Виктор Сидоров - Рука дьявола
Больше о комсомольской ячейке в Елунино разговоров не было. До весны. И вдруг по селу разнеслась весть: на сборке скликается митинг молодежи, приехал, мол, какой-то важный чин из уезда и будет говорить.
Это было как раз на той неделе, когда сгорела усадьба Захара Лыкова, а в памяти еще были свежи два страшных и загадочных убийства — секретаря партячейки и первого председателя сельсовета. Поэтому молодежь не очень-то охотно собиралась на митинг. Родители многим просто запретили идти на сборню. Говорили: ему-то, мол, что, энтому из уезда, покалякает себе на потеху и уберется восвояси. А мы тута расхлебывайся за него.
Леньке очень хотелось пойти на сборню. Он еще ни разу не бывал на митингах и совсем не знал, что это такое. Торопливо управившись со своими делами по хозяйству, он дважды выбегал на улицу, но никак не мог решиться уйти со двора. Постоит, постоит и вернется обратно. Заковряжиха посматривала на него подозрительно:
— Ты чего мечешься? Ежели на митинг задумал — гляди! Шкуру спущу. Еще энтого не хватало, чтобы по всяким бесовским сборищам шалался.
— Не-е,— уныло протянул Ленька, присаживаясь на рассохшуюся кадку.— Я так...— А сам подумал: «Пойду!»
Дождавшись, когда Заковряжиха ушла в избу, он быстро вскочил, шмыгнул за ворота. Первым, кого он увидел на улице, был Яшка. Тот неподалеку играл с ребятами в свайку, чего-то кричал визгливо и хохотал.
— Вот дрянь, — в сердцах сплюнул Ленька и остановился расстроенно, не зная, что делать. Яшка замахал Леньке рукой:
— Айда сюды, Приблудный!
Ленька молча отвернулся.
По дороге, из Старого конца, шел дядька Аким Подмарьков со своим неизменным плотницким топором за поясом. Поравнялся с Ленькой, кивнул ласково:
— Здоров, Лень. Ты-ка чего стоишь, не бежишь на митинг? На сборне уж полно ребятни.
— Да вот...— замялся Ленька и невольно оглянулся на Яшку.
— А ты-ка не слушай никого и не оглядывайся. Иди. Для вас, для таких, как ты, разговор будет. Хороший разговор, про ученье, про то, как новую жизнь ладить...
Ленька улыбнулся смущенно, потом вдруг решительно махнул рукой и побежал.
Яшка закричал вдогонку:
— Эй, ты куды? Куды, спрашиваю? Вот счас мамане скажу!
Но Ленька не оглянулся: будь что будет! По пути он заскочил за Култыном. Тот в это время, потный и красный от натуги, тащил на спине по двору ухмыляющегося во весь широкий рот Быню — Петьку Драчева, который покрикивал весело:
— Давай, давай, пошибче! Бежком, бежком!..
Култын, увидав Леньку, сбросил Быню со спины, подошел покачиваясь, и едва дыша.
— Умотал, гад... С самого, поди, утра таскаю его...
Ленька вылупил глаза:
— Зачем?
— Игру такую придумал: кто чижа дальше забьет палкой. Ежели, мол, я, то он меня тащит, ежели он, то я его. До того места, куда этот чиж улетит. Вот я и...
Быня стоял на том самом месте, где Култын сбросил его, разрумяненный, нетерпеливый:
— Ну скоро ты там? Ить половины не пронес еще.
Култын жалобно глянул на Леньку.
— Видал? Укатает ить... Чижолый, что боров.
Ленька рассмеялся.
— Ну, забота! Да плюнь ты и айда со мной на сборню. Там нынче митинг.
Быня, все так же не сходя со своего места, произнес укоризненно и наставительно:
— Как это — плюнь? Уговор дороже денег. Нехорошо говоришь, Лень. Бог покарает. И тебя, и Васю. Нельзя нарушать слово. Бог — он все видит и слышит. И счас тоже...
— Видал? — еще жалобней повторил Култын.— Все время пужает и ездит на мне.
— Я не пужаю. Это ты, Вася, зря. Надо все делать по-доброму, по справедливости. Коли уж уговорились — сполняй. А кто нарушает уговор, того бог накажет.
Ленька досадливо гмыкнул:
— А пошли вы оба ко псам свинячим! — И решительно повернулся.
Култын довел его глазами до калитки, лихорадочно раздумывая, и когда Ленька взялся за скобу, крикнул, будто с кручи кинулся:
— Погоди! Я с: тобой!
Сорвался с места и Быня. Догнал их уже на улице, задолдонил торопливо, забегая то справа, то слева:
— Это — не по-божоцки! Это так нельзя. Это одна потеха для нечистой силы. Бог не простит тебе, Вася.
Култын молча шагал, избегая глянуть на пылающее от негодования лицо Быни, а Ленька разозлился.
— Отстань, а то звездану по уху.
Быня даже обрадовался:
— Во-во, ударь, ударь! Дьявол — он только и ждет этого. Мигом обратает тебя.
Ленька остановился, глянул исподлобья на Быню.
— Уймись, говорю. А то и про дьявола своего забудешь.— Потом добавил: — После митинга втроем сыграем в чижа.
Быня посветлел:
— Вот это по-божецки. Молодец, Лень!
Когда они пришли на сборню, там уже колыхалась толпа, хоть и не густая, но шумная. Даже несколько девок явились: стояли в стороне ото всех, сбившись в тесную кучку, лузгали семечки, с усмешками поглядывая то на парней, то на крыльцо сельсовета, где уже маячил незнакомый чернявый парень в кожанке и плоском коричневом картузе. Он торопливо листал тонкую синюю тетрадку, что-то черкал в ней огрызком карандаша. Позади него стоял секретарь сельсовета Иван Старков. Он дымил длинной самокруткой, беспокойно поглядывая на собиравшихся: дело предстояло важное и серьезное, а он остался единственным представителем власти — Захара Лыкова, как нарочно, вызвали в уездный комитет партии.
Напротив крыльца, охватив его подковой, шумели, хохотали парни. Среди них, возвышаясь на целую голову, маячил, как всегда под хмелем, Елбан. Около него над чем-то возились Никита Урезков и Тимоха Косой. У одного была в руках длинная палка, у другого белая тряпка. Они, должно быть, вытворяли что-то очень забавное, потому что над сборной то и дело взрывался хохот.
У Быни глаза загорелись.
— Айда глянем, что там?
Однако Ленька молча мотнул головой: ему совсем по хотелось лишний раз встречаться С Тимохой Косым.
Быня стал торопливо пробираться сквозь толпу, а Ленька с Култыном пошли поближе к крыльцу, где стоял Митька со своими друзьями. Ленька тогда еще мало знал Митьку и стеснялся его — очень уж неразговорчив.
На этот раз Митька, увидав Леньку, вдруг подмигнул ему дружески:
— А, сосед, и ты пришел? Ну давай к нам до компании.
Леньке здорово польстило такое Митькино внимание, и он с удовольствием встал рядом.
Подошли братовья Татурины — Серега и Колька. Оба смуглые, кареглазые, чубатые, только старший, Серега, — высокий, плечистый, а Колька — тонкий, гибкий л задиристый.
Они, должно быть, заявились прямо из смолокурни, где с отцом гнали деготь: лица их были усталыми, вымазанными золой и копотью, от одежды резко пахло дымом и дегтем. Серега поздоровался с Митькой за руку.
— Едва вырвались... Папаня заказ большой на деготь добыл и прямо осатанел — никакого роздыху не дает. Ни днем ни ночью. На собрание вот не пущал. С кулаками было пошел...
— Ну?! И как же выбрались?
Серега улыбнулся, взглянув с теплотой на своего младшего братана.
— Да Колька вот... Сказал папане, что-де новый закон вышел: кто, мол, не ходит на собрания или не пущает других — штрафовать будут. А папаня наш ужас как штрафов боится. Отпустил.
Митька рассмеялся, хлопнул Кольку по плечу.
— Ну мастак! Ну выдумщик!
Над площадью вдруг с новой силой грохнул хохот.
— Елбан,— произнес Серега.— Опять выкомуривает что-то.
Все обернулись. Елбан, размахивая бутылкой, выкрикивал:
— Ну кто, а? Без роздыху? Самогоночка — как слеза. Четверть ставлю тому, а?
Однако никто не решался идти на спор.
— Эх вы! — орал Елбан.— Соски вам только и сосать. Вот эдак надо...
И ототкнув бутылку, он опрокинул ее высоко надо ртом. Забулькал самогон, выплескиваясь судорожными толчками из горлышка в разинутую Елбанову пасть.
Парни застыли в удивлении и зависти.
— Вот энто да! Вот энто лакает!
Осушив бутылку, сунув ее обратно в карман, Елбан промокнул губы рукавом.
— Крепка! Все нутро будто скребком ободрала.— И тут же без какой-либо паузы вдруг рявкнул, повернувшись к сельсовету:
— Эй, ты, слюнявый, долго ль будем топтаться тута?
Приезжий вздрогнул и выронил тетрадку. Над толпой опять взнялся хохот, посыпались шутки:
— Ишь, пуганый!
— Штанишки ба проверить!
Парень торопливо поднял тетрадку и шагнул к перильцу, стаскивая с головы картуз.
— Так что вот...— крикнул он хрипловато.— Собрание-митинг молодежи села Елунино считаю открытым...
— Ура! — гаркнул Елбан, и площадь снова зашумела, загоготала.
Приезжий окинул хмурым взглядом толпу, умолк, комкая картуз. Молчал долго, до тех пор, пока Иван Старков не выкрикнул, выйдя из-за спины парня:
— А ну кончай хайлы драть! Не для того собрали вас тут!
Кто-то огрызнулся:
— А ты, Иван, не суйся. Ишь, начальник нашелся. Встал на крылечко и стой!
Но шум, однако, несколько улегся, и приезжий ожил.
— Так что вот... Прибыл я к вам по поручению нашего укома комсомола.
