Андрей Шманкевич - Боцман знает всё
Даже через мокрое стекло иллюминатора я заметил, как радостно и решительно засветились глаза моего дружка.
— Большой он? — зачем-то спросил я у ребят.
— Нет… Маленький… Без ноги… — ответил на этот раз малец.
— Маленький! Безногий инвалид… — передал я Виктору подробности.
Как водится, трудно было потом выяснить, кто первый поднял панику, кто крикнул, что в воду упал мальчишка. Виктор не без основания подумал, что с ним сыграли злую шутку. Потребовав больше воздуха, он всплыл на поверхность и зло швырнул на пирс одноногого плюшевого медвежонка. Медвежонок так тяжело шлёпнулся на доски настила, что и без вскрытия было ясно, что он набит не опилками…
Каната на винту хватало на всех нас, вопреки уверениям Виктора. Я спускался последним. Когда я поднялся на бот, взволнованный капитан потерпевшего парохода уже благодарил вернувшегося инструктора. Инструктор в ответ улыбался, и у меня на душе посветлело: значит, не будет нагоняя за самовольные действия.
Только дружок мой Виктор Охалов чересчур уж много силы приложил, сдирая с меня водолазную рубаху. Видать, он всё ещё не верил в то, что никакого розыгрыша не было, что мы сами испытали чувство, когда до подвига рукой подать…
Камбала-гигант
У черноморцев есть поговорка: «Кто однажды отведает черноморской камбалы-гиганта, тот никогда с Чёрным морем не расстанется». Слов нет — хороша рыбка черноморская камбала, хоть и страшновата на вид.
Попадаются пудовые рыбины — ни на какое блюдо или поднос такую не уложишь. Бросишь на стол — полстола займёт коричневая лепёшка. Это спина у камбалы грязно-коричневого цвета, утыканная костистыми шипами, а брюхо у неё белое, гладкое, точно сыромятной кожей подшито, рот перекособочен, оба глаза на один бок посажены. Урод, да и только. А положат тебе на тарелку кусок, на постном масле с лучком поджаренный, — замычишь от удовольствия.
Мы, курсанты водолазного училища, собранные со всех концов страны, очень скоро оценили камбалу по достоинству. А вскоре нам привелось и поохотиться на неё. Сейчас много пишут о прелестях подводной охоты в специальных масках и дыхательных аппаратах, с подводными ружьями в руках. Мы в своё время охотились в обычном скафандре, без всяких ружей. Ловили камбалу голыми руками.
Подводную практику проходили в Новороссийске на затонувших в годы революции в Цемесской бухте кораблях. Тут были и боевые корабли, затопленные черноморскими матросами по приказу Владимира Ильича, чтобы не достались они немцам-оккупантам, и торговые пароходы, затонувшие при ураганном ветре норд-осте.
Трудно теперь вспомнить, кто из молодых водолазов сделал открытие, что камбалу можно было поймать голыми руками, кто первый вышел из воды с громадиной рыбиной в руках? Помню только, что все мы стали немедленно страстными и неутомимыми подводными охотниками. С пустыми руками никто не возвращался со дна. Мы в первые же два дня завалили нашего кока рыбой. На третий он взмолился, да и мы уже не могли больше ни кусочка проглотить.
Всё дело было в том, что камбала слишком полагалась на свою защитную окраску. Может быть, мелкие рыбёшки или рачки и не всегда замечали вовремя своего врага, слившегося окраской с донным песком, но мы замечали её сразу, если она находилась от водолаза на расстоянии двадцати — тридцати метров. Оставалось только подойти к рыбине, стараясь делать как можно меньше движений.
Последняя операция была совсем не трудной: мы наступали на притаившуюся рыбину тяжёлой подошвой и запускали затем пальцы под жабры. Гораздо труднее было подниматься с камбалой наверх. Ведь работали мы на большой глубине, почти на пятидесяти метрах от поверхности, а подняться сразу с такой глубины невозможно. Подниматься надо с выдержками. На последней «беседке» — это доска, укреплённая на двух верёвках, вроде детских качелей, — сидишь полтора-два часа. Над головой у тебя дно бота, ты до него рукой можешь дотянуться, а выйти нельзя, смертельно опасно, можно заболеть кессонной болезнью.
С пустыми руками сидеть трудно, а когда приходится ещё следить за тем, чтобы добыча из рук не ускользнула, ещё труднее. Некоторые стали поэтому требовать, чтобы их поднимали раньше времени, и тогда начальство категорически запретило нам заниматься ловлей камбалы.
Но не так это было просто — отказаться от охоты, до сих пор не виданной в наших водах. А тут ещё чемоданы…
Дело в том, что на причале рядом с нами работали столяры и плотники, и у нас с ними установились меновые отношения — за рыбу они делали нам чемоданы из фанеры. У каждого из нас было не так уж много имущества, но почему-то каждому хотелось иметь чемоданы. У некоторых их было по три штуки, а у моего приятеля Виктора Охалова даже четыре.
И мы рассудили так.
Начальство запретило нам ловить камбалу руками и сидеть с ней на выдержках. Но ведь камбалу можно поймать и на крючок! И что за беда, если мы, находясь на грунте, надоумим её проглотить наживку? А чтобы камбала не ошиблась и хватала приманку именно на нашей закидушке, мы делали свои снасти приметными. На шнуре моей закидушки была прикреплена красная шерстяная тряпочка, хорошо заметная в воде. Другие тоже выбрали себе цвета по вкусу.
Кроме того, мы договорились, что каждый свою добычу вытаскивает из воды саморучно. И это был не лишний уговор — кто-либо мог сделать «подсечку» как раз в тот момент, когда ты взял крючок в руку…
Как-то спускался я третьим или четвёртым. Первым ходил дружок мой Виктор Охалов. Он уже вышел, оделся и достал со дна камбалу.
— Сегодня какое-то нашествие рыбное… — шепнул он мне. — Всё дно усеяно камбалой. Бери на выбор…
Трое курсантов растянули в стороны резиновый ворот водолазной рубахи, в которую я сам залез уже наполовину, и под команду Виктора: «Раз, два… взяли!» — втряхнули меня в неё чуть не с головой. Затем обули в здоровенные ботинки со свинцовыми подошвами, повесили на грудь и спину пудовые грузы, и я полез за борт за спусковой трап. Здесь мою голову покрыли медным шлемом с иллюминаторами, пустили в шлем воздух. Виктор задраил передний иллюминатор, и я, ухватившись за ходовой конец, начал спускаться на палубу затонувшего парохода.
Это был английский пароход, гружённый всякой всячиной, даже ящиками с мылом. В сохранности под водой оказалось только это самое мыло. На кусках остались даже выпуклые изображения Британского льва…
Корпус затонувшего парохода тёмной скалой вздымался над песчаной гладью морского дна. Кем только не населён был этот подводный терем! Весь корпус, все надстройки, остатки снастей — всё было покрыто водорослями, ракушками, слизью. Всмотришься внимательно в эти заросли — и увидишь, что в них копошатся, ползают и плавают тысячи рачков и насекомых, личинок и червей. Часами можно было бы не отрываясь наблюдать за ними, но водолазу надо выполнить задание и приходится лезть в тёмный квадрат горловины трюма за ящиками с мылом.
Работать в кромешной темноте трюма было тяжело. Гвозди давно перержавели, и ящики рассыпались на отдельные дощечки, как только к ним прикасались. А доски, не всплывая, оставались здесь же в трюме — настолько они пропитались солью. Приходилось всё время рыться в этих досках, отыскивая уцелевшие ящики…
Я еле дождался, когда Виктор сказал по телефону:
— Осталось пять минут…
Быстро догрузив подъёмную корзину, я дал команду, чтобы её поднимали, и сам поднялся на палубу затонувшего парохода. Набрав побольше шланга и сигнала на руку, я вытравил из скафандра лишний воздух и плавно опустился на песчаное дно рядом с бортом. Теперь мне надо было быстро поймать рыбину и нацепить её на крючок своей закидушки.
Виктор не обманул — не сделал я и пяти шагов, как заметил камбалу небольших размеров, а за ней ещё две такие же. Я хотел уже наступить на одну из них, как заметил невдалеке ещё одну. Я сразу понял, что четвёртая рыбина — настоящая камбала-гигант. Она лежала неподвижно, плоская, круглая, усыпанная по спине костистыми шипами, очень похожая издали на чугунную крышку уличного люка. Я начал подходить к ней, стараясь не делать ни одного лишнего движения…
Однако рыбина оказалась куда мудрее своих более мелких сородичей: почти не поднимаясь над песчаным дном, она отплыла в сторону от меня метра четыре и снова улеглась на песке. Теперь мне захотелось поймать именно эту камбалу, только эту, и я ещё осторожнее стал к ней подкрадываться. Я так увлёкся охотой, что совершенно не слушал, что говорил Виктор по телефону. Заглушая его голос, я кричал только:
— Братцы! Дайте слабину шланга и сигнала… Я должен её поймать! Это их королева!..
Мне попадались десятки рыбин, но я преследовал только её, видел только её, и если бы мне не дали больше слабины шланга и сигнала, я, кажется, обрезал бы и сигнальную верёвку и резиновый воздушный шланг, обрезал бы и помчался догонять эту рыбину.
