Эрвин Штриттматтер - Тинко
— Да почему не разорвал-то?
— Не хотел, чтоб мне потом говорили, будто я во всем виноват.
— Что, что?
— Ты же сам говорил: у таких людей, когда что случается, всегда надо прикинуться, будто ты во всем виноват. Ты говорил: так оно приличней получается.
— Да вчера-то ничего не случилось, дурья башка! — кричит дедушка, бегая взад-вперед по комнате.
— А вот и случилось бы: я бы Фрицу рубаху разорвал.
— Да вы поглядите только, разбойник какой! — восклицает дедушка и хватает полено.
Дверь захлопывается. Полено с грохотом ударяется об нее. Я уже во дворе.
…Нет, не хочу я больше спать с дедушкой! Прошлой осенью я все боялся нашего солдата. Я даже не хотел оставаться с ним в одной комнате. А наш солдат мне ничего плохого не сделал. Он меня только один раз потряс немного за руку, когда рассада в парничке погибла. Но я и сейчас не хочу спать у нашего солдата. Нет, не хочу! Я хочу быть один, когда просыпаюсь и когда засыпаю.
— Бабушка, постели мне сегодня в чулане на чердаке.
— Как же так? Ты разве не хочешь больше спать с дедушкой?
— Не хочу, бабушка.
— Ну, как знаешь! Но там ведь у нас света нету, Тинко!
— Я свечку возьму, бабушка.
— А ты дом не спалишь?
— Нет, бабушка, я дом не спалю.
Хоть дедушка и рвет и мечет, бабушка стелет мне в чулане. Наш солдат поставил там кровать и, прежде чем принести набитый соломой тюфяк, уложил на нее доски.
— Верно ведь, — говорит он. — Почему бы тебе не спать в своей кровати, ты у нас уже большой.
— Да, большой.
И вот я лежу в своей кровати. Язычок свечи колеблется. Октябрьский ветер так и свищет между черепицами. Мне чудится, будто бабушка ходит по чердаку. Наверно, она проверяет, погасил я свечку или нет. Я гашу свечу. Мне дорог мой чулан. Это теперь моя каморка. В темноте некоторое время еще виден язычок свечи. Наверно, мои глаза вспоминают ее свет. А когда темно, ветер на улице свищет громче. Значит, прежде свечка горела громче, чем свистел ветер?
Рядом, в светелке нашего солдата, тихо. Его опять нет. Но я теперь знаю, куда он ходит. Пуговка мне рассказал, что почти все вечера он просиживает с его отцом. И что его тянет туда? «Они все про партию говорят и про всех, кто в нашей деревне живет», — сказал Пуговка. Как-то раз они говорили про Лысого черта. Он совсем не такой добрый, как некоторые думают о нем. Не то он школьный, не то классный враг. Я-то знаю: Лысый черт совсем не добрый. Вон он как мучил Фимпеля-Тилимпеля! И все из-за кусочка колбасы! Хоть Фимпель-Тилимпель и не вернул мне моих гусеничных денег, я ни за что не буду мучить его.
Что это зашуршало? Мыши? Да, наверно. Они сейчас с полей перебираются в дома. Завтра я возьму к себе в каморку нашу Мину — пусть она тут мышей гоняет. А вот что-то застучало у меня над головой. Неужто хорек на крышу забрался? Или кто-то лезет к нам? К Кубашкам в прошлом году тоже воры залезли. Они по крыше пробрались в коптильню и стащили три больших куска сала… Вот опять что-то стучит!.. И зачем это наш солдат всегда уходит? Как только они снимут первую черепицу, я выскочу из постели и позову дедушку. Вот опять!.. Но черепицу пока никто не снимает. Может, мне все-таки уже вскочить и закричать? А вдруг никого на крыше нет? Тогда дедушка меня высмеет и скажет: «Ложись уж лучше со мной, заячий ты хвост!» Вот опять!.. И каждый раз сперва что-то стучит, потом шуршит и под конец брякает. Я себе уже все глаза проглядел тут в темноте. Но нигде не видно ни кусочка неба, ни звездочки. Значит, крыша пока цела — все черепицы на месте. Стука больше не слышно. Только ветер все свищет да свищет. Понемногу я успокаиваюсь. Это ветер меня убаюкал. Вот я уже и лечу на его крыльях, поднимаюсь все выше и выше…
Утром я нахожу во дворе сломанную грушевую ветку, рублю ее на куски и отношу в кухню. Пусть она больше никогда не стучит ночью по крыше!
Нынче год грибной. А рыжиков как много в лесу!
— Тинко, сходи набери нам рыжиков, мне недосуг по лесу бродить, — говорит бабушка.
— Хорошо, бабушка, я наберу тебе рыжиков.
Из бабушкиного комода я достаю мешочек, сшитый из грубого холста, а из выдвижного ящика стола острый кухонный нож. Я еще помню, где в прошлом году собрал много рыжиков. Там они даже вылезли из леса и росли прямо на дороге, чуть не в самой колее.
Спустился туман. Сойки снуют меж деревьев. В клюве у них зеленые желуди. Это они их на выгоне или в дубовой роще подобрали, а теперь перетаскивают к себе в кладовую. Может быть, мне посчастливится и я найду сине-белое перышко сойки? Тогда я приколю его к шапке и буду настоящим собирателем рыжиков. Вон сойки затрещали! Они предупреждают всех жителей леса, что я иду. «Да тише вы, хватит горланить! Я вам ничего худого не сделаю. Мне только и надо от вас, что перышко». Но сойки не хотят вступать со мной ни в какие переговоры. Они так галдят, что я даже своего собственного голоса не слышу. «Да уймитесь вы, крылатые бараны! Мне рыжиков набрать надо!»
Рыжики, наверно, еще не поспели. Но мне попадаются коричневые свинухи, сыроежки, слюнявые маслята и бархатистые чернушки. «Прячьтесь, прячьтесь, рыжики, я и без вас наберу полный мешок». Тут, конечно, рыжикам делается завидно, что их не пускают в мой беленький мешочек, и они сразу же — ффрррр! — так и высыпали из-под игольчатого настила. «Ах, вот вы где? А я-то думал, вы еще не приехали в этом году». Рыжики приветствуют меня своими желто-зелеными шляпками. С краешков у них свисают капельки росы и будто бы подмигивают мне.
Хоть рыжик из травы торчал,Но он еще был мал.Пускай же остается —Мне больший попадется! —
напеваю я. Вот, значит, и рыжики нашлись! Целая деревня их тут! Сидят, прижавшись друг к дружке. А ну, полезайте ко мне в мешочек! А кто не поместится, тому в шапке место найдется.
— Так я тебя и пустил сюда! Это моя грибница! — слышу я голос Фрица Кимпеля. Вон он и сам выходит из-за молодой сосны. — Пошел отсюда! — говорит он. — Это моя грибница! А ты трус, ты удрал от меня!
— Я первый тут рыжики нашел! Это мои рыжики!
— Я их тут видел, когда ты еще под себя ходил.
— Что ж ты тогда их раньше не собрал?
— А чего мне их собирать, тут весь лес наш… Ты вот сперва заплати свой долг.
— Там всего только пятьдесят пфеннигов осталось.
— А остальные — проценты.
— Буду я тебе еще проценты платить!
Фриц подходит ближе, толкает меня локтем:
— Ну-ка, попробуй! Небось трусишь?
— И не трушу я вовсе. Уходи, пожалуйста!
— Подумаешь, какой выискался! Ножика я твоего испугался!
— Да я с тобой и без всякого ножика справлюсь! — И я бросаю нож и мешочек с грибами в вереск.
Но теперь мне надо быть настороже. Фриц наступает на меня и теснит все дальше и дальше.
— Вор ты! Чужие грибы крадешь! — вдруг выкрикивает он и ударяет меня кулаком.
— Убийца!
— Что ты сказал? А ну, повтори!
— Убийца ты!
Мы схватываемся, пытаясь повалить друг дружку.
— Сейчас я с тобой расправлюсь, трус паршивый! — хрипит Фриц.
— Ничего ты не расправишься!
Мы снова отскакиваем друг от друга.
— Вот и видно, что ты трус.
— Я тебе сейчас покажу, какой я трус!
Снова мы налетаем друг на друга. Фриц пригибается. Он хочет схватить меня за ноги. Я всей тяжестью бросаюсь на него. Он не выдерживает и плашмя падает на землю. Теперь я сижу на нем верхом. Пусть попробует подняться! Я намолачиваю по его спине, как по барабану. Фриц так и извивается подо мной, лицо его перекосилось.
— Погоди, дай мне только нож достать, собака ты подлая!
Нож? Если он дотянется до него, он пырнет меня… Он и большого Шурихта камнем ударил. Он Пуговку хотел удавить веревкой. Он и меня пырнет ножам, если я ему дам дотянуться до кармана. Я вовсе не хочу лежать тут в лесу и ждать, пока вся кровь из меня не вытечет. Я вскакиваю и несусь что есть сил. Фриц с трудом поднимается. Вот он споткнулся. А теперь полез в карман. Нельзя, нельзя, чтоб он меня нагнал! Я бегу к дороге. Фриц гонится за мной по пятам:
— Я тебя нагоню! Нагоню! Ты трус! Ты случайно меня повалил! Я тебе еще покажу!
Я бегу вниз по тропинке. Затылком я чувствую, что Фриц уже близко. Мне слышно, как что-то бренчит у него в кармане. Что же мне делать?
— Фриц! Фриц! Не коли меня ножом, ты в тюрьму попадешь!
«Динь, динь, динь!» — слышу я. Вот сейчас он меня схватит. Я несусь что есть мочи, все дрожит во мне. «Динь, динь, динь!»
— Берегись, задавлю! — раздается мужской голос.
У меня подкашиваются ноги, я падаю.
— Ты что это? Никак, черт тебе ножку подставил? — спрашивает велосипедист и соскакивает на землю. Стекольщик, наверно, возвращается из Зандберге. — Или тебя гадюка укусила?
— Ничего не гадюка…
— Почему же ты бежишь так?
— Я бегу… я бегу, потому что… — Мне надо поскорей соврать что-нибудь.
