Кусатель ворон - Эдуард Николаевич Веркин
— Она все время читает что-то… Что она там читает?
— Книги, — ответил я.
— Книги… Книги — это, конечно… Хотя странно. Кто сейчас книги читает? Это нормально?
— У нее папа — библиотекарь, — соврал я, — вот с детства к чтению и приучил. Патология, но что поделаешь?
Жмуркин задумчиво потрепал подбородок.
— Как-то она на Святую Бригитту похожа, — сказал он. — Такая… изнеможденная.
— Изможденная, — поправил я.
— Ну, пусть изможденная. Ей можно доверять?
— Как мне, — сказал я. — Как себе.
— Как-то она… — Жмуркин покачал головой. — Суицидально выглядит, а? Ты так не считаешь?
— Истощена милосердием, — пояснил я. — Много работала в лепрозории.
Жмуркин поперхнулся. Все-таки наивные черты в нем сохранились, не все общественная работа подъела.
— Шучу, — сказал я. — У нас нет лепрозория, просто в больнице работала. Отец библиотекарь, мать медсестра. И Устька тоже хочет. Помогать страждущим, туда-сюда. Она вяжет носки для неимущих, иногда с таким остервенением, что стирает себе в кровь пальцы.
Про утопление в проруби, магазин «100500 мелочей» и Церковь Сияющих Дней я умолчал.
— Это хорошо, — сказал Жмуркин. — Хорошо, немцы такое уважают. Самоотречение всякое… У нас в программе два визита, один в детский дом, другой в дом престарелых. Не подведут?
Жмуркин кивнул на контингент.
— Нет, ты что, — успокоил я. — Они же с цепи так и рвутся — доброе дело хотят совершить.
— Ну-ну… Посмотрим.
Жмуркин достал планшетник и стал сверять маршрут, но почти сразу вернулся от маршрута к тревожным мыслям.
— Должны вообще-то, — сказал он. — Ну, не подвести. Хотя ничего нельзя гарантировать, конечно. Вообще, немцы суровые. Александра уже у нас была с оркестром…
— Ты говорил, — напомнил я.
— Ага. В Алжир… Не, в Тунис ездила.
— Тунис — это тебе не Золотое кольцо.
— Поглядим, — отмахнулся Жмуркин. — Вообще, с девчонкой проблем, я думаю, не возникнет. Но на всякий случай ты за ней пригляди. Сам понимаешь, племянница бундесканцлера.
— Что?
— Ага, — кивнул Жмуркин. — Троюродная, но все равно. Мало ли. Может что-то неправильно понять, ясно? Она неправильно поймет — а ты ей как надо объяснишь.
— Без проблем.
Пригляну. Отчего же не приглядеть. Пора выходить на международный уровень. В своем отечестве я мало востребован, отправлюсь в сторону Запада. Скажу, что мне тут рот затыкают, не дают правду доносить до народа. Вот, к примеру, Лаура Петровна — она меня всегда ущемить готова.
Я поднялся и, держась за спинку соседнего сиденья, громко спросил:
— Лаура Петровна, а когда мы в питомник заедем?
Лаура Петровна обернулась:
— В какой питомник?
— Как в какой? В змеиный. Мне сказали, что мы непременно заедем в питомник.
— Ты что-то путаешь, Витя, — заметила Лаура Петровна. — В питомник мы не заедем.
— А почему? Почему мы не заедем в питомник?
Лаура Петровна растерялась. А я смотрел на нее с обличением. Честно говоря, я совсем не знал ни про какой питомник. Хотя нет, знал, но не про змеиный, а про питомник выхухолей, но он тут был совсем ни при чем. Просто мне захотелось ее немного позлить. В ознаменование начала путешествия. Злить Лауру Петровну ведь так приятно. Я бы даже сказал, что это оказывает на меня терапевтический эффект. Нормализуется внутричерепное давление. И потом, немного отравить ей настроение было просто моим святым долгом, когда отравляешь настроение начальствующему работнику, он начинает гораздо лучше работать. Почти в два раза лучше. Иногда в три. Для этого, кстати, журналистика и придумана — чтобы повышать эффективность всякого производства, ведь для того, чтобы лошади шибче бежали, их принято жарить шпорами. Впрочем, на этот счет у меня своя теория.
— Виктор, я не знаю, про какой питомник ты говоришь, — повторила Лаура Петровна.
— Ну да, никто не знает, — сказал я. — Это тайна. Из городского бюджета выделяются деньги на содержание змей, причем деньги немалые, в то самое время как в тот же городской бассейн уже пять лет не могут налить воду. А змеи ничего, размножаются! Каждый день по полкоровы съедают. Лаура Петровна, а правда, что наш мэр большой любитель…
— Виктор, прекрати этот балаган! — рассерженно сказала Лаура Петровна. — Это возмутительно!
Она стала усиленно выражать прической неодобрение и шептать — «я же говорила его не брать».
А я подсел к Александре и сказал:
— Примерно вот так.
— Не поняла… Что вот так?
Александра поглядела на меня, и я вдруг увидел, что глаза у нее прекрасны. Такие большие немецкие глаза, глубокие, темные, выразительные, мне сразу же захотелось написать что-нибудь лирическое, про Рейн, про красавицу Лорелею, тряхнуть, так сказать, стариком Гейне.
— Примерно вот так в нашей стране угнетают свободу слова, — пояснил я Александре. — Бюрократизм, коррупция. А как там у вас, в Рейнвестфалии?
— Я из Баварии.
— И это прекрасно, — сказал я. — В Баварии пекут прекрасные соленые крендели. Это так?
— Да… — растерянно сказала Александра.
— Всю жизнь хотел попробовать.
Я придвинулся к Александре ближе и стал смотреть в ее глаза.
— Всю жизнь, — повторил я. — Мечтал. Вкусить хрустальных вод, так сказать, с родных холмов, с любимых перелесков. Пожевать желудей из Тевтобургского леса… Я ведь, между прочим, тоже немец. И моя бабушка тоже печет крендели. И до сих пор проливает горючие слезы по недосягаемой родине.
— Ты немец?! — удивилась Александра.
— Да. Еще в восемнадцатом веке мои предки перебрались в Россию, спасаясь от гонений…
Я не очень помнил, какие там были гонения, наверняка какие-нибудь были.
— Мы из Восточной Пруссии, — сказал я. — Из-под Кенигсберга. Мой прапрадедушка был потомственным…
За окном промелькнула стела, возвещавшая, что наш район безвозвратно закончился. И тут же автобус начало трясти, причем довольно сильно, ухабы оказались глубокие, подбрасывало изрядно, Александра схватилась за мою руку.
— Колдобины! — проявила Александра неплохое знание русского.
— Всего девять километров, — успокоил я. — Полчаса езды по ухабам.
— Зачем так сделано? — задала Александра типично нерусский вопрос. — Зачем ухабы?
— Как зачем? У нас же военные базы в районе. Ядерные ракеты, опять же питомник боевых гадюк, у Лауры Петровны дача. Нельзя допустить, чтобы враг мог легко добраться до секретных объектов. Это еще Сталин завещал.
— Что? — не поняла Александра.
— Делать плохие дороги. Девять километров всего, можно дыхание задержать. Вот смотри.
Я задержал дыхание. Александра рассмеялась. Неожиданно в трех рядах от нас возник Пятахин.
— Я язык прикусил! — завопил он. — Остановите!
— Там кто-то язык откусил! — с тревогой сказала Александра.
Пятахин пронзительно поглядел на Александру. Наверное, тоже уже прослышал, что племянница бундесканцлера.
— Я прикусил!
Пятахин выставил язык, кончик на самом деле красный.
— Я страдаю!
Александра смутилась.
— Не волнуйся, это Пятахин, — опять успокоил я. — Он… альтернативно одаренный. То есть дурак.
— Дурак?
— Ну да, — я улыбнулся. — То
