беспокойство. Потом послышался шорох: это перелетало из сердца в сердце мрачное Предчувствие: наверняка случилось что-то гораздо более страшное, чем какие-то там часы… старушка… цветочный горшок… или трамвай. Волнение стиснуло все сердца и становилось с каждой минутой все невыносимей, а минуты так медленно ползли между дробями и формулами, мрачные и черные, как вязкий мазут…
Прошел еще один урок, но ты так и не появился. И еще один. Не пришел ты и на четвертый. Кончился школьный день.
— Что-то случилось. Да, что-то очень страшное. Мы должны помочь своему товарищу!
Ровно в час группа скорой помощи вышла из ворот школы. В руках мы держали карту, на которую нанесли твой обычный маршрут. Все опасные места были отмечены красным карандашом. В голове у нас билась одна-единственная мысль: «На юг! Все время на юг! К твоему дому, по следам твоих опозданий».
Мы сделали шагов двести в направлении, отмеченном на карте пунктиром, озабоченно поглядывая на всех лошадей, старушек и цветочные горшки, и оказались на площади, у трамвайной остановки. Мы с волнением вспоминали, сколько раз ты говорил плачущим голосом:
— Там, на площади… трамвай сошел с рельсов… и столкнулся с телегой!
Мы подошли к контролеру:
— Извините, пожалуйста… скажите, сегодня он тоже… сошел?
— Кто — сошел?
— Трамвай! Сегодня он тоже сошел с рельсов?
— Как это сегодня тоже? Он никогда…
— Вы в этом уверены?
Он посмотрел на нас так пристально, что мы не решились продолжать.
Кто-то все же пролепетал:
— Знаете, наш одноклассник… из-за этого…
— Врет!
Мы открыли карту и на кружочке, возле которого было написано «Несчастный случай — трамвай», — поставили вопросительный знак. Потом сверились с картой и, немного поостыв, все разом воскликнули:
— Все же — вперед! К зданию с цветочными горшками!
Через несколько минут мы находились в указанном месте, обозначенном на карте другим кружком и словами «Несчастный случай — цветочный горшок».
— Скажи, пожалуйста, — обратились мы к игравшему на улице мальчику, — не падал ли сегодня цветочный горшок на голову одному ученику?
Мы указали все его особые приметы. Мальчик пожал плечами:
— Нет, не падал…
— А в среду… а в прошлую пятницу?
— Не слыхал. А его я знаю, он частенько здесь проходит. Иногда мы играем с ним в классы — с полчаса, не больше…
Мы снова поставили вопросительный знак и пошли дальше, к пункту «Несчастный случай — старушка». Сомнение грызло нас, когда мы вступали к ней во двор.
— Вы больны? — спросили мы старушку.
— Да, больна. Едва на ногах держусь.
Мы победоносно взглянули друг на друга. Значит, вот в чем все дело! Честь и слава нашему товарищу, помогающему старому человеку!
— Не правда ли, сегодня к вам заходил наш товарищ?
— Который это?
Мы подробно описали его.
— Нет, этот никогда не приходит. Я несколько раз просила его, но напрасно…
На нашей карте появился еще один вопросительный знак. Многовато, честно говоря…
«Может быть, дело все же в часах» — думали мы не слишком уверенно, входя в двери твоего дома. На стене ровно тикали часы, которые при нашем появлении как раз пробили два раза.
— В таком случае с ним случилось, конечно, что-то гораздо более серьезное, — встревожились мы, ставя последний вопросительный знак.
И тут ты вошел в комнату.
— Что с вами? Что случилось? — спросил ты испуганно.
— А с тобой?
— Трамвай… горшок… старушка…
Часы медленно тикали.
— А может быть, просто — математика?
— Нет! То есть, да… Вам я могу сказать, но это — между нами. Я боялся, что меня спросят…
— И все-таки сегодня наверняка произошло что-то более серьезное: ведь ты не пришел совсем!
— Да, более серьезное… Переменили расписание! Разве вы не знаете? Теперь у нас в пятницу — два урока математики.
Мы замолчали. Потом взглянули на карту. И вдруг перед нами сантиметр за сантиметром предстала, как на ладони, карта твоих опозданий. Мы стерли вопросительные знаки и вместо них написали: Ложь… несерьезность… беспечность… сачкование.
Потом показали ее всем одноклассникам. Некоторые решили, что ее нужно озаглавить: «Маршрут прогульщика», другие заявили, что «Карта бесчестия» будет правильнее. Но мы ограничились заглавием «Карта твоих шагов» и посылаем ее тебе. Если ты внимательно поизучаешь ее с полчаса, этого достаточно. Мы уверены, что на этом твои опоздания закончатся.
