Андрей Шманкевич - Вовка - зелёная фуражка

Андрей Павлович Шманкевич

Вовка — зелёная фуражка

Дорога в будущее

Лёжа вниз животом на второй полке, положив подбородок на смятую подушку, глядя с тревогой и любопытством на всё, что проносилось за вагонным окном, Вовка ехал в своё будущее…

До будущего было уже рукой подать: папа сказал, что часов в девять утра они приедут в Кандалакшу, что ехать осталось совсем немного, всего одну ночь. Только почему-то ночь всё не наступала, хотя папа с мамой уже улеглись «насовсем», улёгся и сосед в полосатой куртке и таких же полосатых штанах. Он тоже долго смотрел в окно, лёжа на другой, второй, полке, а потом неожиданно заснул. Расспрашивал, расспрашивал Вовку про белых полярных медведей, смеялся, смеялся и вдруг легонько захрапел. Вовка даже обиделся: только он стал рассказывать о том, как белые медведи подстерегают в кромешной темноте всех, кто попадает на Север, а сосед взял да и захрапел…

…А прошлое осталось позади.

Оно осталось на перроне Армавирского вокзала вместе с дедушкой Макарычем, тётей Валей, Колен и Таней, которые были не простыми Колей и Таней, а двоюродными.

В прошлом был теперь и родной Вовкин город. Он начинался сразу же за здоровенным новым зданием вокзала, со всеми его длиннющими улицами, бульварами, площадями, новыми и старыми домами, магазинами и базарами. Вовка очень любил ходить с тётей Валей по магазинам, а особенно по базарам. Маленький Сенной базар был почти рядом с домом, на своей же улице, но Вовка больше любил ходить на привоз, хоть он и был чуть ли не на краю света, за центром города, за парком. На привозе всегда было людно и шумно. На этот базар съезжались колхозники со всех окрестных и даже из дальних станиц, съезжались на подводах, запряжённых медлительными круторогими быками или лошадями разных мастей — от гнедых и вороных до пёстрых «цыганских». Но чаще колхозники привозили свой товар на машинах. Тут были и тракторы с прицепами, и грузовики всех марок, и легковушки, были мотоциклы с колясками, а то и просто велосипеды с корзинами на багажнике.

Какой только снеди и живности не предлагали тебе с подвод и кузовов машин! Яблоки, груши, капуста, огурцы, помидоры красные до черноты, сливы синие до красноты, лакированные баклажаны, тыквы в два обхвата, дыни с таким запахом, что других запахов уже и не унюхаешь, полосатые арбузы, тяжёлые, что вёдра с водой.

Фрукты и овощи лежали тихо, зазывая покупателей яркостью своей да ароматом. Только лишь арбузы стонали и трещали, когда дотошные покупатели тискали их, стараясь определить — спелые они или не спелые.

— Чего вы, дамочка, его тискаете, как дитё любимое после разлуки? — выкрикивал дядька в кубанке на стриженой макушке. — Да вы ему только ножик покажите, и он сам треснет по всем швам! А то дыньку купите, «колхозницу». Она такая сладкая, что ей заместо сахара можно пользоваться к чаю…

А вот живность сама себя предлагала, сама себя нахваливала.

Гуси на смех тебя поднимали, если ты мимо проходил.

«Ро…го…го…» — гоготали гусаки.

«Чщщщто? Кошелёк топщщий… Дешёвку ищешь?..» — шипели гусыни.

«Зря! Зря! Зря не покупаете…» — крякали вслед Вовке и тёте Вале утки.

А куры спрашивали недоуменно::

«Кут-куда же вы? Кут-куда?»

«Купиииите! Купиииите!» — вопили на весь привоз поросята.

…В прошлом остался привоз.

В прошлом осталась и зелёная улица Ефремова, по которой если пойти налево из калитки дома, то можно попасть на Кубань и Армавирское море. Туда Вовка ходил с двоюродными Колей и Таней купаться и ловить усачков и сазанчиков. А если пойти из калитки направо, то за Сенным базаром можно было перейти по новому виадуку над железной дорогой в другую часть города — Туапсинку — со станцией Армавир-2. По этой вот железной дороге, что пересекала улицу Ефремова, и уехал Вовка в своё будущее, на далёкий Север, в Заполярье…

Перед тем как выкатить за ворота возик — двухколёсную тачку на рессорах, нагруженную чемоданами и узлами, — дедушка Макарыч сказал:

— Присядем на дорожку…

Все уселись под тутовником кто на чём попал® и молча просидели целую минуту. Потом все сразу поднялись и двинулись на улицу. Здесь у Вовки было ещё одно прощание, прощание с закадычным дружком Сенькой-тюбетейкой.

…Теперь Сенька был уже в прошлом.

При одном воспоминании о нём Вовка тяжело вздохнул. Ведь Сенька при прощании у калитки, не стесняясь девчонок, разревелся, лишь только мать сказала ему:

— Ну, сынок, помаши своему дружку ручкой. Кто знает — увидитесь ли когда-нибудь снова?

Только для Сеньки разлука с другом была так тяжела, что он ни слёз не мог унять, ни ручкой помахать…

Когда за Вовкой приехал папа, чтобы забрать его вместе с мамой и увезти к «новому месту прохождения службы», на границу в Заполярье, Сенька давай доказывать, что Вовке следует проявить самостоятельность и никуда из Армавира не уезжать.

— Ты думаешь, там мёд? Да? Как же, держи карман шире!.. Ты знаешь, какая там холодюга? Все замерзают… Даже кино про это показывали. Идут, идут люди по снегу, трясутся, трясутся и замерзают. Тебе охота замёрзнуть?

Холода Вовка не любил, замерзать ему не хотелось, и он честно в этом сознался:

— Неохота…

— Вот! А едешь… Скажи отцу, что остаёшься у дедушки, и весь разговор!

— А мама?

— Что — мама? Мама тоже пусть не едет… Хочется твоему отцу ловить шпионов — пусть едет, а детей и женщинов не полагается морозить! Ты видал когда-нибудь, чтобы женщинов и детей на льдины высаживали?

Таких случаев Вовка никак вспомнить не мог. А Сенька продолжал:

— И темнота там всё время… Уж про это я всё знаю. Возьми вот и закрой глаза надолго-надолго и походи с закрытыми глазами, тогда узнаешь, какая там на Севере житуха…

Вовка пробовал ходить по двору с закрытыми глазами, вытянув вперёд руки. Было интересно и страшновато. А Сенька ещё подбавлял:

— Ты вот ничегошеньки не видишь, а тамошние белые медведи к темноте привычны с мальства — всё видят. И ты идёшь, значит, вот так, как слепец, а медведь станет у тебя на дороге да как трахнет тебя лапой мохнатущей, и ты… будь здоров! Не кашляй! С полярным приветом…

Сенька обрабатывал Вовку каждый божий день. И день ото дня нагонял всё больше страху. Взяла как-то Вовку обида за отцовский Север.

— А папа говорит, что на Севере хорошо… Он там был. А ты не был, ты, наверно, не знаешь, как там…

Но Сенька не сдался:

— Ну и что же, что не был? И не поеду никогда. Что я, маленький? Не был, а знаю. По книжкам и по кино знаю… Нюрка наша читала про Север и рассказывала мне своими словами. Она уже в четвёртом учится. Хочешь, я тебе покажу ту книжку?

Сенька сбегал домой и притащил толстую книжку с картинками. На картинках были корабли, обросшие сосульками, и засыпанные снегом люди в меховых одеждах, ледяные горы, белые медведи у полыньи и ещё какие-то страшные чёрные звери с клыками. На одной картинке была нарисована упряжка лохматых собак. На санях человек в мохнатой одежде с длинным шестом в руках. А на другой картинке такие же сани, но вместо собак в них запряжены олени с ветвистыми рогами.

— Я попрошу, и меня покатают на собаках…

— Как же, покатаешься на таких собаках! — засмеялся Сенька. — Это же самоедские и эскимосские собаки… Они сами себя едят, а тебя и подавно на куски поделят…

— А эскимосы? Они что, эскимо едят? — спросил Вовка.

— Там никакого эскимо не захочешь… — проворчал Сенька. — Сам в такое эскимо замёрзнешь, что не угрызёшь…

Рассматривая картинки, Вовка не испытывал никакого страха, но Сенькины рассказы сделали своё дело: Вовке стали по ночам сниться такие страшные северные сны, что он начал метаться и вздрагивать. Мать даже забеспокоилась — не заболел ли Вовка?

Сенька был старше Вовки на несколько месяцев и до поры до времени счастливее его: у него была шикарная с узорами красная тюбетейка неизвестного происхождения. Она точно приросла к Сенькиной макушке, и, если бы он однажды появился без тюбетейки, его просто не узнали бы. Поэтому и прозывался он Сенькой-тюбетейкой.

И Вовка не выдержал.

— Хочу тюбетейку! — потребовал он у тёти Вали. — А то у Сеньки она есть почему-то, а у меня почему-то нет… Красную хочу.

— А зелёную не хочешь? — спросил у него двоюродный Коля. — Фуражку пограничную, зелёную хочешь? Настоящую…

Вовка растерялся: конечно, неплохо бы носить настоящую пограничную фуражку, как у отца, но кто знает — может, тюбетейка лучше?

— Чудак ты! — сказал Коля. — Тюбетейку можно на любой барахолке купить за рубь за двадцать, а настоящую пограничную фуражку поди купи… Её за службу выдают.

На барахолке Вовка никогда не бывал, а в магазинах и на базаре, даже на привозе, действительно им с тётей Валей никогда не попадалось пограничной фуражки.