Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
— Это Любкины винтовки. Ее мучили, но она молчала… — Он пошел к саням. Нина догнала его. Володя обернулся и крикнул: — Ее убили!
— Едем. — Емельянов подтолкнул его.
«Вот и все… Вот и все» — мягко выстукивали копыта лошади по заснеженной дороге. «Вот и все», — думал Володя. Он был счастлив. И представлял себе, как партизаны поднимают из ямы ящик за ящиком. Снег падал. Потеплело. Емельянов покрикивал на лошадь, торопил ее, а Нина спала, прикорнув возле Володи…
«Вот и все… вот и все» — ровно и сонно погромыхивали колеса на стыках рельсов. Емельянов оставил лошадь в городе, сказал, что проводит до самого Поселка. Сидел рядом, насупленный, молчаливый, держал между колен винтовку. Володя глядел в «глазок» на мелькавшие поселки, леса. Нет, не покорилась эта земля!.. Он покосился в угол вагона. Там молча, мрачно пили из фляжки шнапс трое солдат. «Из отпуска, — подумал Володя. — Назад не вернетесь». И отвернулся к окну, представил себе, как из снежной круговерти выплывают одна за другой заиндевевшие лошади, как, переваливаясь на извивах дороги, ползут в глубину необъятного химкинского леса сани и в них лежат зеленые ящики.
Поезд сбавил ход. Показался знакомый полустанок, гора гробов и груда угловатых бумажных мешков. Приехали.
Емельянов распрощался с ними возле развалин дома и глядел вслед, пока Володя с Ниной не скрылись во дворе взорванного дома. В подвале Нина тотчас повалилась на койку, а Володя разжег печурку. Спать он не мог. Сидел, уставясь в огонь. Ему было хорошо. На душе легко, будто спал с нее тяжкий груз. Да так оно и было. Он все перенес, не сдался, не выдал секрета Рольфу, он выстоял в борьбе, не умер. Он выполнил обещание, данное Любке. Володя ворошил палкой уголья в жерле печки и представлял себе Любу. Вот катит на «велике», выходит из воды, ее белое лицо на фоне зарева пожарищ в ту ночь, когда они качались на качелях. Знала бы ты, Люба, что, может, уже в этот момент где-то в глухих глубинах леса, возле костров сидят люди, их много, они только ждут сигнала, чтобы выступить против врага! Жаркие отблески пламени на их лицах, на руках, сжимающих винтовки. Это — Любкины винтовки.
Это счастье — выдержать, выстоять, выполнить долг!
Догорали дрова в печурке. Володя прислушался к дыханию Нины, захлопнул дверку печки: вот и все. Им пора. Уже два часа ночи.
Снег. Ветер. Они шли, едва находя дорогу. Порой впереди или позади слышался натуженный рев двигателей, и Володя с Ниной перебирались через высокие бугры, насыпанные вдоль дороги, и тут же ложились. Оба были в снегу: с двух шагов не увидишь, а уж в такой темнотище, да при снегопаде — и подавно.
— Мостик и овраг где-то здесь, — сказала Нина. — Ты слышишь?
— Вот и все, — отозвался Володя. — Вот и все.
— Что — все? — спросила Нина и тут же испуганно сказала: — Ой, что это?
— Где? Ты что?.. — И вдруг он почувствовал, как ослабели ноги: впереди, всего в нескольких шагах от них стоял мотоцикл с коляской. Патруль?!
А спуск в овраг там, чуть дальше!
Вот и… Володя схватил Нину за руку: скорее! Они побежали мимо мотоцикла, и вдруг Володя остановился. Навстречу им, смутно вырисовываясь, надвигались двое мотоциклистов. Похожие на громадных снежных болванов, они шли боком, отворачивали лица от секущего ветра и не видели замерших на дороге фигур.
«Вот и все! Вот и все… — билась в голове Володи страшная мысль. — Сейчас кто-то из немцев поднимет голову и — конец!» Один из патрульных вдруг остановился, повернулся к ним спиной и начал шарить по карманам. Второй прильнул к нему: закуривают. Володя толкнул Нину: беги!.. Нина ринулась мимо него. И покатилась вниз, в овраг. Володя метнулся следом и, уже перемахивая через бугор, увидел, как шевельнулись патрульные и сквозь шум ветра донеслось запоздалое «Хальт!»
Они скатились на дно оврага. С дороги послышалась автоматная очередь, и желтые вспышки распороли ночь. И тишина. Только вой да посвистывание ветра… Шум двигателя мотоцикла. Уезжают?! Володя подполз к Нине, дернул ее за ногу: поднимайся быстрее, идем. Нина не шевелилась.
— Нина… Ты что?!
Он приподнял ее. Нинина шапка скатилась, волосы заснежены, снег на лбу, щеках, ресницах. Что это она? Неужели?! Та автоматная очередь?.. Нет-нет, так не может быть, такого никак не может, не должно быть! И все же… Володя судорожно зашарил ладонями: куда они ее?
И вдруг Нина встрепенулась, открыла глаза, шумно вздохнула.
— Нина, ты жива? — забормотал Володя. — Нина, Ниночка, жива?
— Что? Да, кажется, жива. Вдруг как-то обмерла вся.
Жива. Жива!!
Володя схватил Нинину шапку и вместе со снегом нахлобучил ей на голову. Нина вдруг захохотала, толкнула его. И Володе стало очень весело: они живы, живы! Они смеялись до изнеможения, а потом умолкли, и Нина вдруг заплакала. Володя утирал ей слезы ладонями и ловил ртом летящие снежинки, подставлял разгоряченное лицо холодному ветру.
— Волков, расскажи свою биографию, — сказала Зоя. — Коротко. О самом главном… Внимание, товарищи.
— Я родился на улице Гребецкой, на ней еще со времен Петра Первого жили гребцы, — начал Володя. — А потом на моей улице была создана самая первая в нашей стране пионерская организация…
— Это не относится к твоей биографии, — строго сказала Зоя.
— Отчего же? Ведь я — частичка этой улицы, этого города… — сказал Володя. Члены бюро райкома заулыбались. Володя мельком взглянул на Зою — опять сейчас одернет его, — но она слушала внимательно, и Володя продолжил: — Я так люблю все это… Вот почему, если враги сунутся, то я умру, но не пущу их на мою улицу, в мой город. Вот и все.
— Ничего биография. Так. Кто рекомендует Волкова в комсомол?
— Я, — выкрикнула Нина. — Вовка — во парень! Честный, надежный. И он себя — во как показал! И в зоопарке, и в розыске ребятишек, и…
— Спасибо, Пескова, — остановила ее Зоя и опять обратилась к Володе: — Образование? Семейное положение?
— Образование семь классов… Холост.
В комнате засмеялись. Заскрипели стулья.
— Волков, вы находитесь на бюро райкома комсомола. К чему эти шуточки?
— Зоя, ты ведь знаешь: мама умерла, отец погиб…
— Да-да, прости, Володя. — Зоя поднялась, одернула гимнастерку. Разгладив заявление Володи о приеме его в комсомол ладонью, сказала: — На нашем заседании присутствует старший лейтенант Пургин. — Зоя взглянула на лейтенанта. Нахмурилась и строго продолжила: — Как вам известно, товарищи члены бюро, в условиях военного времени особое значение для поступающего в комсомол имеет рекомендация большевика. Это особое к поступающему в комсомол уважение, особая ответственность. Такую рекомендацию Волкову дает начальник разведотдела Н-ской воинской части товарищ старший лейтенант Пургин. Слушаем вас. Толя.
— Волкова знаю давно. Но особенно хорошо узнал его в самые суровые дни блокады, в декабре месяце прошлого года… — Пургин поправил под ремнем гимнастерку и оглядел присутствующих. — Так вот, боец Волков, он, как и Пескова, зачислен в нашу часть. Волков Владимир из тех стойких питерских ребят, на которых можно положиться в любую самую трудную минуту… Имею разрешение доложить членам бюро райкома о следующем: некоторое время назад под Ленинградом начал действовать новый партизанский отряд имени юной героини Любы Погодиной. На счету отряда уже больше четырехсот уничтоженных гитлеровцев и три спущенных под откос эшелона! В том, что отряд так успешно действует, есть и важная доля усилий Волкова и Песковой. Со всей ответственностью большевика рекомендую принять Волкова в комсомол.
В комнате стало шумно. Проголосовали. Зоя поднялась из-за стола, пожала Володе руку, а потом обняла и поцеловала в щеку.
— Принят!
Объявили перерыв в заседании бюро, и все толпой повалили из помещения на улицу. Солнце-то какое. Теплынь. И чистое, синее-синее, ни единой тучки, небо. Радостное небо. Тревожное небо: не было бы налета.
— Ребята, минутку, — позвал Володю и Нину Пургин. За ним пришла окрашенная в пятнистый, защитный цвет «эмка». Вместе с Зоей они стояли возле машины, о чем-то разговаривали, наверно, об очень важном, потому что лицо у Зои было встревоженным. Володя и Нина подошли, и Пургин сказал: — У вас сегодня такой важный день. Отпускаю. А завтра в девять ноль-ноль быть в части. Все ясно?
— Все ясно, товарищ старший лейтенант, — ответил Володя. — А вы сможете прийти на открытие зоопарка? И ты, Зоя. В четырнадцать ноль-ноль.
— Придем, придем, — ответила Зоя. — До встречи.
— Погоди, шнурок развязался. — Нина присела. — Погоди, говорю.
— Толя, я тебя очень прошу, ведь я — парашютистка, — понизив голос, говорила Зоя Пургину. — Переговори с руководством, а? Не могу я сидеть в кабинете, Толя, не могу.
