Эрвин Штриттматтер - Тинко
— Это еще что такое! Налетели как готтентоты какие, всю картошку потоптали! Кто вас послал? Говорите, кто?
— Бургомистр Кальдауне нас послал. И это обязательно — жуков собирать, — говорю я.
Лысый черт таращит на меня глаза, будто я диковинка какая:
— Ты чей? Не Краске, нет?
— Краске, а еще я заместитель пионервожатого.
— Передай своему деду, чтоб он зашел ко мне. Я ему тут одну вещь обещал. Плетку ему хочу взаймы дать.
Вечером мы сдаем наши трофеи бургомистру Кальдауне: и жуков и личинок.
— Хорошо поработали, ребятки, а теперь и закусить надо, — говорит он и достает фунтик с конфетами из шкафа для бумаг.
А мы-то даже не знаем, кто у нас сколько жуков нашел.
— Завтра вы уж подсчитывайте, не забудьте. За каждого жука положено десять, за личинку — пять леденцов.
— А нельзя вскладчину? Все ведь собирали, всем и выдайте леденцов, и Шепелявой тоже, — говорю я.
— Какая тебе тут еще складчина! — отвечает бургомистр. — Хорош пионервожатый!
Большой Шурихт дает мне пинка в бок:
— Это же уравниловка!
Вечером я засыпаю, и перед глазами у меня встает картофельное поле. Большое-большое картофельное поле. Потом у меня в руках оказывается стеклянная банка с жуками. В ней так много жуков, что я боюсь, как бы она не лопнула. Крышка так ходуном и ходит. А один жук даже голову высунул. Он делается все больше и больше и ползет прямо на меня. Вон и нос у него! Настоящий нос картошкой. И вдруг жук начинает говорить.
«Тинко, — мямлит он, будто рот у него набит картошкой, — ты теперь король всех пионеров и все такое прочее…»
«И совсем я не король! Я только заместитель пионервожатого».
«Всемогущий Тинко! — бубнит жук. — Сжалься над нами. Хоть один день дай нам передохнуть. Мы только снесем два-три яичка и улетим. Не сердись на нас».
«А нам как раз и не надо, чтобы вы тут свои яйца оставляли».
Жук достает из-под крылышка маковый лепесток и ревет, уткнувшись в него носом.
«Ну и реви, сколько тебе влезет! Меня это ничуть не трогает. Я ответственный работник, я знаю, за что отвечаю».
Внезапно жук исчезает, и вместо него появляется ухмыляющаяся физиономия Фимпеля-Тилимпеля…
На поля Лысого черта мы больше не пойдем. Бургомистр Кальдауне потребовал, чтобы тот сам нанял людей, которые обирали бы у него жука. Лысый черт согласился. Закон есть закон. Не будет же Лысый черт возражать против законов! Он наймет людей, и пусть себе ищут, хотя почти точно известно, что на его поля такие твари не садятся. Потом Лысый черт позвал Фимпеля-Тилимпеля и велел ему вместе с Фрицем и Белым Клаушке собирать картофельного жука.
Следующее на очереди поле самого бургомистра. Тут уж мы стараемся вовсю и переворачиваем чуть не каждый листочек. Пусть бургомистр не жалуется на нас. Глянь, а ведь и у бургомистра нам попадаются личинки…
Поле Кальдауне лежит рядом с полями Кимпеля. К нам подходит Белый Клаушке:
— Можно мне с вами обирать жука?
— Ты что, телеграмму от кого получил? Мы за тобой не посылали, — отвечает ему большой Шурихт.
— Сколько вам леденцов за одного жука дают?
— Сперва поработай, а потом будем барыши подсчитывать.
Белый Клаушке принимается искать вместе с нами и на одном листке находит сразу десять жуков.
— Как же они здесь всю ботву не сожрали? — удивляется большой Шурихт.
— Да они… только что прилетели, — оправдывается Белый Клаушке, но что-то запинается. — Я их чуть ли не в воздухе поймал…
— Подумать только! Вот ведь какие жуки! Неужто они прямо с неба на тебя свалились?
— Значит, ты сразу сто леденцов заработал, Белый Клаушке.
Белый Клаушке хлопает себя по животу и говорит:
— А теперь мне надо опять идти искать у Кимпеля. Я у них нанялся.
— Пионеры не нанимаются.
— Где это сказано? Такого пионерского закона и нет вовсе. Да ты пионерских законов не знаешь, глупый Краске!
— Ну его! Пусть идет! — говорит большой Шурихт и зажимает мне рот. — Мы вот возьмем и все про него расскажем.
Близится полдень. Снова к нам подходит Белый Клаушке:
— Я опять тут немножко поищу.
Большой Шурихт быстро поворачивается и идет прямо на Белого Клаушке:
— Выворачивай карманы!
Белый Клаушке отступает:
— Кто у вас тут главный? Ты или Краске?
— Выворачивай карманы!
— Я тебе не подчиняюсь! — кричит Белый Клаушке и скачет прямо по грядкам прочь от нас.
— Понял? Это он нам опять хотел жуков подбросить. — Большой Шурихт сжимает кулаки. — Ты это дело обязательно должен поставить на совете дружины!
Глава двадцать четвертая
Когда небо синее или серое в яблоках, по нему проплывают то солнце, то луна. А когда оно совсем серое, солнце и луна плывут за серой пеленой, и их не видно. Солнце делает дни, луна — ночь. Дождик и снег делают зиму и лето.
Люди борются со временем. Одному оно кажется чересчур длинным — ему хочется отрезать от него кусочек. Другому — слишком коротким — он к каждому дню готов пришить вершок. Но нет на свете таких ножниц, чтобы укоротить время, и нет таких ниток, чтобы подшить ему кусок. А где припрятано то время, которое еще будет, и в каком клубке хранится время, которое уже прошло? А на звездах есть время? Или оно только у нас, на земле? Когда на небе нет звезд, значит, у них нет времени нам сиять?
А ты видел, бабушка стала совсем маленькой? Нет, не видел. Я же теперь не бываю у нее, и она у меня не бывает — вот мы и не видимся. Про дедушку тоже нельзя сказать, чтобы он вырос. Он ходит пригнувшись, будто весь свет вот-вот набросится на него. Но никому на свете нет дела до него. Дедушка — как старый пень, что торчит посреди дороги: все стараются его объехать. А рубить его тоже не стоит — гнилой он, на дрова не годится. Труха одна, только что не земля. Это время доконало его.
Четыре недели могут быть очень длинными, и четыре недели могут быть короткими. Все зависит от того, что с ними делать. Белый Клаушке-старший, например, за эти четыре недели устроился в городе, новую должность себе выхлопотал. Такой оклад, как у нас, говорит он, в Зандберге ученическим считается. Он, Клаушке, мол, теперь повышение получил и плевал на Мэрцбах. Значит, наша продавщица тоже получит повышение. Она теперь будет заведовать кооперативом и возьмет себе девушку в ученицы.
Господин Бограцки тоже уехал в город. Он теперь в коммерческой мастерской чинит будильники. «Звон у них отстает: звонят поздней, чем вставать надо, — сказала фрау Бограцки. — Ведь специалистов-то не хватало. А мой муж знаете какой специалист! На стекольной фабрике он себе только руки испортит». Фрау Бограцки носит теперь серебряное кольцо. Скоро она тоже в город переедет. Вот пионеры обрадуются! Освободится старая школа, и мы, может быть, получим целый дом. Надо будет перекинуться словечком с товарищем бургомистром по этому вопросу.
— В городе теперь не так голодно, вот деревня и вышла на пенсию. Кто не прижился, сматывает удочки, — сказал мне Кальдауне. — Забирайте себе старую школу. Вы ведь помогли нам жуков ловить, ну и я вам помощь окажу. Вейте себе пионерское гнездышко, песни пойте, веселитесь на здоровье…
Для Шепелявой четыре недели тоже даром не прошли. Она теперь поварихой в детском саду. Да, ребятишки у нас и обедают в своем саду, не жуют сухой хлеб, как прежде: им Шепелявая супчик варит. А община охотно платит Шепелявой за ее хлопоты. Но были у нас и такие мамаши, которые сперва решили выждать, не помрет ли кто из ребят, не заболеет ли от супчика, который готовит Шепелявая. Но никто, слава богу, не умер. Все ребята здоровы и растут хорошо. «Неправда небось все насчет ее колдовства», — сказали себе эти мамаши и разрешили своим ребятишкам обедать в детском саду.
А вот Лысому черту время кажется слишком длинным. Он все прислушивается к деревенским голосам: не станет ли скоро все опять так, как оно раньше было. Даже в Шенеберг ездил спрашивать, когда вернутся старые времена. В Шенеберге ему ответили: «Выдержка нужна, и понемногу назад подкручивайте — вот они и вернутся».
Возвратившись, Лысый черт стал опять прислушиваться. Но ушей у него делается все меньше и меньше. Вот Бограцки, например, в город перекочевал. За три рюмки водки и кусок сала не услышишь теперь, что делается на стекольной фабрике. «Бограцки этот ничего, кроме своих часов, не знает: оглушили они его трезвоном своим», — решает Лысый черт.
Но есть и такие люди, которые уж не помнят, что когда-то было старое время. Неблагодарные это люди, новое для них — что старое. Вот, к примеру, этот хвастун Краске. Разве Лысый черт не приказал ему явиться? Придется Кимпелю самому сходить посмотреть, что с ним.
В воскресенье посреди кухни вдруг появляется Лысый черт. Картошка варится к обеду. Бабушка прикорнула у плиты.
— Батюшки мои! Сам хозяин к нам пожаловали! А я-то и не прибрала еще! Уж вы не обессудьте, ноги-то у меня… ну будто их черви источили…
