Осеннее солнце - Эдуард Николаевич Веркин

– А ты пробовала?

– Пробовала! – злобно ответила Дрондина. – Не светят!

Я гнилушек не пробовал, не знаю.

– Провода срезали, генератор сломали, гнилушки не светят. Так-так.

Дрондина размахнулась дубинкой и сломал штакетину. Забор сгнил давно, но мне не понравилось, что она мой забор ломает.

– Слушай, Наташ, да все нормально будет, – попытался успокоить я. – Скоро линию наладят…

– Да чего ты заладил?! – рявкнула Дрондина. – Все нормально, все нормально… Ничего не нормально! У нас жопа!

Я вздрогнул. Дрондина раньше на меня никогда не орала. Сколько я помнил. Она спокойная всегда была… Этим летом… Мы сели в автобус в июне, мы вышли в августе. И вот-вот должны начаться звонкие и прозрачные дни, когда небо синее, вода холодная, а листья золотые. Нина Викторовна, сочинение «Как я провел это лето» получится  огонь.

– А ты все о желудях! Насрать всем на твои желудя!

Я вдруг понял, что не хочу Дрондину видеть сегодня. А ну ее. Взбесилась… Ну, у Шныровой понятно что, а эта-то что?

В конце улицы Волкова показался полицейский. Он не спеша шагал между колеями по полосе травы, грыз яблоко, вертел головой. Здоровенную, в пол полицейского лица, антоновку, с яблони, росшей у самого начала. Антоновке еще недели две бы постоять, сейчас она кислая, у меня от одного вида слюна закапала.

– Вы полицию вызвали? – спросила Дрондина.

Я не успел ответить, как из травы вывалился Бредик и с яростным лаем кинулся к полицейскому.

Впрочем, атаковать цель Бредик не решился, остановился метрах в двух от и лаял, захлебываясь бешенством.

– Дети, заберите собаку! – крикнул полицейский.

Бредик кидался, заходясь, щелкая зубами.

– Заберите собаку, а то я ее отстреляю! – пообещал полицейский.

На «отстреляю» Дрондина среагировала, подбежала к Бредику и отвела его в сторону за ошейник. Бредик сделал вид, что успокоился. Полицейский на всякий случай расстегнул кобуру, продемонстрировал серьезность.

Интересно, как он через Сунжу перебрался? Ноги, вроде, сухие. Значит, он подошел к реке, снял ботинки, снял штаны, перешел вброд, надел штаны, надел ботинки, уронил в реку пистолет… А может, на «Урале» приехал. «Урал» как танк, полтора метра ему не глубина… Или на вертолете прилетел… Хотя вертолета я и не слышал.

– Ну, и что у вас тут происходит? – осведомился полицейский.

Он оглядел окрестности, и мне показалось, что слегка их обнюхал. Не понравился он мне. Заявился. У нас все сперли, а он заявился. И Бредик. Бредик пес на редкость бестолковый, но обычно на хороших людей не кидается. Ну, на Шнырову он бросается по семейному долгу.

– Так что тут у вас происходит?

– День Дрондиной, – ответил я. – Или Шныровой. Я сбился.

– В каком смысле день Дрондиной? – не понял полицейский.

– В этот день девяносто восемь лет назад прабабушка Дрондиной спустилась к Козьему колодцу и ее до смерти зажалили пиявки.

– Пиявки… – как бы утвердительно сказал полицейский.

– Гигантские, – уточнил я. – У нас тут водятся. Иногда нападают.

– А мама у тебя дома, умник?

– Дома. Пойдемте, я покажу. Заодно осмотрите место преступления.

– Какого еще преступления?

Я повел его к дому. Полисмен грыз яблоко.

– А тут у нас улица Волкова, раньше здесь семнадцать домов стояло. – продолжал я. –   А бабушка Дрондиной утонула  в бочке с ацетоном.

– Утонула?

– Потому что туалетную бумагу повадилась воровать. Это непростительно. Но это давно было, пятьдесят лет назад. И не до смерти, так, посинела слегка. А если день Шныровой, то он назван…

– В честь Шныровой, – закончил за меня полицейский. – Ее бабушка угнала трелевочник. Так почему ночью стреляли?!

Полицейский отбросил огрызок, и попытался придать себе официальный вид.

– И кто ночью стрелял?

Я рассказал.

– Ружье оформлено?

– А как же. На отца. Он на вахте, скоро приедет. Вот наш дом…

Я указал пальцем.

На крыльце показалась мама.

Полицейский представился, оказался Бурцовым Вячеславом, лейтенантом, и сказал, что им сообщили о стрельбе. Мама спросила, кто – тут связь на десять километров не работает, Бурцов ответил, что рыбаки у реки слышали выстрелы утром и потом позвонили, вот он и решил проверить – вроде охотничьих угодий тут нет, почему тогда стрельба?

Рыбаки у реки, значит.

Мама стала рассказывать. Про ночь, про вторжение и стрельбу, про то, что сломали сарай и раскурочили генератор, про то, что у нас украли провода и мост, и она писала про это заявление, а никто не почесался, а это, между прочим, не шутки. Полицейский слушал, иногда делал пометки в блокноте. Осмотрел сарай, потом осмотрел  генератор, записал его номер.

– Может, собаку вызвать? – спросил я.

Полицейский не ответил.

– Собака могла бы след взять, – сказал я. – Давайте пустим по следу…

Бурцев не собирался вызывать собак.

– А как у вас отношения с соседями? – спросил он. – Здесь ведь еще две семьи живут?

– А причем здесь соседи? – насупилась мама.

– Ну… Это довольно странно.

– Что именно?

– У вас ничего не пропало, но имущество повреждено. На воров это, если честно, не очень похоже. Зачем ломать, а не красть? Вандализм? Здесь?

Мама не ответила. Полисмен не такой дурак, как выглядит, подумал я.

– А вот генератор… – полицейский грыз колпачок ручки. – Он для чего использовался?

– Для электричества, – спокойно ответила мама. – Знаете, есть такое, в проводах. Иногда мы любим поесть горячего. Иногда мы смотрим телевизор. Иногда включаем свет…

– Да-да, понятно, – перебил полицейский. – А еще? Я слышал, вы шьете?

– Трусы, – ответила мама. – Я шью трусы. Вам не нужны? Думаю, вам пойдут с самолетиками. Или лучше танки? Нет, пожалуй, паровозики. У вас в отделении какие предпочитают?

Полицейский оказался терпелив, лишь улыбнулся.

– Вы шьете трусы, – сказал он. – Для этого используете генератор. А кто-нибудь еще здесь шьет?

– Здесь все шьют. Шныровы шьют пижамы, Дрондины шьют постельное белье. И трусы. Вам пижаму или наволочку?

– А у них все в порядке? – не поддался полицейский.  – У них генераторы целы?

– У них нет генераторов, – ответила мама.

– То есть, генератор один на весь хутор?

Забавно, никогда не слышал, чтобы так называли Туманный Лог. Хутор.

– Да, у нас