Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
— Толя, я тебя очень прошу, ведь я — парашютистка, — понизив голос, говорила Зоя Пургину. — Переговори с руководством, а? Не могу я сидеть в кабинете, Толя, не могу.
— Идем, — позвала Нина.
— Какое небо, Зоя, — сказал Володя. — Летняя погода!
Нещадно дребезжа, обогнал их «подкидыш». Был он покрашен в ярко-желтый цвет и выглядел празднично. Битком набит: девушками с фабрики «Красное знамя», первая смена, и военные моряки в бушлатах. А на «колбасе» — железяке, торчащей сзади из-под вагона, — в небрежной позе стоял пацан лет одиннадцати. Он дымил папиросой и независимо поглядывал на прохожих из-под козырька большущей кепки.
— Обкатка! — весело крикнул он, заметив взгляд Володи.
Мчали грузовики с бойцами в зеленых касках, громко протопал по мостовой отряд рабочих из самообороны. Многие с автоматами. Может, автоматы изготовлены на том заводе, где теперь работал Ваганов?
Середина мая, а тепло-то как! Пожалуй, куда как теплее, чем в прошлом году. Солнце-то какое… Грей же, отогревай промерзшие, простуженные тела и души людей, переживших страшную зиму. Зиму горя и мужества, зиму отчаяния и зиму ожесточенности, веры в будущее, веры вот в эту весну, это солнце…
— Володя, Нина, погодите.
Они обернулись: Ник. В распахнутом пальто, как всегда торопливый, озабоченный, он показался Володе помолодевшим. Может, потому, что был в наглаженной белой-пребелой рубашке, тщательно побритый, а может, и потому, что день был такой — солнечный и яркий?
— Угощу вас сейчас чем-то. Ох и вкусным. И как это я раньше не подумал? — весело проговорил Ник. — Был в Ленгорисполкоме. Приказано: зоопарк открывать на два часа раньше. Что? Мало ли что, на всякий случай… Да! Варфоломея Федоровича видел. Придет со своей малышней.
— Варфоломей? Вот здорово, — обрадовался Володя. — А угостите чем?
— Вот видите? — Ник вынул из кармана пакет. — Трубочки.
— Трубочки? — удивилась Нина.
— Для сока березового. Должен еще быть, вот я и вспомнил, вот и думаю, а не напоит ли нас мать — природа? — Ник поднял к небу счастливые глаза. — Какой сегодня день!
— Окончено плавание? — спросил Володя.
— Что? Какое плавание, голубчик?
— Легенда древняя есть, про ковчег и его обитателей.
— А! — воскликнул Ник.
Но Володя видел: ничего не понял, охваченный заботами, ничего не вспомнил неутомимый мечтатель Ник-Ной. И не стал ему ничего объяснять. И подумал, что, хотя плавание еще далеко до завершения — война в самом разгаре, блокада и впереди новая, может, не менее суровая, чем минувшая, зима, — они выстояли и окрепли, возмужали в этом жестоком плавании — борьбе, и вряд ли теперь какие бури устрашат их в будущем…
— А, вот и Варфоломей Федорович со своими учениками.
Ник пошел еще быстрее, Володя и Нина тоже. Возле зоопарка, там, где росли березы, бродили ребятишки, и среди них возвышалась фигура учителя.
Грачи орали в кронах деревьев, так приятно было слышать озабоченные голоса птиц. Город жив. И птицы вернулись… Вьют гнезда, будто и нет войны, смерти, разрушения. Да так и должно быть — что и кто может остановить жизнь!
Ник ходил между берез, делал в их коре глубокие надрезы ножом и раздавал ребятишкам трубочки. И мальчики, и девочки застывали возле Деревьев. Какие худосочные, страшно серьезные дети. Лишь один, в большущей кепке, сдвинутой на затылок, был подвижным и оживленным, он крутился возле Ника, помогал ему. Так ведь это тот пацан, что на трамвае прикатил — на «колбасе».
— Держите и вы, — сказал Ник. Он дал Володе и Нине по стеклянной трубочке и сделал в коре березы два надреза. — Пейте.
Какой вкусный сок!
Ветер прокатывался по вершинам уже зазеленевших берез, шумел, плескался в их кронах. А может, это плеск волн у далеких коралловых островов? Или — гул туго натянутого такелажа и парусов. Володе казалось, что он видит в деревьях громадную зеленую птицу, взмахивающую своими крыльями. Это Птица-Мечта летает над его головой и кричит голосами грачей: «Пейте сок, пейте! Чувствуете, как в ваши жилы вливается бодрость и сила? Живите. Мечтайте!»
До открытия зоопарка оставалось еще часа полтора, а аллея возле входа была уже запружена людьми. Пришли военные моряки, потом военный оркестр. Люди были оживлены, они улыбались друг другу и говорили: «Здравствуйте! Здравствуйте!» И за этим привычным, обиходным словом было столько всего: и пережитое, и радость от этого теплого дня, и пожелание всем-всем всегда оставаться бодрыми — в общем, здравствовать!
Заиграл оркестр. Перед еще закрытыми воротами зоопарка образовался большой круг, в центре которого были оркестранты. Ник нервно потирал руки и ходил перед бегемотником, в открытой вольере которого нежилась на солнце бегемотиха. В соседних вольерах размещались Майк, медведи Потап и Гришка, антилопа Маяк, дикая собака динго, кот Мур и трое мартышек.
— Идут, — сказал Володя. — Секретарь райкома партии и еще кто-то.
— Да-да, вижу. — Ник быстро пошел навстречу небольшой группе людей, среди которых была и Зоя, сказал: — Милые мои, будем открывать?
— Пускай первыми войдут дети.
Ворота распахнулись. Несмело, настороженно оглядываясь, мальчики и девочки, которых привел Варфоломей Федорович, а было их человек двадцать, направились к бегемотнику. Папа Варфоломей брел позади них. Взглянув в его освещенное ярким солнцем лицо, Володя увидел, как постарел за минувшую зиму его любимый учитель. Дети строго, молчаливо глядели на громадное животное, а взрослые смотрели на детей, со страхом вглядывались в их старческие лица — что это? Они разучились улыбаться? Враг убил в них все детское?..
— Глядите, я скажу «ап», и Красавица раскроет… — начал Ник, но не закончил, будто поперхнулся, кашлянул, выкрикнул: — Ап!
Бегемотиха взглянула на Ника, медленно подняла голову и распахнула свою громадную пасть. Дети шевельнулись. Ник обескураженно глядел на детей. И вдруг одна девочка несмело улыбнулась, за ней и другая, третья. А мальчишка в кепке расхохотался и выкрикнул:
— Вот это пасть. Как чемодан!
И все дети заулыбались, захлопали в ладоши. Оживились взрослые, вдруг опять заиграл оркестр, а бегемотиха закрыла пасть и тяжело опустилась на бок: устала.
Старый друг юности Николая Николаевича, секретарь райкома, подошел к Нику и обнял его.
Люди все шли и шли. Группками, и поодиночке, и целыми делегациями, от заводов, фабрик, воинских частей. Сколько было возгласов удивления и радости, сколько благодарных слов. Вновь и вновь то Ник, то Володя или Нина рассказывали про животных. В каких краях они живут на свободе и как живут в зоопарке: чем кормили их зимой, как выхаживали. И про то, что сейчас в Удельнинском парке выделена земля под огороды, и вот они, сотрудники зоопарка, уже посадили различные овощи. Вызреет урожай, и голод уже не будет так терзать животных, как в минувшую зиму.
Удивительно — и на долю обыкновенного кота Мура выпало восторгов не меньше, чем бегемоту, верблюдам и обезьянам. И взрослые, и дети толпились возле вольерки, в которой валялся на сене Мур, и звали его, протягивали руки, гладили. И Мур вел себя достойно — не дичился, не царапался, а выгибал спину под детской ладошкой, мурлыкал и то и дело мыл кривой лапой свою продувную, в шрамах, морду…
Глядя в оживленные лица горожан, Володя вспоминал, как минувшей весной размышлял о смысле жизни: для чего живет на свете человек? Для чего именно ты рождаешься, для чего предназначен в этом мире? «Вот что, пожалуй, самое главное для человека: не кем ты станешь, а каким? — думал Володя. — Каким ты будешь в жизни по отношению к друзьям, товарищам, по отношению к Родине? Да, вот в чем главное предназначение человека: быть нужным другим, трудиться для счастья всех… Вот для чего надо жить, вот ради чего стоит жить…»
— Седой! Ты ли это! А ну, обернись!
Володя обернулся. К нему быстро шел мужчина в кожаной куртке и танкистском шлеме, сдвинутом на затылок. Володя взглянул в лицо военного: такое знакомое и такое незнакомое страшное лицо. Герка? Через левую щеку Рогова шел глубокий шрам, из-под изуродованного века будто торчал глаз.
— Подросток вернулся! — восторженно крикнула Нина. — Вернулся!
Герка сгреб Володю и Нину своими сильными ручищами, прижал к пахнущей табаком и машинным маслом груди, и так они постояли несколько мгновений, а потом заговорили все разом.
— Подросток?! Ну, Нинка! Молодцы! — гремел Герка. — Суметь сохранить зоопарк!
— А ты откуда? На сколько дней?
— Воюю! Видите? — Герка распахнул куртку — на гимнастерке блеснула медаль «За отвагу». — Был ранен… Лечился… Наш экипаж уже восемь фашистских машин сжег. И сами горели. Видите, какая морда! Но главное — башка цела! На сколько дней? На пять минут… Забежал домой да в зоопарк ринулся. Что с матерью? Гм… с Леной?
