Джентльмены и снеговики (сборник) - Светлана Васильевна Волкова
– Помнишь, там мальчик такой летал с детьми? – не унимался Дик.
– Мальчик? Летал? – Санька удивленно взглянул на него.
Американец принялся увлеченно пересказывать «Питера Пена», Валька же, покачивая в такт головой, пнула Саньку ногой под столом, чтобы делал то же самое. Санька закивал, как китайский болванчик. И невероятно захотелось рассказать этому интуристу про книжки, которые он сам любил, – про Васька́ Трубачёва, про Витю Малеева, про Дениску. Ну и, конечно, про «Трех мушкетеров» – отец добыл их на талончики от сданной макулатуры, а уж мушкетеры эти завладели Санькиной головой целиком, хоть бабушка и пыталась убедить семью, что мальцу «рановато ишшо, там про любовь имеется».
Эх, владеть бы инглишем свободно, можно было бы без помощи этой противной Стручковой поболтать обо всем!
– Востриков, давай переводи тему на другую, а то опозоришься с ихними сказками. – Валька выразительно взглянула на Саньку.
Санька уловил паузу в воодушевленной речи скаута и затянул вызубренный текст о пионерском галстуке.
Пен перестал так вызывающе улыбаться, поводил глазами по потолку и стенам класса и ответил подготовленным монологом о галстуке скаута: почему такие цвета да какого рожна на нем полоска. Стручкова нехотя помогала Саньке понять смысл речи Пена, сама же все косилась в сторону симпатяги вожака Джо, вокруг которого качали халами на головах три учительницы английского.
Когда снова пришла Санькина очередь говорить, он с ужасом осознал, что второй «обязательный» текст, что долбили на английском целую четверть, – о том, как пионеры вступают в тимуровские бригады и помогают пенсионерам, – он забыл напрочь.
– Ауа пайаниар организейшн… – начал было он, запнулся, повторил несколько раз «организейшн», почесал, вопреки запретам, вихрастую макушку и замолчал.
Был еще третий текст, посложнее, про советских космонавтов. Санька отчаянно рылся в закоулках памяти, выуживая оттуда Гагарина и Титова, но, кроме стартовой фразы «Ауа совьет козманотс», пробубненной смело и значимо, дальше по тексту так ничего путного и не вспомнил. Валька ехидно поджала губы. Санька вздрогнул, стряхнул с себя наваждение «организейшнов» и «козманотов» и принялся по второму кругу рассказывать о пионерском галстуке, на этот раз с особым выражением.
После первых трех предложений Дик прервал его, махнул рукой, словно старался отогнать мошкару пионерских призраков, и спросил:
– А что ты любишь?
Вот так запросто: «А что ты любишь?»
Санька любил ромовую бабу, свежую, с хрустящей белой глазурной макушкой и мокрым сладким бисквитным низом. И бабушкины утренние сырники с изюмом. И жженый сахар, расплавленный втихаря в сестренкином кофейнике из кукольного набора. И еще томатный сок в магазине на углу – продавщица доила его из большого стеклянного соска, а рядом ложечка гнездилась в стакане с солью, розовой и мокрой… Но как тут скажешь американцу?
– Я люблю, когда мир во всем мире.
Валька одобрительно кивнула ему.
– Нет, Алекзандр, вот ты, лично ты, что любишь делать после уроков или в воскресенье?
Ну как он скажет ему об этом? Санька любил кататься в автобусе № 10 – влезть на остановке в первую, «пенсионерскую» дверь, встать за водительской дверцей и ехать так до кольца, наблюдая за тем, как вертят руль сильные руки, а дорога асфальтированная бежит крапчатой лентой под колеса. В дождь особенно хорошо: «дворники» трутся о стекло тонкими черными прутьями – класс! А само автобусное стекло за водителем горбатое, ему всегда хотелось погладить этот горб. И запах низкосортной непрогоревшей солярки – как же Санька обожал его!
Что он любит делать после уроков? Вот ведь вопросец! Еще он любит кататься на трамвайной колбасе, жаль, таких трамваев осталось мало, не то что в отцово детство. Любит класть пистоны на блестящие рельсы и слушать звуки канонады, когда трамвай по ним проезжает. Можно фантазировать, что это тачанка и белые отстреливаются, отступая. И еще он любит перелезать с пацанами через забор в троллейбусный парк, где стоят они, списанные сизые троллейбусы, в сумерках похожие на настоящих слонов. И любоваться ими, просто любоваться, пока не спугнет свисток сторожа…
Как, как это можно объяснить американцу – так, чтобы он понял?
– Востриков, про футбол давай. Я переведу. Тебя для этого и взяли на встречу. Товарищ вот тоже – капитан какой-то ихней сборной.
Санька ожил и принялся рассказывать про школьную футбольную команду, о том, как побили они в шести матчах соседние районы, как приезжал к ним в школу сам Владимир Голубев, капитан «Зенита». И о том, как поглазеть на Голубева сбежались еще три школы. И что лучше «Зенита» никого нет.
– Я это переводить не буду, – взбунтовалась Стручкова, – валяй по делу, без лирических отступлений.
Пен слушал с интересом, ловя каждое Валькино слово. Санька тоже смотрел Вальке в рот, а под конец рассказа даже перебил Стручкову, замахал на нее руками, как на муху, мол, переводишь не так, и связно вылил на скаута пламенную речь, в которой он, хоть и с вопиющими ошибками, но все же умудрился донести до американца, что «Зенит» – самый лучший футбольный клуб на всем земном шаре. И спорить тут не о чем.
Дик уважительно закивал и, переняв эстафету, принялся не менее эмоционально рассказывать о бейсболе. «Русская сторона», по его мнению, наверняка думает, что «Нью-Йорк Янкиз» круче, чем «Техас Рейнджерс», но он, Дик Пен, совершенно ответственно заявляет и даже настаивает, что они и в подметки не годятся «Тар Хиллс» из Северной Каролины. А лучше игрока, чем Майк Робертс, и не ищите, дорогие русские друзья! Есть, конечно, Джим Палмер и Джо Ди Ма́джо, легенды, но Майк – из Северной Каролины, а значит, самый сильный…
Санька переглянулся со Стручковой и впервые почувствовал с ней что-то общее. Объединило их, «дорогих русских друзей», полное незнание бейсбола и абсолютная уверенность, что Майку этому, как ни крути, до советского футболиста все-таки далеко. Поди, и Яшина-то не знает.
Санька прервал Пена на полуслове и спросил, чем бейсбол отличается от футбола. Получив ответ, что бейсбол – это игра настоящих мужчин, а футбол – так, где-то сбоку примостился, стал спорить, свистя сквозь дырку в зубном ряду, размахивать руками, тормошить Вальку, чтоб помогла с английскими аргументами.
– Еще передеритесь! – хмыкнула переводчица.
Уловив главную идею, что бейсбол – эта та же игра с мячом, но только мяч можно брать еще и руками в специальных варежках, а отбивать палкой, Санька сделал вывод: есть мяч – значит, есть ворота, куда его забивают. Есть ворота – есть пенальти. А этот скаут все талдычит:
