Спящая - Мария Евгеньевна Некрасова
Я надел очки, стянул со стула джинсы и рубаху – сухие, стащил с себя и с топчана всё мокрое, пошёл сунул в стиралку и поставил на сушку. К утру всё будет сухим. Ничего, не так уж она шумит, эта стиралка, никто не проснётся. Надо высушить, пока все спят, а то дед Артём окончательно запишет меня в сумасшедшие. В ванной при электрическом свете я наконец-то разглядел свою одежду. Грязная, с налипшими песчинками с реки, но ничего, отряхнём, можно жить. Было.
Я уселся на стиральную машину и таращился в стену, на полку с мылом-порошком, и отчего-то мне становилось спокойнее. Собака, кем бы она ни была, меня не тронет. Не тронет Катьку, и деда Артёма, и Миху. Те трое сами виноваты. А нас не тронет. («Не мешай мне!») Машинка мерно шумела, мягкий электрический свет успокаивал, на мне была сухая одежда, и всё произошедшее уже казалось просто сном, но сном важным. Сном, от которого спокойнее. «Плохие» наказаны, теперь всё будет хорошо. Просто собака отомстила – даже не за хозяина, а за других его собак. Просто отомстила плохим. Они сами виноваты. Нас не тронут. Всё будет хорошо.
Глава XVIII
ШКОЛА
Физра была последним уроком. Наши носились по волейбольной площадке, неуклюже перебрасывая мяч: никому не хотелось играть, всем охота домой. Мы с Михой торчали на лавочке для освобождённых. Хотели сбежать, уже почти сбежали, но ухитрились попасться на глаза физруку, а он как обычно: «Я за вас отвечаю… Формально вы на моём уроке… А если что случится…» В общем, не отпустил. Даже моя новенькая чудесная отмазка про Катьку, которая ждёт, чтобы её забрали, не прокатила: «Посидит на продлёнке, а ты тут посиди». По-моему, он просто вредничал.
Погода была солнечная, физрук нас не доставал, только время от времени бросал на нашу лавочку убийственный взгляд: «Не сбежали ещё? То-то!», и, в общем, я не сильно расстроился.
– Почему ты подумал, что это оборотень? Ты же видел тело.
Ничего я не видел! Я сидел как дурак в пустом торговом зале за закрытыми дверями, слушая только ругань с улицы… Да, я разболтал Михе всё. Мне надо было это кому-то рассказать, чтобы не сойти с ума. Смешно, но именно сейчас, когда я более или менее успокоился, я ощутил настоятельную потребность почувствовать, что я не один. Дед Артём, наверное, никогда не поймёт и не поверит, даже если у него в огороде приземлятся инопланетяне. С Михой мне было проще… И ещё в голове скрёбся вопрос: что псина показывала Катьке, когда они носились вдвоём по лесу?
– Не видел. Может, это и глупо, но… Ну да, куча народу видела, опознали, в «Новостях» показали… Не знаю. Она слишком не собачья, собака эта. Не играет, не приносит палку и… – Я показал Михе кулак, и он демонстративно отшатнулся, закрыв голову руками:
– Не бей меня, могучий шаман, своими бубнами по башке, я больше не буду смеяться над тем, что ты разговариваешь с животными… – Всё-таки он не верил мне, хотя и очень старался.
Что ж, я бы тоже не поверил.
Я дождался, пока он отнимет руки, и дёрнул его за нос, чтобы не ржал:
– Да, тело видела куча народу. Да, она сама говорила, кто из этих мальчишек её хозяин. Но она не животное, понимаешь? Ну, в зверином смысле.
Миха потёр нос:
– Да, видок у неё и правда странный. Уставится перед собой и сидит как чучело. Может, она вообще не живая?
– Я думал об этом, но жрёт она хорошо. И ещё простреленное ухо с запёкшейся болячкой…
– Точно! Шрам этот и дыра, как будто «тоннель» надеть забыла… – Миха хихикнул. – Но знаешь, собаки ведь разные, как их хозяева. Если, например, этот твой Малахольный её научил…
– Чему? Гипнотизировать людей? Разговаривать на каком-то собачьем непонятном языке?
– А что? Если он сам говорил с животными и растениями, мог и её научить говорить с людьми.
– Как этому вообще можно научить?
Миха пожал плечами:
– Не знаю, но если ты кем-то можешь управлять… Вот как он заставил ту стаю псин загрызть деда Юрку?
Про деда Юрку, отца Юрича, я, конечно, слышал. Только слышал другое.
– Погоди, его же вроде люди убили? Дружки-бандиты?
– Это потом, в больнице уже. У меня мать там работает, рассказывала. Он днём и ночью бредил: «Малахольный придёт, Малахольного псы, это его, из-за него, закройте двери, собаки здесь, они идут…» Ходить еле мог, а на ночь весь корпус пытался обойти, проверить засовы. Его медсёстры гоняли, так он всех, кого видел, просил проверить, заперты ли двери. И просил, чтобы с первого этажа перевели его повыше, потому что они заглядывают в окна.
– Звучит как бред сумасшедшего.
– Ага. Только собаки во дворе больницы и правда появились. Не местные, пришлые. В один день, как из-под земли возникли, и уходить не хотели. Их гоняли, кто-то даже отлов вызывал…
– И что? Отловили?
– Не успели. Кто-то добренький деда придушил. Или сам повесился, разное болтают. Но собаки пропали в ту же ночь. Вот так: хоп! – он щёлкнул пальцами у меня перед носом.
Я даже подумал, что он меня разыгрывает, я не слышал эту историю. Про деда Юрку ходили разные слухи: кто говорил, что сам, кто-то – что друзья-бандиты помогли… Но все сплетни были только об этом: никто не упоминал собак. Как можно в нашей деревне чего-то не слышать, особенно если это что-то плохое…
– Первый раз слышу.
– Так твой отец в городе работает, и живёте вы в старых домах. Это уже легенда нашего райончика… Я к тому, что если он и правда так мог управлять животными, почему бы ему свою драгоценную собачку кое-чему не научить? И не попросить кое о чём перед смертью…
– Подранок. Она так говорила про деда Витю. Всё равно не могу понять как.
– Думаешь, я могу? Я жил себе, никого не трогал, пока Ромочка на меня не вывалил это вот всё – с мистикой и с человеческими жертвоприношениями… Кровь! – он выпалил это так, что на нас обернулись сразу несколько человек с волейбольной площадки. Мяч перелетел через сетку, никем
