Джентльмены и снеговики (сборник) - Светлана Васильевна Волкова
Он смотрел и смотрел на нее, боясь прервать такое незатейливое мамкино женское счастье – примерку недоступной шмотки, которая вмиг разгладила мелкие морщинки на ее еще молодом лице, распрямила спину и зажгла чертовщинку в глазах.
– Да, изумительная вещь!.. – наконец вымолвила она и потянулась уже аккуратно снять халатик, как вдруг дверь туалета распахнулась, и появившийся в просвете всклокоченный Борька с каким-то шипящим присвистом выпалил:
– Атас, Манила, менты!!!
Женщины взвизгнули, сунули то, что меряли, в руки мамки и, отталкивая друг друга, побежали из туалета. Две из них, испугавшись, закрылись в кабинках. Мамка оцепенело стояла, таращась на закрытую дверь, держа в руках четыре бюстгальтера.
Славик до крови прикусил губу. Вот сейчас сюда войдут – и не отвертеться мамке!
– В кабинку!!! – заорал он, не став даже «переделывать» голос.
Мамка, очнувшись, метнулась, словно вспуганная птица, к нему в кабинку, захлопнула дверцу и, прижавшись к ней спиной, закрыла глаза.
– Боже мой, какой позор! – едва слышно прошептала она и, не обращая внимания на собственного сына, отвернувшегося к стене лицом, принялась нервно снимать халат.
Славик успел перехватить у нее лифчики, которые она так и держала в сжатой руке.
– Позор, позор! – повторяла мамка, чуть не плача. – На работу доложат, а у меня детишек двое…
Славик был готов съесть эти злосчастные лифчики, как красноармеец Бумбараш пакет с документами.
За дверцей кабинки что-то происходило. Сильный женский голос произнес:
– Фарцовщицы, выходим!
Мамка прижалась глазом к щелке.
– Дружинница…
Славику показалось, что он слышал, как громко бьется мамино сердце в полуметре от него. Ее худенькая спина была напряжена, руки комкали поясок платья. Славику нестерпимо захотелось погладить ее, такую напуганную, беззащитную. Он поднялся на цыпочки и шепнул ей в ухо:
– Не бойтесь, вы тут совсем ни при чем. Вы по нужде зашли.
– Чье это пальто на подоконнике? – зычно спросила дружинница.
Мамка не отвечала, напряженно глядя в щелку.
Славик дернул цепочку спуска воды и осторожно вытолкнул мамку за дверь. Сам же встал на унитаз – чтобы не было видно ног из-за короткой дверцы кабинки.
– Мое! – Мамка накинула свое старенькое пальто с несвежей белкой на воротнике и гордо вышла из туалета.
За ней последовали две прятавшиеся в соседних кабинках женщины, озадачив дружинницу отсутствием товара в руках.
В его кабинку никто так и не заглянул. Славик еще минут пять стоял, балансируя на унитазе, хотя знал, что дружинницы уже давно в туалете нет. Потом, запихнув товар за пазуху и придерживая живот рукой, чтобы не выронить, как ту самую трубочку из пакетов, он осторожно выполз наружу, озираясь, как вор. На улице было холодно, желтые фонари освещали лица прохожих, смазывая черты, делая каждого из них похожим на дружинника.
Славик со всех ног пустился бежать. В голове был сумбур, все смешалось в какой-то ватный ком, только лоскутки образов всплывали на каждый сердечный удар: лифчики, дружинница, «волосатые» парни в джинсах, Валька – хищная рыба, сверток с носками и мамка, такая красивая, кружащаяся в румынском халатике, как в бальном платье, которого у нее никогда не было.
Он бежал без оглядки по Московскому проспекту – мимо обшарпанных кирпичных «Красных бань», мимо новенькой столовой с нарисованной на стекле тарелкой с дымящимся супом, мимо аптеки и оптики, по вывескам которых вся окрестная детвора училась правописанию, и казалось ему, что кто-то большой, сильный и справедливый вот-вот спросит его, что он, пионер Слава Пивоваров, делал в женском туалете, а Славик не будет знать, что ответить. На углу 5-й Красноармейской его догнал Борька.
– Стой, стой!!! С Обводного за тобой бегу, бестолочь! Шмотки отдай!
Славик, едва отдышавшись, вынул из-за пазухи белье. Борька запихнул его в матерчатую сумку и зажал под мышкой.
– Наши сказали: ты молодец! И погоняло честно заработал.
Славика неприятно укололо это «наши». И любимая кличка Манила совсем уже не впечатляла – гори она синим пламенем! Он снова вспомнил позорные часы в туалете.
– Борька, я долг вернул?
– Сакс сказал: вернул. Завтра приходи, на жвачку заработаешь.
– Не-е, Борька, нажевался я уже. Не хочу, – Славик замотал головой из стороны в сторону. – Штаны верните. И ботинки с шапкой.
Банана-Мама приветливо вернула Славику родные его брюки, ботинки и взъерошенную ушанку, похлопала по плечу и зачем-то перекрестила, говоря при этом: «Ступай, пионерчик, „Спокойки“ скоро».
«„Спокойки“ скоро» – означало, что время приближалось к восьми. Славик рванул к дому. Сердце щемило за оставленную одну Анюту, а о том, что устроит ему мамка за нарушенное обещание, он и не думал.
У занюханного скверика, мимо которого он сегодня уже проходил со свертком от Вальки-Мурены, в центре схваченной вечерним заморозком темной лужицы, застыла, как мачта затонувшего пиратского фрегата, небольшая грязная трубочка. Славик подцепил ее носком ботинка и засмеялся в голос, спугнув ворон от стоящего поодаль помойного бака. Это были те самые полиэтиленовые пакеты «по рупь писят». Символ вожделенной еще пару часов назад, выдуманной Славиком свободы.
Дома встретил его запах котлет и встревоженная мама.
– Я так волновалась, Славик! Думала, что-то с тобой случилось! – бросилась она к нему.
– Да что может случиться? – отводя взгляд, отозвался Славик.
– Да день такой сегодня. Дурацкий…
Мама вспомнила, что он ослушался, пожурила его, не преминула упомянуть гроб с могилой, в которую Славик ее загоняет, и как его такого еще в пионерах держат, и когда же он хоть немного повзрослеет… Потом скормила ему не только положенную вечернюю котлету, но и завтрашнюю и сливовое повидло разрешила открыть к чаю.
«Перепсиховала мамка сегодня», – по-взрослому думал Славик и радовался, что всё уже позади.
Подойдя после ужина к уже засыпающей сестренке, он шепнул ей:
– Анька, будет тебе новогодний костюм!
Потом в ванной он развернул грязную трубочку, промыл пакеты, ставшие мгновенно белоснежными и блестящими, и аккуратно, по трафарету, вырезал из них узорчатые, в мелкую дырочку, как пошехонский сыр, снежинки. Утром мамка пришьет их к сестренкиному платьицу. Утром у Аньки будут гореть глаза – точно так же, как если бы она примеряла недоступную заграничную шмотку. Утром наступит воскресенье – самый его любимый день недели.
Пенальти
О н стоял против солнца. Уши прозрачные, розовые на солнечный просвет, точно у кролика. Вихрастая макушка, шейка
