Три куля черных сухарей - Михаил Макарович Колосов
— Да он што, с ума сошел? Ишь расщедрился! Это он нарочно, чтобы испортить детей, ей-богу, нарочно. Завтра чтобы его в доме не было! — указала она под кровать. — Отдашь хозяину.
— «Хозяину»! Будто я знаю, кто хозяин. Может, он аж из города прилетел…
— Хозяин сам найдется, был бы голубь.
— А если не найдется?
— Выпусти, — сказала мать. — Или отнеси Родиону.
— «Выпусти»! В такую погоду? Он и так еле живой.
Мать посмотрела на окно, в которое хлестал дождь, подумала и сказала:
— Не век же такая погода будет… Может, завтра потеплеет.
На этом первое «благословение» закончилось, голубь остался ночевать. Он всю ночь почему-то жалобно поуркивал — то ли боль его какая беспокоила, то ли ему снились страшные сны.
Утром, Васька еще не вставал, бабушка пришла. Не успела та спросить, как дети, мать тут же принялась жаловаться, да так горестно, так обреченно, будто и впрямь случилась непоправимая беда.
— Помощники? Дождешься!.. Думала, ну один, кажись, уже вырос без голубей, дал бог. Большой стал, чуб уже пытается зализывать. И вот на́ тебе — голубь!
— Да чего ты уж так-то раньше времени убиваешься? — возразила ей бабушка. — Может, все еще и обойдется. А и заболели голубями — велика беда! Голуби, как корь, детская болезнь. Переболеют, и все пройдет. Вон наши ребята тоже держали голубей, а ничего: повыросли — все само собой и отпало. Гаврюшка и совсем ими не занимался, а Иван год или два. Петро — тот, правда, бегал за ними. А как поступил на работу — все и кончилось, куда те голуби и подевались… Будто растаяли.
Слушает бабушку Васька, сердцем мягче делается — правильно она рассуждает. А мать знай свое:
— На это рассчитывать нельзя. Хорошо, как переболеют, а как на всю жизнь? Вон Илюха Солопихин школу так и забросил. А все из-за голубей.
— Ну, ты уж и сравнила! Посмотришь, куда оно у них пойдет, тогда и приструнишь.
— А Лама? — не унималась мать. — Всю жизнь с голубями. И што хорошего? Женатый! Дети есть, а он сам как маленький, ни стыда, ни совести, бегает с мальчишками по улицам. Работает через пень-колоду, пьет да в карты играет. Жена плачет от него. Ну?
— Лама… А много таких-то? Што ж ты берешь уж совсем падших?
— Много?.. Хватает… Один Лама да другой мой будет — вот чего я боюсь. Ламу ж тоже какаясь мать родила, нянчила, радовалась, думала: человек будет…
— Так-то оно так, — сказала бабушка.
— А потом… Голубями ж надо заниматься, это ж не куры. Выпустил полетать и дрожи, штоб не улетели совсем. — Увидят другие, набегут сразу — орава целая. Крик, свист, драка…
— Обязательно драка, — отозвался Васька.
— Ну, поглядим, — сказала мать. — Поглядим.
— Проснулся, внучек? — заглянула бабушка к Ваське. — Показал бы, што за птицу поймали?
— Ой, нужна она вам? — всплеснула мать руками. — Вы дак тоже как ребенок, ей-богу!
Нырнул под кровать Васька, вытащил голубя. Тот уже совсем окреп, смело озирался по сторонам, вырывался, и Васька выпустил его на пол. Склонив голову набок, голубь взглянул на потолок, встряхнулся сердито и пошел важной походкой по комнате. Взлетел на подоконник, походил вдоль стекла, забеспокоился, слетел на пол и быстро зашагал под кровать. Там он забился в свой угол и начал жалобно басить.
— Хорош! Важный, как петух! — сказала восхищенно бабушка. — А вишь — скучает, голубку ему надо.
— Во, во! — услышала мать. — Новая забота! А где ее взять? Купить — денег нету! Значит, воровать?
— Да ну, мам!.. — поморщился Васька.
— Што «мам», што «мам»?.. Тебе уже самому голубку надо, а ты…
При матери и бабушке Васька больше к голубю не лазил, только налил ему воды и корму бросил небрежно: мол, не очень он его и увлекает. Сидел учил уроки. Но, встретив по дороге в школу Алешку, наказал ему:
— Ты смотри там за голубем. Маме поменьше глаза им мозоль.
— Ладно, — понимающе кивнул тот.
После полудня ветер разогнал тучи, и Алешка подался на улицу — к дому Солопихиных. Там собирались все ребята, большие и малые, и ждали, когда Илья Солопихин выпустит своих голубей. Голубей у него много, все породистые, летают красиво, высоко и долго.
Когда пришел Алешка, здесь уже толпились мальчишки. Илья тоже был среди них, но голубей не выпускал, поглядывал вверх: много тяжелых черных туч еще плавало в небе и неизвестно, то ли они расплывутся в разные стороны, то ли снова сойдутся вместе и плотно закроют солнце. Голубей пускать в полет в такую погоду Илья не решался.
Илья стоял в пальто нараспашку, в кепке, сбитой набок, рассказывал:
— Прошлую зиму пугнул пару. Солнечно было, тихо. А на высоту поднялись — там ветер и погнал их. Вижу, борются голубки мои с ветром, а никак не совладают, так и унесло их неизвестно куда. В гнезде яички остались, пропали. До сих пор жалею, хорошая пара была. — Он поддернул штаны, вытер нос рукавом. Увидел Алешку, кивнул ему: — Ну, Алех, скоро голубей заведете?
— А у нас уже один есть, — сказал Алешка.
— Не может быть! Где же вы его взяли?
— Родя… Дядя Родион дал.
— Какой-нибудь сизый дикарь?..
— Нет. Настоящий. Белый, плекатый…
У Ильи глаза заблестели, он хотел что-то сказать, но тут увидел: из-за тучки показался чужой голубь, мигом побежал во двор, выгнал своих голубей на крышу, стал потихоньку попугивать, чтобы они взлетали над крышей и снова садились: так Илья заманивал в свой садок чужих голубей.
А Алешка, не долго думая, побежал к себе домой. Решил: «Подвяжу голубю крыло, выпущу во двор — авось второго приманю».
Прибежал, взял голубя, зажал между колен, самые большие перья в крыле перевязал ниткой, вынес во двор. А около ворот уже ребятишек полно: пришли голубя посмотреть. Алешка показал им издали своего красавца и пустил на землю. Голубь огляделся по сторонам и стал расправлять крылья. Распустил одно крыло, другое, нитка тут же и сползла. Увидел Алешка, что голубь освободился, упал духом. Все, считай, что его теперь уже нет: сейчас взмахнет крыльями — и поминай как звали. Стоял Алешка, затаив дыхание, смотрел то на ребят, то на голубя, не знал, что делать.
Голубь еще раз огляделся, присел и вспорхнул на крышу дома. Тут он вытянулся на длинных ногах, словно высматривал кого вдали, потом принялся быстро бегать по коньку взад-вперед и ворковать.
Ребята с интересом наблюдали за голубем.
— Вот это голубь! — сказал кто-то. — Большущий какой!
— Не голубь, а настоящий гусь.
— На вид-то хорош, а как
