Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум
Айао, довольный тем, что видит дикобраза так близко, чувствовал, однако, как сердце его защемило от жалости. В этот момент Фашина, ударив зверя дубиной по голове, прикончил его и положил в старый мешок, который обычно брал с собой, когда шел на охоту.
Вернувшись домой, отец Якубу решил послать половину туши дикобраза с Айао в Югуру. Жена одобрила его, а Якубу был просто счастлив.
38. ЧЕСТОЛЮБИВЫЕ МЕЧТЫ
Из маленького мальчика Айао превратился в стройного, крепкого юношу с легкой цоходкой и правильными чертами лица. Голос у него стал грубее, а движения увереннее. Таким его увидел брат Камара, вернувшийся в Югуру из Джен-Кедже, где он уже три года учился на агротехника и откуда приезжал домой каждый год. Айао действительно очень вырос. Его больше не называли Малышкой.
Прилежный в школе, хозяйственный дома, он стал для отца человеком, чьими глазами тот видел все вокруг. Братья и сестры Айао тоже старались не отставать. Одни из них, после успешных экзаменов получив свидетельство об окончании начальной школы, поехали в Джен-Кедже продолжать учебу. Те, которые не выдержали этих экзаменов, все-таки тоже сумели, при содействии дядюшки Экуэффи, уговорить своих домашних, хотя и не обошлось без бурных сцен, отпустить их в «цивилизованный город» обучаться разным ремеслам.
— Джен-Кедже! Джен-Кедже! Это слово не сходит у вас с языка! — воскликнул Киланко, когда Фива, после разговора с дядей Экуэффи, объявила о своем намерении поехать в большой город учиться шить.
— Но, отец, что мне делать здесь, в Югуру, где ничего нет?
— Как это ничего нет? А бабушка, а мать, а мои сады?
— Когда я вырасту и мне будет, например, двадцать лет, разве мне нужны будут твои сады?
— Ох! Если бы не мое обещание никого из вас больше не наказывать, я бы давно показал тебе, как надо поступать с девчонками, которые так разговаривают, — пригрозил ей Киланко.
— Отпускать девушку одну жить в городе... я против этого, хотя, конечно, мне нравится, что мир моих внуков не ограничивается деревней, — сказала нам Алайя своим, как всегда спокойным, голосом.
— Фива не будет одна в Джен-Кедже, ведь жить ей придется в моем доме. Камара и Исдин смогут навещать ее хотя бы раз в месяц, проводить вместе с ней воскресенье, — возразил Экуэффи.
— Конечно. Ведь в сельскохозяйственной школе свободный день один раз в три недели, а в медицинском училище — в конце каждого месяца, и я действительно не буду скучать, — сказала Фива.
— Что ты скажешь, Селики?
— А что бы ты хотел услышать от меня? Я тоже оставила своих родителей, когда вышла за тебя замуж. И для нас
наступит день, когда все наши дети разъедутся кто куда. Я, видя их успехи в школе, знала, что они один за другим покинут нас, — сказала жена Киланко тихо и грустно. После этих слов она медленно удалилась.
Действительно, никто из детей Киланко, несмотря на глубокую привязанность к Югуру, не хотел там остаться навсегда. Первым решил уехать Бурайма. Сначала он отправился в Джен-Кедже, чтобы готовиться к экзаменам для поступления в сельскохозяйственную школу, но потом его планы изменились, и, руководствуясь своими честолюбивыми мечтами, он решил поступить в медицинское училище в Дакаре[35]. Его двоюродный брат Ассани, мальчик с невзрачной внешностью, с худым лицом, но с острым, хватким умом, последовал его примеру.
— Семь лет учебы! Подумать только — семь лет! Вот оно, тщеславие! Если бы они не были моими сыновьями, я бы их просто-напросто проклял! — воскликнул Киланко, когда узнал об этой новости.
Ньеко, хотя и провалилась на экзаменах, все равно умудрилась сбежать из родительского дома. Она заболела, и ее отправили в Джен-Кедже в больницу. После болезни Ньеко сказала дяде Экуэффи, что ей хотелось бы выучиться шитью. Добродушный дядюшка, пустив в ход всю свою хитрость, мягко, но решительно отстоял ее желание, и Ньеко осталась в городе.
«Только бы она вернулась в Югуру, когда станет настоящей портнихой», — прошептала нам Алайя со вздохом, а Селики при мысли, что одна из ее дочерей, больше всего на нее похожая, отказалась от Югуру, не думая о ней, ее матери, с трудом сдерживала слезы.
Сита оказалась единственной, решившей не покидать свою деревню, свою семью. Казалось, что, получив свидетельство об окончании школы, она решила больше не утруждать себя занятиями. Сита читала, но только для своего удовольствия. Писала письма братьям и сестрам за своих родителей, а им читала те, что приходили в ответ. Ловкая в домашнем хозяйстве, она быстро находила применение своим медицинским познаниям и навыкам шитья, полученным в начальной школе на уроках труда. Твердо помня об издавна заведенных порядках в доме, она помогала матери с удивительной сноровкой. И все это не потому, что Сита не умела мечтать, а просто она не хотела уезжать от своих родителей, не хотела покинуть Югуру. Айао в письмах к братьям и сестрам, которые, по словам Киланко, «сбежали от бабушки, от отца и матери», писал о ней так: «Наша загадочная и всегда спокойная Сита».
Но тем не менее с ней первой он поделился своими планами поехать в Джен-Кедже и продолжить там учебу.
— Когда получишь свидетельство об окончании школы? — спросила Сита.
— Ну конечно. Разве отец отпустит меня без такой бумаги!
— Но ведь Якубу уже там, и отец нисколько не сомневается, что ты однажды тоже выразишь желание поехать к нему.
— Мы друзья, это верно, но у нас разные вкусы. Например, он захотел стать техником.
— А ты?
— Еще не знаю. Если бы из меня вышел учитель, такой, как старый Джамарек!
— Можешь не объяснять! Ведь то, что ты заставил отца выучить некоторые слова по-французски, уже говорит о твоем призвании.
— А разве ты здесь ни при чем? Думаешь, я не слежу за тобой? Недавно мама мне вдруг сказала по-французски: «Отстань от меня!»—да так к месту, что я сразу догадался: это твоя работа.
— Мне приятно, что ты заметил это.
Оба они очень ловко, осторожно и ненавязчиво начали обучать своих родителей грамоте.
Айао, более прямолинейный, не стал скрывать от отца, что был бы очень счастлив, если бы в день вручения наград тот смог бы понять хоть одно слово из речи господина директора. Киланко задумался. Его совершенно не волновала речь толстого господина Джамарека. Но Айао почти всегда был
