Люси Монтгомери - История Энн Ширли. Книга 2
— А как насчет томика Мильтона? — лукаво спросила Энн.
— Мильтона? А, вот вы про что! Это был вовсе не Мильтон, а Теннисон. К Мильтону я отношусь с огромным уважением, а Теннисона на дух не терплю. Этакий он весь сладенький. Как-то вечером я читал его «Еноха Ардена», и последние две строчки до того вывели меня из себя, что я вышвырнул книгу в окно. Но на следующий день я ее подобрал и принес назад — все-таки в ней есть «Песня сигнальной трубы». За это стихотворение я готов многое простить любому поэту. И книга вовсе не попала в пруд Джорджа Кларка — это все старуха Праути наплела… Вы что, уходите? Может, поужинаете с одиноким стариком, у которого отняли его единственное чадо?
— Извините, мистер Весткотт, я бы с удовольствием, но у меня сегодня вечером учительский совет.
— Ну ничего, приходите в гости, когда вернется Сибил. Придется устроить им запоздалую свадьбу. Но какую же тяжесть вы сняли с моей души! Вы не представляете, как мне было бы противно идти на попятный и говорить ему: «Ладно, женись на ней». А теперь надо всего-навсего притвориться обиженным, но смирившимся отцом и с грустью простить дочь в память о ее бедной матери. А уж это я изображу наилучшим образом… Джервис сроду не догадается. Только не вздумайте им меня выдать.
— Не выдам, — пообещала Энн.
Франклин Весткотт галантно проводил ее до двери. Бульдог встал и жалобно заскулил ей вслед.
В дверях Весткотт вынул изо рта трубку и постучал ею Энн по плечу.
— И запомните, — серьезно произнес он, — есть много способов ободрать с кошки шкуру. Можно это сделать так, что животное ничего и не заметит. Поклонитесь от меня Ребекке Дью. Неплохая старая киска, если только ее гладить по шерстке. И еще раз огромное вам спасибо!
Когда Энн шла домой, ветер успокоился, туман рассеялся, бледно-зеленое небо обещало морозец.
«Мне все говорили, что я не знаю Франклина Весткотта, — думала она. — Правильно, я его и не знала. Но и они не знали».
— Ну и как он себя вел? — спросила Ребекка, которая с трепетом ждала возвращения Энн.
— Не так уж плохо, — доверительно поведала ей Энн. — Я думаю, он со временем простит Сибил.
— Ну, мисс Ширли, вы кого угодно обведете вокруг своего пальчика — в этом с вами никто не сравнится, — восхитилась Ребекка Дью.
«Ну что ж, — устало сказала себе Энн поздно вечером, забираясь по ступенькам на кровать, — сделал дело — гуляй смело. Вернее, можно и поспать со спокойной душой. Но чтоб я еще кому-нибудь давала совет ждать согласия родителей или сбежать из дому и пожениться им наперекор — благодарю покорно!»
Глава девятая
Отрывок из письма Джильберту.
«На завтра я приглашена на ужин к хозяйке Саммерсайда — мисс Минерве Томгаллон. Как тебе нравится имечко? Прямо из Диккенса!
Милый, ты должен радоваться, что твоя фамилия — просто Блайт. Я бы никогда не вышла за тебя замуж, если бы мне пришлось носить фамилию Томгаллон. Ты только представь себе — Энн Томгаллон! Нет, это даже представить себе невозможно.
Ну так вот, большей чести, чем приглашение в Томгаллон-хаус, в Саммерсайде не существует.
В далеком прошлом Томгаллоны были «королевским семейством», а Принглы по сравнению с ними просто выскочки. А сейчас от всего семейства осталась лишь одна мисс Минерва — последний представитель шести поколений Томгаллонов. Она живет одна в огромном доме с высокими трубами, зелеными ставнями и окном-витражом, единственным в Саммерсайде. В этом доме спокойно разместились бы четыре семьи, но сейчас там лишь мисс Минерва с горничной и поварихой. Дом поддерживается в отличном состоянии, но все равно всякий раз, когда я прохожу мимо, мне кажется, что жизнь про него забыла.
Мисс Минерва выходит из дому только в церковь, и я с ней познакомилась всего несколько недель назад, когда она явилась на собрание попечительского совета, чтобы официально вручить в дар школе ценную библиотеку ее отца. Вид у нее вполне соответствует имени: худая, высокая, с длинным тонким лицом, длинным тонким носом и тонкими губами. Боюсь, из этих слов можно вывести, что она непривлекательна, но на самом деле мисс Минерва красива величественной аристократической красотой и всегда очень элегантно, хотя и старомодно, одета. Ребекка Дью говорит, что в молодости она была очень хороша собой, а ее большие черные глаза и сейчас полны огня. Она весьма словоохотлива и произнесла на совете пространную речь, которая явно доставила ей самой огромное удовольствие.
Со мной она разговаривала очень мило, и вчера я получила от нее записку с официальным приглашением на ужин. Когда я сказала про это Ребекке, она так широко раскрыла глаза, словно меня пригласили в Букингемский дворец.
— Это большая честь — получить приглашение в Томгаллон-хаус, — благоговейно произнесла она. — На моей памяти мисс Минерва еще не приглашала ни одного директора школы. Правда, все они были мужчины, так что это, может, было не совсем удобно. Ну что ж, мисс Ширли, надеюсь, она не заговорит вас до смерти. Все Томгаллоны были куда как речисты. И очень любили верховодить. Некоторые считают, что мисс Минерва живет затворницей лишь потому, что уже не может играть первую скрипку, а на вторую не согласна. А что вы наденете, мисс Ширли? Может, кремовое платье с черными бархатными бантиками? Оно такое шикарное.
— Боюсь, оно чересчур шикарно для тихого ужина вдвоем, — ответила я.
— Мисс Минерве понравилось бы, что вы красиво одеты. Все Томгаллоны любили нарядных гостей. Говорят, дед мисс Минервы однажды не пустил в дом приглашенную на бал гостью из-за того, что та пришла не в самом лучшем своем платье. Он сказал ей, что для Томгаллонов и самое лучшее ее платье не Бог весть как хорошо.
— И все-таки я надену зеленое платье из шифона. Придется призракам Томгаллонов этим удовлетвориться.
Должна тебе сделать признание, Джильберт. Ты, наверное, скажешь, что я опять вмешиваюсь в чужие дела. Но я обязана хотя бы попытаться как-то помочь Элизабет. В следующем году меня уже не будет в Саммерсайде, и мне просто невыносимо оставлять девочку во власти этих двух бесчеловечных старух, которые год от года делаются только хуже. Какое ее ждет будущее в этом унылом старом доме?
Так вот что я сделала: написала письмо ее отцу. Он живет в Париже, и я не знаю его домашнего адреса, но Ребекка Дью где-то слышала и запомнила название фирмы, филиал которой он возглавляет. И я рискнула написать ему на адрес фирмы. Стараясь выражаться подипломатичнее, но все же напрямик я сообщила ему, что он должен забрать Элизабет из этого дома. Написала, как она мечтает о нем, как надеется, что он к ней приедет, и еще, что миссис Кемпбелл с ней чересчур строга и у девочки совершенно безрадостная жизнь. Может быть, из этого ничего и не выйдет, но я до конца дней казнилабы себя за то, что не попыталась помочь Элизабет. И знаешь, что подвигло меня на такую мысль? Недавно Элизабет вполне серьезно сообщила мне, что она написала письмо Богу, в котором просит Его вернуть ей отца и сделать так, чтобы он ее полюбил. По пути домой из школы она остановилась посреди пустыря и прочитала письмо, глядя в небо. Я уже знала от мисс Праути, что Элизабет вытворяла что-то странное на пустыре. Старуха видела ее и рассказала нам, когда пришла шить платья для вдов. По ее словам, Элизабет, видно, совсем тронулась, если разговаривает с небом.
— Я решила, что Бог, возможно, обратит больше внимания на письмо, чем на молитву, — сказала мне Элизабет. — Я уже столько молилась. Но Он, наверное, получает слишком много молитв.
В тот же вечер я написала ее отцу.
Да, надо тебе еще рассказать про Мукомола. Недели две назад тетя Кэт сказала мне, что его, видимо, придется кому-то отдать, так как у нее больше нет сил выслушивать жалобы Ребекки Дью. И вот на прошлой неделе, придя вечером домой, я узнала, что его отдали миссис Элмондс, которая живет на другом конце Саммерсайда. Мне было жаль расстаться с Котярой — ведь мы с ним подружились. «Ну ладно, по крайней мере, Ребекка Дью будет счастлива», — подумала я.
Ребекки в тот день не было — она ушла навестить родственников. По ее возвращении вечером о коте не было сказано ни слова, но, когда она вышла на заднее крыльцо и принялась его звать, тетя Кэт спокойно сказала:
— Не надо звать Мукомола, Ребекка. Его здесь больше нет. Мы отдали его в другой дом. Теперь он не будет тебе докучать.
Если бы щеки-помидоры Ребекки Дью могли побледнеть, она стала бы белой как мел.
— Его здесь больше нет? Вы отдали его в другой дом? Как это? А разве это не его дом?
— Мы отдали его миссис Элмондс. После замужества дочери она очень страдает от одиночества и решила, что ей будет с ним веселее.
Ребекка Дью вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Вид у нее был грозный, а глаза буквально метали молнии.
