Мария Халаши - На последней парте

Постояла-постояла возле него Кати и пошла домой.

Когда на другой день Кати спросила Феттер, почему она не пришла, Аги только головой встряхнула: "А что?" - и уже отвернулась было от Кати, но потом вдруг что-то пришло ей в голову, и она сказала:

- Знаешь что, приходи лучше ты к нам. Я предупрежу маму.

Кати готова была на голове ходить от радости. Все-таки она хорошая, эта Феттер, - вот к себе зовет. Кати попросит у Хромого дяди несколько привядших астр и отнесет Аги. Ах да, у Хромого дяди нет сейчас цветов! Ну ничего, сойдет и яблоко!

- Завтра... Нет, это не годится... Послезавтра у меня балетный кружок... Вот что, приходи в субботу! - сказала Феттер и стремительно убежала: следующий урок был география, а она была ответственной за карты.

Что правда, то правда, до субботы Кати и не раскрыла учебников - не беда, у Феттер все выучит! Сделала только "геометрическое тело", то есть кубик из картона склеила, за что сразу же получила пятерку: ее кубик вышел лучше всех.

Шаньо кубик тоже понравился. Вечером Кати показала ему и спросила:

- Скажи-ка, что это?

- Кубик, - недолго думая ответил Шаньо.

- Держи карман шире! - торжествовала Кати. - Геометрическое тело!

Шаньо повертел кубик, внимательно осмотрел его и объявил:

- Кубик.

- Тетя Дёрди лучше знает, чем ты! Геометрическое тело!

Шаньо спорить не хотелось. Он пожал плечами. Ему-то что! Этот кубик точь-в-точь как обыкновенный кубик, но если какая-то там тетя, пусть хоть и тетя Дёрди, называет иначе - что ж, пускай себе! К тому же Шаньо был занят совсем другим: он хотел купить туфли и уже высмотрел роскошные желтые полуботинки, точно такие, какие надевал по праздникам Шани Добо, но отец не позволил купить их. Купи себе, говорит, приличные коричневые ботинки на шнурках! Это, видно, тетя Лаки его настропалила. Во все-то она вмешивается! Подумаешь, ну залатала ему в прошлый раз рубашки, ну и что из этого...

- Геометрическое тело, геометрическое тело, - распевала Кати, пританцовывая вокруг стола. Потом вприпрыжку вылетела на кухню и вытащила из ящика коробочку с пуговицами. Отодвинув геометрическое тело, высыпала содержимое коробки на стол. Кати выбирала из разноцветной горки то одну, то другую пуговицу и подолгу рассматривала. Большую лиловую пуговицу, найденную когда-то в шкафу под бумагой, она посмотрела на свет. Пуговица сразу стала прозрачно-розовой. Потом, улыбаясь, поглядела на толстенькую коричневую пуговку - вылитый муж тети Дёрди! Тоже с большим таким животом. А белая перламутровая пуговица напоминала луну, и даже с темными пятнышками. Любимицей Кати была плоская красная пуговка. Если отставить ее подальше да зажмурить один глаз, видно, как красная пуговка улыбается. А еще она умела прыгать. Поставит Кати спичечную коробку, скажет: "Гоп!" - и красная пуговка перепрыгивает через коробку. А вот пуговицу с золотым ободком Кати не любила, хотя вообще-то золотой ободок - это очень красиво. Она выудила из горки коричневую пуговицу от пальто. Пуговица была украшена сверху полосками, а глубокие дырки смотрели на Кати словно чьи-то глаза. Кати погладила полоски на пуговице. "Вроде меня, - подумала она, - лохматая!" И положила ее - единственную - в пенал, остальные же смела опять в коробочку. Но в ящик коробку не стала прятать. Зачем? Ведь завтра суббота...

Тетя Лаки сердилась:

- Не съешь этот соус, в воскресенье не получишь ватрушек!

Кати обожала ватрушки, но соус не шел в горло. А ведь из школы она прибежала такая голодная, что сразу, даже не заходя домой, постучалась к тете Лаки. Тетя Лаки теперь почти всегда готовила и для них.

Но когда вкусный соус был уже в тарелке, до Кати вдруг дошло, что сегодня суббота и она идет к Феттерам. Как ни сердилась, как ни грозилась тетя Лаки, Кати уже было не до еды.

Она завернула в газету коробку с пуговицами, перевязала шпагатом и, хотя папа разошелся вовсю, так и не осталась дома раздувать огонь - конечно, Шаньо опять принес сырые дрова... Но нельзя же заставлять Феттер ожидать себя!

У нее чуть сердце не выскочило, когда она увидела на вычищенной до блеска медной табличке надпись: "Агоштон Феттер". Агоштон. Странно все-таки, что такого маленького человечка, как дядя Феттер, зовут Агоштон! Кати позвонила. Звонок отозвался у нее в животе гулким эхом. С замиранием сердца она ждала: вот сейчас дверь распахнется, и она переступит порог. Уж конечно, у Феттеров должна быть такая же фарфоровая танцовщица, как у доктора Жиги. Кати, стараясь даже, не дышать, прислушивалась, не идут ли уже открывать дверь. Никто не шел.

Кати снова позвонила. Теперь уже не коротко и робко, как в первый раз, а долго и настойчиво. Никакого ответа. Нажала кнопку еще и еще раз, - вдруг они просто не слышали? Ответом была мертвая тишина, словно Кати завернула ненароком на необитаемый остров.

"Их нет дома!" Эта мысль потрясла Кати, и сердце ее сжалось, словно на него положили ледяную тряпку.

Вне себя от горечи и от ярости, она била, дергала, ломала звонок, и он вторил ей, жалобно всхлипывая.

Из соседней двери высунулась голова.

- Одурела ты, что ли? - спросила незнакомая тетя. Кати не знала, что ей сказать, ведь на такой вопрос невозможно ответить ни "да", ни "нет".

- Не видишь, что нет их дома? - продолжала незнакомая тетя. - Они уехали к бабушке в Фот сразу же после обеда. Они всегда проводят там субботу и воскресенье...

Только на проспекте Ленина, перед лавкой, где торгуют ножами, Кати пришло в голову, что следовало хотя бы поблагодарить ту женщину...

Послезавтра она скажет тете Дёрди, что лучше бы ей заниматься с Персиком, а то класс этак проиграет соревнование и все свалят на нее, на Кати. Обязательно надо сказать! А Феттер и в прошлый раз не пришла, а в субботу, как всегда, к бабушке своей уехала - вот и опять не удалось позаниматься.

Но в понедельник тети Дёрди не было. В класс к ним пришел директор с какой-то седой учительницей и сказал, что тётя Дёрди простудилась и ее будет заменять тетя Илонка и чтобы все вели себя как следует.

Ребята никогда не видели до сих пор тетю Илонку. Вероятно, она работала в какой-нибудь другой школе. Тетя Илонка спросила, что они проходят по венгерскому, по арифметике. Феттер встала и нараспев, как всегда, очень точно ей ответила, хотя вопрос относился вообще-то ко всему классу.

Между прочим, перед уроками - еще не было восьми -Феттер подлетела к Кати с оправданиями: она, дескать, не знала, что в субботу поедет в Фот, но как-нибудь на днях они обязательно начнут заниматься, только чтоб Кати никому не говорила.

- Не скажешь, правда ведь? - попросила она.

- Не скажу, - без малейшего колебания ответила Кати.

Весь первый урок тетя Илонка читала им сказку, хотя Феттер и рассказала ей про венгерский и про арифметику.

На перемене Коняшка сказал даже:

- А она лучше тети Дёрди, та вечно спрашивает.

Кати горячо запротестовала, даже лягнула слегка Коняшку, хотя тетя Дёрди и в самом деле без конца спрашивает.

На следующем уроке была история. Рассказывала тетя Илонка на редкость скучно. А ведь когда тетя Дёрди рассказывает о турецком владычестве и о подвигах венгерских витязей, так муха пролетит, и то слышно. Сейчас же никому не было никакого дела до истории, да и самой тете Илонке тоже - по крайней мере, так казалось Кати. Она говорила об осаде Эгера так, словно сама в это время думала совершенно о другом.

Скандал разразился после большой перемены.

По расписанию был урок рисования. Феттер приготовила цветные мелки; ответственной за мелки была, правда, Мари Золтанка, но все ведь знали, какая она неловкая. Дежурным был Кладек. Он вытер доску губкой, - Като Немеш разрисовала ее за перемену вдоль и поперек: изобразила школу, и притом очень точно, даже цветущие пеларгонии в окнах не забыла. Когда раздался звонок и тетя Илонка вошла в класс, все уже было в порядке, кроме доски, потому что Кладек, стирая, только размазал мел. Пока доска не высохла, это было незаметно. А когда она высохла, тетя Илонка уже вошла в класс. Сказав: "Садитесь!" - учительница поставила на стол горшок с цветами и велела срисовывать. Сама она тоже взяла в руки зеленый мелок и только тут заметила, в каком виде доска. Обернувшись к среднему ряду, она поманила пальцем:

- Иди, сотри как следует.

Мари Золтанка с готовностью вскочила.

- Не ты, - отмахнулась тетя Илонка, - вон та, другая.

Поднялась Като Немеш, - она сидела за Мари и решила, что вызывают ее.

- Да нет же, - нетерпеливо воскликнула седая учительница, - с последней парты! Вон та, цыганка!

Только что каждый занимался своим делом - гремели пеналами, просили друг у друга кнопки, менялись цветными карандашами, - и вдруг наступила тишина. Тяжелая, зловещая тишина,

Нарушил ее нетерпеливый голос тети Илонки.

- Ты что, не слышишь? Иди же скорей! Ну?!

Кати послушно встала; голова ее совсем ушла в плечи, как в той кондитерской на Главной площади, когда Маргитка ее выгоняла. Полузабытое гнетущее ощущение какой-то угрозы, переходящее в готовность к бегству, охватило ее. Сколько раз она испытывала его, даже во сне!