Виктор Сидоров - Рука дьявола
Однако как ни худо жилось Леньке, он уже был не тем заморышем, что едва добрался в памятный зимний день до заковряжинской избы: отъелся малость, избавился наконец от непрестанной сверлящей боли в животе. Да и солнышко сделало свое: обожгло, обмеднило некогда бледные до синевы лицо, шею, руки.
Пообвык Ленька в Елунино. Дружками-товарищами обзавелся. Особенно сдружился он с Шумиловыми. И с Варькой, понятно, хотя девчонка она, прямо сказать, вредная и въедливая. У нее одни смешки на уме да всякие шуточки. «Лень, а пошто у тебя уши как у мыша летучего?»; «Лень, ты знаешь на кого похож? На подсолнушек. Такой же рыженький, конопатенький, и шея тонкая». Балбесина.
Ленька ходит, в общем-то, к Митьке. И не просто так ходит, чтобы время бить. Нет. У Леньки к Митьке дела, разговоры всякие.
В последние дни он еще чаще засновал к Шумиловым: нужно было поговорить об очень серьезном и очень важном для Леньки деле.
Но этого никак не удавалось сделать: то Митьки не было, то Варька торчала рядом. Ленька вообще всегда немел при Варьке, а в этот раз подавно. Боялся: а ну как Митька откажет в его просьбе? Тогда Варька натешится вдосталь — совсем задергает его, засмеет.
А дело было не шуточное: Ленька хотел попросить Митьку взять его в отряд самообороны, что создал в селе председатель сельсовета Захар Лыков.
Весною еще, когда уже стаял снег, а невысокие гривки ощетинились ровной зеленой травкой, в Елунино стали приходить тревожные вести, что в борах, мол, появились какие-то разбойные люди, которые нападают на небольшие приборовые села, убивают коммунистов, жгут сельсоветы, зорят дворы и хозяйства тех, кто воевал против Колчака. Поговаривали с ужасом, что теперь будто пришел черед ждать незваных гостей в Елунино.
Захар Лыков не стал, как другие, отмахиваться от этих слухов, быстро собрал из молодых мужиков, своих товарищей, и парней-комсомольцев отряд самообороны. Потом, все так же ничуть не мешкая, съездил в уездный город и привез оттуда несколько настоящих наганов и винтовок со штыками.
И вот две недели уже, как этот отряд шагает солдатским строем по селу или уходит далеко в степь и там бахает по каким-то целям.
От этих выстрелов — то залпами, то в одиночку — у Леньки прямо дух замирает: все бы отдал, только бы попасть в отряд да получить наган. Он видел его. У Митьки. Небольшой такой, черный и грозный. Митька даже подержать давал его Леньке, а пальнуть, сколько ни просил, не дал. Вот и хочет Ленька уговорить Митьку взять его в отряд. Конечно, Митька не командир, но как-никак, а председатель комсомола. Неужто Лыков не послушает его и откажет?
Все, пожалуй, уладилось бы, Митька, конечно, помог бы Леньке, да вдруг эта проклятая метка на воротах! Она все испортила, все перевернула. Митька теперь почти не бывает дома — все у Лыкова в сельсовете. Да и Леньке забот привалило: днем по хозяйству занят, а ночью шумиловскую избу сторожит.
Легко сказать: сторожит. А попробуй-ка незаметно проберись в шумиловский двор, да влезь на завозню, да просиди там ночь. А ночи, они и летом всякие бывают, иная остудит — зуб на зуб не попадет.
Уже две ночи сторожил он, а никого больше не видел у шумиловского двора. Нынче будет третья ночь.
Как только стемнело, Ленька оделся потеплее, взял припасенную еще с ужина краюху хлеба с луком, прихватил для смелости старый, почти сточенный топор и быстро, без возни и шума пробрался на свое место — на крышу завозни. Там он удобно умостился на остатках копешки прошлогоднего сена и притих.
Он лежал, смотрел на звезды и думал о том, как вдруг ему повезет и он высторожит того черного с лапищей. Теперь-то он не забоится его — не побежит, шуганет от Шумиловых так, чтобы навсегда отбить охоту шастать по ночам. Тогда Варька поймет — мышь он летучий или нет...
Ленька не заметил, как уснул. Сколько проспал — не знает. Проснулся внезапно от какого-то непонятного шороха где-то совсем рядом. Край неба над лесом уже совсем посветлел. Время, значит, шло к утру. Ленька задержал дыхание, уставясь в темный угол двора: не там ли?
Шорох повторился за задней стенкой завозни. Потом что-то заскрипело, потом над крышей вдруг возникла огромная голова.
Ленька, забыв не только про топор, но и про все на свете, взвизгнул по-поросячьи и стремительно сиганул с крыши завозни. Но не успел он еще долететь до земли, как почувствовал, что кто-то цепко ухватил его за ворот.
— Попался, гад!..
Ленька от ужаса взвизгнул снова, теперь еще тоньше и совсем дико. И тут же получил увесистую затрещину.
— Заткнись!
Ленька враз «заткнулся». И не только потому, что у него не было никакого желания схлопотать новую затрещину, а просто вся сила его куда-то пропала, будто и не бывало ее!
Этот «кто-то», так и не выпуская воротника, поволок Леньку со двора, будто куль, набитый мякиной. Ленька не знает: шел ли он, или волокся вот так по дороге. Опомнился малость, когда увидел вдруг перила моста через овражек. «Все,— мелькнула одинокая безнадежная мысль,— на кладбище тащит».
И все-таки Ленька попытался высвободиться — так не хотелось ему на кладбище, к чертям на забаву. Он заупирался, задергался, но рука крепко держала его.
— Еще раз брыкнешься — пожалеешь.
У Леньки вдруг затрепетало сердце: чтой-то голос очень знакомый. Он слегка повернул голову, глянул искоса снизу вверх. Господи, да неужто не снится ему — Серега Татурин, Митькин дружок!
— Так это ты, Серега?! — закричал радостно Ленька. — Ты?
Серега мрачно бросил:
— Я, кто ж еще... А ты не ори. Двину.
— Дак за что ты меня схватил и волокешь? — заорал Ленька, совсем оживая. — Куда?
— Цыц, говорю. — И Серега поднял над Ленькиной головой огромный костлявый кулак. — Прибью. Ишь, гаденыш какой, своим прикидывался, бедненьким этаким, а сам... У-у, змей!
Ленька вылупил глаза.
— Про что говоришь-то? Чего мелешь? Отпусти давай.
— Погоди, отпущу, — угрожающе процедил Серега. — Вот придем в сельсовет — отпущу. Только не возрадуешься, гидра.
Ленька удивился: зачем в сельсовет, да еще в такую рань? Но ничего больше не сказал. Знал: Серега болтать не мастак — точно прибьет.
В сельсовете Ленька был только раз, зимой, когда Заковряжин привез его в Елунино. Он размещался в бывшей сборке, в центре села на небольшой захламленной площади, покрытой, будто лишаями, пятнами выбитой травы. Это был круглый высокий пятистенник с крылечком в четыре ступени и шаткими перильцами. На крыше, на самом ее коньке, трепетало прикрепленное к шесту выцветшее от дождей и солнца широкое красное полотнище.
Напротив сельсовета, по другую сторону площади, высилась почерневшая от времени деревянная церковь с шатровой колокольней. По правую руку от нее стоял добротный дом елунинского богача мельника Барыбина, а по левую — огромный шестистенник отца Семена, на каменном фундаменте и под железной крышей. И дом и церковь давно пустуют: отец Семен еще в начале двадцатого года бежал от Советской власти со всеми попятами.
Когда Серега привел Леньку к сельсовету, край неба над бором стал уже совсем розовым — вот-вот выкатится солнце.
Серега плечом распахнул дверь и с силой втолкнул туда Леньку. Нелепо размахивая руками, он пропрыгал козлом прямо к столу, за которым сидел Захар Лыков и что-то читал, Лыков поднял голову и удивленно воззрился на Леньку:
— Что стряслось?
В дверях боковой комнатушки появился заспанный, с винтовкой в руке, секретарь сельсовета Иван Старков, высокий сутулый парень с лохматой, будто встрепанный веник, головой.
Он оперся плечом о дверной косяк и тоже уставился на Леньку.
Лыков снова спросил, уже нетерпеливо:
— В чем дело-то?
Серега произнес хмуро:
— Поймали гаденыша на шумиловском дворе. Что ему там было нужно — сам пытай... На завозне укрывался. Колька спугнул: влез заглянуть, что там на крыше шевелится, а он шасть оттуда, прямо на меня, чуть мне голову не свернул...
Лыков перевел хмурый взгляд на Леньку.
— Ну? Что делал там?
— Сторожил...
— Что?
— Сторожил. Ну от того, который ворота пометил... Словить думал. А тут эти,— кивнул в сторону Сереги.— И дерется еще, по шее звезданул...
Лыков сначала как-то непонятно гмыкнул и вдруг, открыв рот, полный зубов, захохотал громко, заливисто. Глядя на него, начали хохотать Старков с Серегой.
— Уморил, как есть уморил,— произнес Лыков, всхлипывая и отирая глаза.— Придумал же, а,— сторожить!
Он взглянул на Леньку долгим внимательным и пытливым взглядом, произнес раздумчиво:
— А ты, браток, молодец. Только как же бы ты изловил бандитов, ежели у тебя оружия никакого?
Ленька смущенно покривил губы.
— У меня топор... Там, на завозне, остался.
И снова хохот. Насмеявшись вдосталь, Старков и Серега засобирались домой — солнце уже било в окна сельсовета весело и жарко. Когда они вышли, Ленька сказал тихо:
