Мёртвая свадьба - Елена Александровна Усачева
– Здравствуй, Рита, – сухо отозвалась мать. – Как ты?
– Нормально, – пыхтя, ответила Ритка. На дороге коляска забуксовала. – Сеструха только по ночам не спит. А наши в Толвую уехали. Там, говорят, сувенирную лавку открыли. Мать бисерные жгуты повезла.
– А у нас в лавке чего не продаёт?
Ритка странно отмахнулась от вопроса и потащила коляску по дороге. Тяжело тащила, вбуравливалась в грязюку колёсами. И правда, почему её мать так далеко поехала? У них в селе своя лавка неплохая, в доме Ермолина, на центральной площади. Туристы бывают не так часто, но ведь бывают…
Он поднял руку, чтобы позвать Ритку и спросить об этом. Поездка в Толвую – в этом было что-то неправильное.
– Даже не думай за ней идти, – остановила его мать. – Слезай и отправляйся в дом.
Толик сполз с лестницы, посмотрел на мать и вдруг не мог сдержать улыбки. Взгляд матери потяжелел. Она увидела, что Толик теперь знает правду. Но всё равно ничего не сказала. Только крепче сжала губы. Мать у него такая, упрямая. Он в неё.
– Ты чего на улице мокнешь? – недовольно спросила мать.
– Я крышу чиню, – буркнул Толик, кладя руки на перекладины – осталось сделать чуть-чуть. Вдруг мать его за работу похвалит и наконец всё расскажет? Но скорее всего не похвалит. И не расскажет.
– Только попробуй! – с нажимом повторила мать.
Это разозлило так, что Толик даже вскрикнул:
– Я же не специально! Они сами рядом со мной в воду плюхались. Сговорились как будто.
– Сговорились, – жёстко произнесла мать. – В той семье всегда так.
– В той семье! А я тут при чём? Я даже не знаю ничего. Снегирёв и Ритка знают, а я – нет. Что происходит-то? Чего все с ума посходили?
Толик ждал, что мать ему сейчас по шее даст, припомнит и костюм, и постоянные рыбалки, и непротяпанную картошку…
Но мать молчала.
Толик заглянул под козырёк. Мать смотрела на дорогу. Губы собрала в некрасивую гузку. Он не ждал, что она вообще что-то скажет, был уверен – отмолчится. Уже собрался лезть на крышу, но она вдруг произнесла:
– Светка молодой была, к колдуну в Хашезеро бегала приворот любовный творить. На крови.
Толик вцепился в шифер. Колдун, про него он уже слышал. Был там ещё бред про точку равновесия.
– Девки-то, может, и не хотят, но деваться им некуда, – продолжала говорить мать. – Там теперь ничего впустую не проходит. Их сам чёрт в спину толкает, советы на ухо шепчет. Они должны были увидеть призрака. С вами или без вас, но увидели бы. Это их проклятие. Приворот-то на смерть был, вот она теперь за ними по пятам и ходит. Смерть.
Толик медленно сполз с лестницы. Мать продолжала изучать улицу. Чуть щурилась, словно произносить слова ей было больно, но всё же сказала:
– А тебя цепляет по родству крови.
– Родству с кем? – прошептал Толик. По загривку прошлись неприятные мурашки. Тётя Лида – та самая невеста. Это она должна была умереть. Спаслась. А смерть осталась.
Мать словно очнулась, посмотрела на Толика:
– Не суйся ты в это всё! Не надо! Вчера девка на вас выбежала, сегодня лодка рядом с тобой перевернулась. Завтра они ещё что-нибудь учудят, не успокоятся. Светка, хитрюга старая, хочет чужими руками заговор закрыть. А то ведь помирать будет, её черти за пятки исщекочут.
– Я сильный, – буркнул Толик.
Мать нехорошо подобралась. После такого обычно прилетает затрещина.
– Не веришь? – прошептала она. – А тут и не надо верить. Знал бы ты, какие серьёзные люди этим занимались, пытались заговор развеять. Ничего сделать не смогли. А вы и подавно не сделаете. Отсидись дома, беда стороной пройдёт. Слышишь меня?
Толик стал перебирать все дни, что знал сестёр. Было-то этих дней с комариный нос. Вот они идут по улице, осторожно идут, словно боятся, что испачкаются. Вот они стоят над холодильником с мороженым в магазине. И опять у них вид, словно переломятся сейчас от выбора. Их потерянные лица на почте. На пляже. Искажённое болью лицо Иринки, когда она билась на земле.
Не дождавшись ответа, мать ушла. Толик осторожно провёл ладонью по левому плечу. Глянул через него. Во дворе никого не было. И за калиткой никого. Заметил куртку на перилах. Ритка… Наташа, Колян, Ритка. Стало тревожно. Как будто за ним следят, ведут, подталкивают к цели. И ведь наверняка ещё кто-нибудь придёт. Их тут всех словно заколдовали, заставили вокруг дома ходить, заглядывать в окна, стоять на пороге. В жизни Ритка в такую плохую погоду с коляской не выходила. В дождь можно и дома сидеть. Но она пришла, с трудом пропихнув коляску по грязи.
Стало тяжело дышать, и Толик запрокинул голову, чтобы чуть охолонуться.
Приезд новеньких, утопленник, подставы. Два дня, и родное село не узнать. Все вдруг стали каждый сам за себя.
Чтобы справиться с накатившим страхом, Толик поскорее слез с лестницы, отнёс её к сараю, зашёл в сени, прикрыл за собой дверь. Прислушался. По двору как будто бы ходили. Тяжёлые недовольные шаги сотрясали воздух, отдавались в груди.
Заторопился в дом, затворился, с силой двумя руками нажимая на полотно двери.
– Ты грибами будешь заниматься?
Мать смотрела на него с недоверием, словно за минуту на улице его могли подменить. И он тоже так посмотрел. А потом ударил себя по лицу – раз, другой, третий, прогоняя наваждение. Потому что он вдруг не узнал мать. Перед ним стоял кто-то чужой. Другие глаза, другие, более глубокие морщины, другие, тяжёлые скулы. Стал смотреть на волосы. Они не изменились – мягкая тёмная волна, собранная в низкий нетугой хвост. Волосы вытянули прежний образ. Мать стала как раньше. Красивой. Родной.
– Не сходи с ума, – сухо произнесла она. – Займись грибами, пока не зачервивели. Мы их высушим. Всё равно хотела печь протопить, просушить дом. – Тронула занавеску, закрывающую проход к комнате. – И не думай об этом. Стороной пройдёт, если не лезть. Руку сунешь, оно тебя с головой утянет. Не таскай жар из костра. Не твоя это печаль.
Мама коснулась косяка двери костяшками пальцев, что-то прошептала, плюнула через левое плечо. Занавеска за её спиной колыхнулась. Но из комнаты долго ещё не слышалось машинки. Только ткань шуршала да щёлкали ножницы.
Толик стоял оглушённый. Машинально потёр левое плечо, словно по нему потоптался невидимый чёрт. Тот самый, что новеньких в спину толкает. Неправильно всё это было. И то, что мать никогда ему ничего не рассказывала. И то, что всё село как будто хотело это скрыть – молчало. Принимало свою вину и молчало, чтобы не нести её дальше.
Мысли в голове не укладывались, а поэтому надо было занять руки. Вытащил пакет с грибами на центр кухни, придвинул таз, поставил на стол кастрюлю, плеснул в неё воды.
Грибы все
