Эрвин Штриттматтер - Тинко
— Дурак ты! — заявляет Инге Кальдауне и кидает в большого Шурихта бумажным катышком.
— Прения окончены. Я приказываю: всем девчонкам быть лисицами! — выкрикивает Белый Клаушке и велит нам собрать бумажки в мешок.
Вот девчата и побежали. Только пятки сверкают!
Зепп Вурм кричит им вдогонку:
— Вы не забывайте оставлять следы, все время бумажки кидайте! А как только бумажки кончатся, садитесь и не разбегайтесь кто куда.
— Тебе нас никогда не найти! Ты утром книжки свои никак не найдешь, старый ты Чех! — откликаются девочки.
Зепп обижается:
— А я виноват, что мы в чулане живем, точно кролики…
Белый Клаушке строго смотрит на свои ручные часы. Ровно четверть часа спустя мальчишки, громко стуча деревянными туфлями, выскакивают на улицу. Они гонятся по бумажному следу. След идет сначала по берегу ручья, потом через старый помещичий парк, мимо только что отстроенных домов новых крестьян. На лугу след раздваивается.
— И куда же эти суки побежали? — еле переводя дыхание, спрашивает маленький Шурихт.
Дальше мы бежим по бумажкам мимо домика Шепелявой Кимпельши.
— Надули они нас!
— Вон куда настоящий след пошел! Через кимпельское поле!
— Через кимпельское поле, говоришь? Придется нам тогда побегать.
— До кимпельских паров я еще добегу, а там хватит с меня!
Мы подбегаем к паровому полю Лысого черта. Большой Шурихт бросается на землю:
— Не буду я больше гоняться за ними! Что я им собака, что ли?
Зепп тоже, тяжело дыша, валится на землю:
— И куда это они спрятались? В лес небось побоятся идти. Наверно, в песчаных ямах сидят, знаем мы таких!
— Давайте лучше отдохнем. Девчонки сами прибегут. Любопытные они, как трясогузки, — говорит большой Шурихт. Он вынимает из кармана горсть сушеных тыквенных семечек и лузгает их.
— Слушай, Белый Клаушке, а что, если нам, пока эти чертовы бабы не придут, в чушки поиграть?
— Пионерки они, а не чертовы бабы, чтоб тебе пусто было!
— Подумаешь!
Белый Клаушке никак не может забыть про свой велосипед и поэтому не лезет на рожон:
— А где ты тут биты возьмешь? Чушки?
— Да вон они стоят! — И большой Шурихт, не поднимаясь, показывает рукой в сторону.
— Какие там чушки! Это ж яблони Лысого черта. А ты говоришь — чушки! — недоумевает маленький Шурихт, глядя на своего долговязого брата.
— Сейчас увидишь какие… Эй, Кубашк, скачи домой, мигом! Тащи сюда ручную пилу! Вот мы и напилим себе чушек.
Всем нам ясно, что большой Шурихт захватил командование в свои руки, и маленький Кубашк, стараясь угодить новому начальству, несется во всю прыть домой.
Пуговка подходит к большому Шурихту:
— А ты забыл, что юные пионеры охраняют природу?
Сто́ит только Пуговке сказать что-нибудь, как Белый Клаушке обязательно должен возразить ему:
— Пуговка, ты опять недоволен? Задаешься небось, что тебя выбрали в совет дружины? И вообще я тебе советую заняться самокритикой. На прошлой неделе ты опять занятия кружка пропустил. Ты у садовника Мачке свеклу помогал копать. Мы о тебе всё знаем.
На Пуговку слова Белого Клаушке не производят никакого впечатления.
— Юные пионеры, — настаивает он на своем, — должны охранять природу. Это моя точка зрения, и я не отступлюсь.
— Тоже мне природа! Высохшие яблоньки!
— А что ж они тогда такое?
— Они… они… как это… собственность классового врага.
— Яблони?
— Что Лысый черт классовый враг — это факт. Кому-кому, а мне это хорошо известно!
— А яблоневое дерево не классовый враг!
— Чего разорались-то? — прикрикивает большой Шурихт. — Нам же чушки нужны, и нечего тут про Лысого черта толковать! Он нашу маму совсем на работе замучил. Хлебом с лебедой ей платил, гад такой! Я сам потом этот хлеб ел.
Белый Клаушке чувствует, что обрел союзника, и ему тоже хочется поделиться, почему он считает Кимпеля своим врагом.
— Он мою рубаху и штаны себе оставил. Хотел, чтобы я нагишом по деревне прошелся. Меня бы засмеяли тогда совсем. Во как классовый враг с нами расправляется! Долой классового врага! Долой — и все! Мой отец тоже так говорит.
— Но яблони-то зачем ломать? — замечает Пуговка. Он жует травинку и улыбается.
— Трусишь ты, и больше ничего! Капитулируешь перед классовым врагом. Мы вот тебя привлечем к ответственности…
Появление маленького Кубашка кладет конец перепалке. Он притащил ручную пилу. Большой Шурихт подходит к яблоне и выдергивает палку, к которой она привязана. Потом кладет палку поперек колена и распиливает ее на куски. Примерно по десять сантиметров длиной каждый.
— Вот и чушки готовы. Гляди, жирные какие!
Белый Клаушке присаживается подле яблоньки на корточки. Вжик-вжик!
— Не смей, Белый Клаушке! — раздается крик.
Но поздно: тоненькое деревце уже срезано. Пуговка вырывает пилу из рук Белого Клаушке. Образуются две партии. Партия Пуговки, пожалуй, послабей. Но вот из песчаных ям вылезают девчонки и подбегают к нам. Они так и не дождались «охотников». Девочки терпеть не могут Белого Клаушке. Разгорается битва. Все смешалось. Мальчишки орут, девчонки визжат. Шапки летят на землю. Бантики затаптываются в грязь. У Инге Кальдауне уже поцарапана рука, видна кровь, но она все вновь и вновь налетает на Белого Клаушке.
— Я тебе не какая-нибудь лиса, а всамделишная! Гляди, как я царапаться умею! — кричит она.
Белый Клаушке только и знает, что отплевывается. Стефани получила от большого Шурихта затрещину. Но она не ревет. Она держит долговязого парня за фалды до тех пор, пока другие девчонки не валят его наземь.
— Лысый черт идет! — вдруг кричит маленький Кубашк, хватает пилу и, прыгая как кролик, несется по зяби прямо в деревню.
Белый Клаушке отталкивает Ингу и тоже бежит прочь прямо через поле. Точно жирный деревенский воробей, Лысый черт, прыгая с борозды в борозду и загребая руками, приближается к нам. Еще несколько пионеров убегают, остальные, подбадривая друг друга, остаются.
— Пусть только сунется! — сердито говорит большой Шурихт. — Он нас лебедой кормил, потому как мы переселенцы.
Пыхтя, подходит Лысый черт. Он видит распиленную на куски подпорку, смотрит на срезанную яблоньку и ничего не может понять. Как же это так? Дети набезобразничали и не убегают?
— Ишь вы! Набедокурили и еще гордитесь?
Молчание.
— В мои-то времена… да никогда бы я себе такого не позволил… напакостить да еще стоять тут с бесстыжими глазами!
— А вы разве пионером были? — бормочет себе под нос большой Шурихт.
Лысый черт быстро поворачивается:
— Что? Кто это? Что это еще такое?
Опять молчание.
— Закоренелые вы, значит. Отпетые, — говорит Лысый черт и обращается к маленькому Шурихту: — Руки за спину, живо!
Маленький Шурихт дергается, дрожит и делает, как ему велит Кимпель. А тот размахивается и изо всех сил лупит маленького Шурихта по щекам.
Большой Шурихт выскакивает вперед и кричит:
— Меня бейте, а его не сметь! Вы… вы… вы лебедой нас кормили… Не смейте бить моего брата!
Большой Шурихт сам кладет руки за спину. Ухмыляясь во весь рот, Лысый черт замахивается на большого Шурихта. А тот надувает обе щеки. Раздается хлопок, словно лопается надутый фунтик, и Лысый черт вытирает рукавом с лица слюни большого Шурихта.
— Я тебе покажу, я те…
Большой Шурихт отступает. В гневе Лысый черт ударяет в пустоту: его рука просвистела над быстро нагнувшимся большим Шурихтом.
— Это я подпорку распилил. Вы за нее меня ударили, и все. Второй раз я вам щеку подставлять не стану.
— Зачем распилил? Зачем? Говори, беженское отродье?
— Нам чушки нужны были, вот и всё.
— Так, чушки, стало быть?
Снова Лысый черт замахивается и ударяет, и снова большой Шурихт успевает нагнуться. Так они и прыгают один возле другого, будто пляшут. На лицах пионеров появляется улыбка.
— Дерево зачем… дерево зачем срезали, говори!
— Дерева я не срезал.
— Не резал, охальник, говоришь? Не резал, значит?
Лысый черт оставляет большого Шурихта в покое, быстро поворачивается и замечает смеющееся личико Стефани.
— Кто дерево срезал? Говори, девка!
— Из наших никто его не резал, — вся дрожа, отвечает Стефани.
— Ты бы еще сказала — господь бог его срезал! Чушки, видите ли, господу богу понадобились…
Пионеры громко смеются. Несколько мгновений Лысый черт ошалело молчит. Потом приказывает:
— На колени! Становитесь на колени! Все, все! Олухи вы такие-сякие!
Маленький Шурихт и длинноногая Лене Ламперт делают, как он велит, но Пуговка рывком ставит маленького Шурихта снова на ноги.
— Мы не виноваты. Мы сами не хотели… — говорит Пуговка.
— Нет-нет, как же… вы этого не хотели! Яблоня сама упала. Еще скажете, это она после обеда соснуть захотела! Лживая банда! Бога вы не боитесь, окаянные!
