Юрий Коваль - Пять похищенных монахов. Приключения Васи Куролесова
— За что? — кричал он, изворачиваясь. — Меня-то за что? Я ведь ничего такого не сделал. Пусти! Мне надо бидоны сдавать!
— Проходи, проходи, — торопил Тараканов, подсаживая возчика в автомобиль. — Там разберемся.
— Где это там? Ведь я же ничего такого не сделал! Мне надо за тару отчитаться!
С трудом удалось водворить его в машину. Старшина запер дверь на железный засов, и, объезжая кармановскую лужу, фургон двинулся к милиции. Возчик сразу же прилип к решетчатому окну. Неожиданно большими глазами глядел он на мир.
— Мне надо бидоны сдавать! — кричал он.
— Чего раскричался, — сказал Крендель, поднимаясь наконец из лопухов. — Отпустят его. Нас отпустили и его отпустят. Какой нервный, только попал в милицию — сразу орет. Съедят его там, что ли? В милиции тоже надо держаться с достоинством.
— Еще бы, — сказал я.
— Ты вообще-то неплохо держался, — снисходительно добавил Крендель и похлопал меня по спине.
В милиции я, может, и правда держался, как надо, но сейчас чувствовал себя «подкидышем». Кожаный-то сбежал. А ведь это мы сказали капитану, кто играет в лото. Я-то особо не болтал, кроме «еще бы», слова не сказал, но и в этом «еще бы» был некоторый смысл. Капитан спросил: «И ты видел монахов?» — «Еще бы», — ответил я.
— Да не волнуйся ты, — сказал Крендель. — Догонят они его. Они же на мотоцикле. Сейчас поедем домой. Только давай на капитанский мостик слазим. А то чепуха получается: были в Карманове, а на мостик не залезли.
И мы полезли наверх, на кармановский капитанский мостик.
Ступеньки заскрипели у нас под ногами, запели на разные лады.
Снизу, с земли, мостик не казался таким уж высоким, но когда мы забрались на самый верх, встали на капитанское место, я понял, что никогда так высоко не поднимался.
Здесь, наверху, дул свежий ветер, мостик скрипел, как старый корабль, и лужа, лежащая внизу, добавляла морских впечатлений. Но я и не глядел на лужу, слишком мелка, незначительна была она и становилась все меньше, зато шире разворачивался город Карманов, с его переулками, красными и серыми крышами, рынком, вокзалом, башнями бывшего монастыря.
А ведь Карманов был, оказывается, красивый город. Во всех садах его цвела черемуха, по кривым переулкам ездили дети на велосипедах, на лавочках у ворот и калиток сидели старушки, лаяли собаки, серые козы бродили на пустырях. В лучах заходящего солнца Карманов казался тихим, спокойным городом, в котором хотелось жить.
Ветер задул сильней, и капитанский мостик поплыл, качаясь по волнам над городом Кармановом, который стал отчего-то уменьшаться, и все шире открывался горизонт. Я увидел за городом озимые поля, речку Кармашку с вековыми ивами, склонившимися над водой, синие далекие леса, а сразу за лесами близко, совсем близко показалась Москва, будто из-под земли выросла Останкинская башня и высотное здание у Красных ворот.
Оказывается, с кармановского мостика видно было очень далеко, и чем дольше стоял на нем человек, тем дальше, тем шире видел он. Скоро видели мы не только Москву, а совсем уж далекие южные степи и горы, которые синели над ними. Ясно была видна двуглавая снежная вершина — Эльбрус.
— Смотри-ка, смотри! — закричал Крендель и больно схватил меня за локоть. — Сюда смотри, ближе, ближе.
Я перевел взгляд с Эльбруса на черноземные степи, миновал Москву, вплотную приблизился к городу Карманову и вдруг ясно увидел внизу, под нами, сразу за городом, зеленое озимое поле, которое точно посередине разрезала проселочная дорога.
По дороге мчалась лошадь, запряженная в телегу, а за нею с коляской мотоцикл.
Погоня
Мотоцикл ревел.
Отсюда, с мостика, слышен был этот рев, перекрывающий мирные кармановские звуки.
— Наддай! Наддай! — кричал из коляски капитан.
Вася наддавал. Выкручивал рукоятку газа, изо всех сил прижимался к баку с бензином.
— Вот-вот! — волновался Крендель. — Сейчас накроют.
Но накрыть Кожаного Вася и капитан никак не могли, хоть и мчались изо всех сил. В этом было что-то загадочное, ведь телега с Моней на борту была недалеко, от силы метров тридцать.
— Да что такое? — горячился Крендель, переживая. — Что он, заколдованный, что ли?
Но Кожаный не был заколдован. Заколдована была дорога. Много лет подряд колдовали над нею бульдозеры и коровьи стада. Они-то наколдовали столько колдобин, что превратили дорогу во что-то, не похожее ни на что. Только сбоку, в профиль, имела она сходство с гребнем гребенчатого тритона. Но если гребенчатый тритон сам живет в воде, то здесь вода находилась в колдобинах, куда ранней весной и приползали нереститься гребенчатые тритоны из кармановского пруда. В иных колдобинах водились и караси.
Мотоцикл, вгрызаясь в дорогу, порой скрывался из глаз, а вместо него бил фонтан, будто на этом месте открылась нефтяная скважина.
Лошадь была умней мотоцикла, даже и милицейского. Она знала колдобины наизусть, чувствовала, куда надо шагнуть. Впрочем, телега иногда подскакивала на всех четырех колесах, а то и плавала, подобно барже.
— Поберегись! — крикнул Кожаный и метнул бидон. С реактивным свистом бидон пролетел над головой капитана.
— Наддай же! Наддай! — просил капитан, но Вася и так работал на предельных оборотах.
Надо было что-то придумать, и капитан рискнул. На полном ходу отвинтил он коляску, прыгнул на заднее седло. Не проехав и сантиметра, коляска затонула.
Мотоцикл сразу рванулся вперед. Расстояние между ним и телегой медленно сокращалось.
— Давай! — орал с трибуны Крендель. — Жми!
— Береги бензобак! — крикнул Кожаный и снова метнул бидон. Расстояние между лошадью и мотоциклом стало увеличиваться.
Увидев такое дело, Моня развеселился. Он оглядывался, улыбаясь, показывал фигу, приветственно подымал кепку и прощально ею махал. Полы его пальто трещали на ветру, как пиратский флаг.
Капитан достал пистолет.
Левой рукой он покрепче обнял Куролесова, а правой стал целиться. Но мотоцикл так кидало в стороны, что выстрел грозил самоубийством.
На полном скаку мотоцикл ворвался в особенно коварную колдобину, и капитан Болдырев вылетел из седла.
Он висел в воздухе, держась рукой за Васину шею, а мотоцикл по-прежнему мчался вперед. Волей-неволей капитан вынимал Васю из седла.
Дело могло плохо кончиться. Оба они могли сию же секунду оказаться в грязи, а это грозило плохими последствиями. Это грозило тем, что Вася и капитан отстанут от Кожаного раз и навсегда.
Надо было немедленно что-то решать, и капитан принял решение. Он отпустил руку. Вася остался в седле, а сам капитан пролетел над дорогой и, чувствуя, что падает в грязь, проделал в воздухе двойное сальто. Он приземлился на обочине, вполне устояв на ногах. На сером его костюме не было и пятнышка.
Мотоцикл рванулся вперед, догоняя телегу, а капитан поднял пистолет.
Грянул выстрел. Пуля ударила в колесо, вышибла в нем особо важную спицу — колесо отвалилось. Кожаный выпал из телеги в лужу и камнем пошел на дно.
Коричневый пузырь вырос посреди лужи, медленно лопнул, а когда Вася подъехал, водная гладь уже успокоилась. На поверхности не было даже и кругов. Вася заглушил мотор, слез с мотоцикла, изогнувшись, заглянул на дно лужи.
— Утоп! — крикнул он, беспомощно оглядываясь на капитана.
Вдруг впереди и дальше по дороге, метров за двадцать от Васи, из другой лужи показалась мокрая кепка. Кожаный выскочил из воды, встряхнулся так, что вокруг него на миг появилась радуга, и побежал через озимое поле.
— Стой! — крикнул Вася и побежал следом.
С кармановского мостика хорошо были видны маленькие фигурки, которые двигались к темнеющему вечернему лесу. Вот на поле осталась одна фигурка, вот и она скрылась под березами.
Капитан Болдырев подошел к лошади, ласково похлопал ее. Потом насадил на ось отвалившееся колесо, развернул телегу и поехал назад, к городу Карманову, подбирая по дороге пустые бидоны, коляску, мотоцикл.
Но мы уже не видели этого. Мы сами давно уж ехали на электричке домой. В Москву. В Зонточный переулок.
Сны похитителя
Приключения в городе Карманове так захватили нас, что мы совсем забыли о монахах, о тех белокрылых в черных капюшончиках, которые в этот субботний вечер по-прежнему сидели в квартире Похитителя.
Монахи истомились. Похититель ушел куда-то на весь день, не оставил даже блюдца с водой. Монахи дремали в садке, прижавшись друг к другу.
К вечеру вернулся Похититель. В садке слышно было, как он кряхтел и громко топал. Он тащил четвертый телевизор — «Темп». Похититель был не в духе, потому что этот «Темп» дался ему с трудом. Три с половиной часа пришлось Похитителю лежать под кроватью, ожидая, когда уйдут из дома хозяева, а потом еще лезть по пожарной лестнице на двенадцатый этаж с телевизором на плечах. К тому же он забыл оставить на месте преступления милицейскую пуговицу.
