Тайное письмо - Коллектив авторов
— Ты что, мам, на меня-то кричишь, ведь я ничего не говорила. — Мария с обиженным видом вошла в дом и стала подметать покрытый старыми циновками кан.
8
О Сок Тян вернулся домой поздно вечером. Он был настолько пьян, что едва держался на ногах. Вся семья затаив дыхание смотрела на него. Удивляться было чему: такой случай произошел с О Сок Тяном впервые в жизни.
— Что с тобой, старик? — Сюзанна первой нарушила молчание, видя, что муж до такой степени напился, что не может выговорить ни слова и качается из стороны в сторону, словно тростинка на ветру.
О Сок Тян, взглянув на нее помутневшими бессмысленными глазами и с трудом ворочая языком, проговорил:
— Что... со мной? Эх ты, дурная голова, не ви-иидишь, что я готовлюсь в далекий путь, в ра-а-ай.
— В рай так в рай, но зачем ты напился сури?[22]
— Су-ури... Су-ури... Что его, нельзя пить? И Христос пил виноградное вино.
— Ты и вправду с ума спятил, в жизни не пил, а сегодня налакался где-то. — Сюзанна не на шутку встревожилась: как бы, чего доброго, мужа не наказал бог. Если укоряешь бога в душе, никто об этом не знает, но на глазах у всех, так открыто, употреблять грешные напитки — это уж никак не утаишь от людей.
— Не... невежественная женщина, лучше помалкивай! Христос перед тем, как его распяли за грехи людей, тоже выпил вина. Если сам бог, понимаешь, сам бог, послал такой дождь, то зачем сопротивляться? Лучше не перечить ему и отправиться в тот мир. Я после долгого раздумья решил покинуть этот свет. — Слезы текли по щекам О Сок Тяна.
Сюзанна не могла понять, пьяный ли это бред мужа или он говорит всерьез, и не знала, как отнестись к его словам.
— Ну ладно, хватит ерунду молоть! Ты что, старый, думаешь: каждый, кто хочет, может попасть в рай? Ложись-ка скорей спать, не стыдно ли тебе, пьяному, соседей!
Но О Сок Тян упал на колени и начал читать последнюю молитву — исповедь перед смертью. После молитвы он подозвал к себе жену:
— Ну, старуха, желаю тебе безбедно жить с детьми... прощай! — И он свалился как подкошенный. Плотно закрытые глаза, крепко стиснутый рот не предвещали ничего доброго. От чрезмерного употребления непривычного крепкого напитка он весь горел.
От кого-то Сюзанна слышала, что, когда человек горит от сури, то лучшее лекарство — свежий огуречный сок. Несмотря на проливной дождь, она побежала на огород за огурцами, выжала сок и начала поить мужа. Но все было тщетно! На рассвете следующего дня О Сок Тян скончался, оставив постылый свет, где льются, как этот не знающий конца дождь, неутешные людские слезы.
Сюзанна и трое детей, так неожиданно лишившись кормильца, плакали навзрыд. А на улице все лил и лил дождь, заглушая своим шумом рыдания осиротевших.
Ли Ги Ен
ВОН БО
1
Сек Бон вернулся в гостиницу вечером. В его отсутствие в номере поселили старика и старуху, приехавших, видимо, из глухой провинции. Старик, распластавшись, лежал на кане и тяжко стонал. Вид у него был изможденный и страдальческий. Увидев молодого человека, он попытался подняться, опершись о постель жилистыми костлявыми руками. От натуги на лбу у него вздулась вена. Старуха, замешкавшись было в момент появления Сек Бона, бросилась к нему и помогла сесть.
— Подвинься-ка, освободи место. — Она неправильно произносила слова, с акцентом, каким обычно отличаются провинциалы.
Сек Бон, пропустив мимо ушей предупредительные слова старухи, сердито поглядывал на дверь, ведущую в хозяйские покои.
«Эти поклонники злата ничего, кроме денег, не признают. Только потому, что я несколько дней не платил за их отвратительную стряпню, они вселили в мой номер каких-то стариков», — ругал он про себя хозяев гостиницы. Но выхода не было, приходилось мириться. И, стараясь не показать своего неудовольствия, он со спокойным видом присел на теплый кан, устланный циновкой.
Однако это вовсе не значило, что Сек Бон окончательно примирился. Если б такая черта была в его характере, он не принимал бы участия в забастовке шахтеров и не лишился бы работы. Он знал твердо: в этом просторном мире, где он не мог заработать себе на кусок хлеба, на зло надо отвечать злом, за кровь платить кровью! Молчаливый протест против несправедливости, упорное неповиновение судьбе — вот что он выработал в себе за долгие годы непосильной, изнурительной работы. Это как бы стало второй его натурой.
И на этот раз Сек Бон позвал бы в номер хозяина гостиницы и обрушил бы на него целый поток гневных обличительных слов, но ему почему-то до боли в сердце было жаль этих беспомощных стариков. Он молча проглотил обиду.
Нетрудно было догадаться, что старики — крестьяне. У обоих были жилистые натруженные руки. Если он выгонит их сейчас из номера — куда они денутся? Кажется, еще вчера они ночевали в другом номере, но, видимо, они тоже не уплатили за стол и хозяева переселили их сюда.
— У-ух, жулики!.. — Сек Бон, сам того не замечая, выругался вслух.
— Да вы пересядьте сюда, здесь удобнее, — забеспокоилась старуха.
— Благодарю, мне и здесь неплохо. — Сек Бон сочувственно посмотрел на негнущиеся ноги больного старика.
— Вы тоже поездом приехали в Сеул? — Старик говорил с трудом, тяжело переводя дыхание.
Хотя болезнь иссушила его, превратив в скелет, обтянутый кожей, но по всему было видно, что когда-то это был человек огромной физической силы.
— Поездом?.. Да, да, я приехал в поезде.
— Э-хе, в поезде, значит... Тогда и у вас, наверное, какое-нибудь важное дело здесь?
— Нет... Я так... — Сек Бон был озадачен словами старика.
Некоторое время он молча смотрел на него, как бы спрашивая: «В чем дело, объясните?»
А старик, услышав ответ, очень удивился легкомыслию молодого человека: «Надо же, без дела прокатиться до Сеула, и не на чем-нибудь, а на поезде».
Он долго шевелил сухими губами, устремив удивленные глаза на этого чудака.
— Я тоже поездом приехал... поездом... в больницу, к врачам... А вы-то по какому делу сюда приехали?
— Что?! — Сек Бон, погруженный в свои мысли, не расслышал вопроса. — Вы первый раз в Сеуле?
— И в Сеуле первый раз, и на поезде первый раз...
— Первый раз ехали поездом?! В какой же провинции вы живете?
Старику,
