Осеннее солнце - Эдуард Николаевич Веркин
Мне от них не сбежать, Туманный Лог он так называется только, но он давно не лог, а остров. И туманы лишь иногда. А в туманы еще больше остров.
Я видел фотографию, сделанную моим дедом в тысяча девятьсот шестьдесят первом, в год полета Гагарина. Деревня походила на картинку из «Конька-Горбунка», где наглотавшийся кораблей Рыба-Кит застрял на поверхности моря, и на его горбу вовсю развелось человечество. С домиками, заборами, колодцами, поленицами, стадами и сенокосами. С мельницей. В шестьдесят первом мельница в Туманном Логе еще стояла, на запруде в овраге. Почти шестьдесят лет спустя все изменилось, Кит давно околел, человечество разбежалось, колодцы вросли в мох, а мельница уплыла, я проверял место, ни следа. Теперь все человечество на холме – мы, Шныровы и Дрондины, запад, центр, восток. Хотя домов сохранилось больше десятка, но они необитаемы даже летом и потихоньку разваливаются, всех с этого острова смыло.
Пять лет назад крайний дом на улице Волкова купил пчеловод Рябцев, он привез сюда ульи и наладил зимник, когда устоялась весна, выпустил пчел, и они взялись за дело. Восточные собирали круглый луговой и мягкий клеверный, северный липовый и немного с акации, западные горький цветочный, из тех фиолетовых цветков на склоне оврага, названия которых я так и не смог запомнить, а южные лесной, с опушки, темный и густой. Пахнущий хвоей, кедром, корой, орехами, маслом. Рябцеву не повезло, ему попались слишком трудолюбивые пчелы, в то лето они нанесли меда с таким перебором, что обрушили рынок в Никольском. Мед никто не хотел покупать, а продавать его пассажирам проезжающих поездов не разрешили местные пасечники. Жара, мед сел, частью подкис, частью свернулся в крупчатку, Рябцев, потерпевший провал в своих начинаниях, перегнал мед на брагу, упился и умер. Возле его дома медом до сих пор пахнет, а пчелы одичали и теперь живут в лесу, я знаю, где их угол, и знаю, как взять мед.
Рябцев был последним, теперь лишь мы, Шныровы и Дрондины.
– Пускай-пускай, зеленушка, – сощурилась Дрондина. – Пускай смеется, недолго ей смеяться.
Шнырова обернулась, но смеялась ли она, не знаю, лицо у нее было презрительное, может, и смеялась.
– А что так? – спросил я.
– Так она по алгебре и по русскому пары за год получила, – с удовольствием сообщила Дрондина. – Тетка Валя ее отлупит сегодня хорошенько! Я же говорю – стоять ей в ближайшие дни не перестоять! Смотри, коза козу встречает!
Со стороны тополей навстречу Шныровой дребезжала Медея.
– Козовщица! – свистнула Дрондина. – Забодайте друг друга!
Не зря День защиты детей и раздача дневников в нашей школе совмещены.
На холме перед нашим домом растут два тополя, лет по семьдесят им, настоящие секвойи. Раньше было три, но года четыре назад самый старый упал. Однажды под утро грохнул, как землетрясение, я на койке подскочил, выглянул в окно, а он на Сироткинский дом свалился, на две части его развалил. Сироткины еще за шесть лет до этого съехали, так что никто не пострадал. Отец Шныровой и отец Дрондиной решили тогда тополь пилить, но поссорились, кому достанется комель, а кому маковка. Так и не распилили, я его через два года распилил и наделал сидушек, а потом и они сгнили, плохие из тополя табуретки.
Шнырова с козой уже почти исчезла за холмом, растворилась в цветении.
– День ремня! – злорадствовала Дрондина. – День порки!
В этом году весна запоздала, начало июня, а яблони все цветут – не остановятся. Да и все цветет, не только яблони, сирень и черемуха, груши возле каждого дома, а еще вишневые сады на склонах, они три года не цвели, а сейчас словно взорвались. И весь холм похож на бело-розовую клумбу, за цветом крыши практически не видны.
Шнырова исчезла. Завтра ее день. Завтра Шнырова придет и станет жаловаться на Дрондину. Скажет, что та не дала списать контрольную по алгебре и диктант по русскому, а это подло, в школе правила кровной вражды должны выключаться, в школе все равны, что как-то раз Дрондина плыла на биологии и Шнырова помогла и рассчитывала на честный ответный жест, но что ждать от Дрондиной? У этих Дрондиных совести ни грамма.
– Эти Шныровы всегда думают дурачком проскочить, – ругалась Дрондина. – Никогда ничего не хотят: ни работать, ни учиться, они даже картошку не окучивали! И морковь не полют! А зачем – можно же все равно у нас украсть! А эта их коза вся в колтунах! У нее блохи с полногтя!
Дрондина не удержалась и в сотый раз поведала историю семейства Шныровых, природных холуев, которые всегда вокруг барина извивались и пятки ему лизали, хотели вольную получить раньше других, но не срослось – их холуйство было так неискренне и бесталанно, что барин решил этих смердов проучить и вольную дал в самую последнюю очередь. А они потом на барина настучали, и барина сослали в Сибирь, уже при советской власти.
– Их предки всегда на всех стучали! – продолжала Дрондина. – Стукаческая семейка! Знаешь, им однажды на ворота барабан продырявленный повесили! Как барабанщикам! Тьфу! А знаешь, что тетка Шныровой своего мужа грибами отравила? А?!
Я знал, но все равно слушал, у меня терпение в сто километров.
– Ее потом в психушку в Новосибирске посадили, так она там и сидит до сих пор!
Под возмущения Дрондиной мы добрались до тополей и начала улицы Волкова. Там Дрондину встретил Бредик, выскочил из кустов, подпрыгивал, радовался.
– Нет, ты посмотри, что эта дрянь натворила?! – указала пальцем Дрондина. – Гадина какая…
В шерсти Бредика застряло несколько комков сухих прошлогодних чертополошин, Дрондина попыталась их достать, но не получилось – колючки, казалось, были вкручены в шерсть, Бредик скулил.
– Выстригать теперь придется… – Дрондина скрипнула зубами. – Она же специально их застрычила!
– Да когда она успела-то? – попытался я защитить справедливость.
Но Дрондину справедливость мало интересовала.
– Я ее козе все рога пообломаю, – холодно пообещала Дрондина. – И копыта пообломаю. Пока.
И Дрондина, забыв попрощаться, пошагала в сторону своего дома.
И я тоже к себе отправился. Учебный год закончился. Все.
Каникулы.
Дома ждал торт «Муравейник», остывала пицца с ветчиной и размораживался лимонад. По оценкам у меня неожиданностей не случилось, так что проверять дневник мама не стала. Подарила сертификат «Ножемании», я давно хотел японский бинокль вместо китайского монокуляра, навигатор, мультитул новый, рогатку,
