У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
– Но ведь на пляже нас всех видят в купальниках, – заметила Марина.
– Да, но босиком или, в лучшем случае, в шлёпанцах. А для конкурса придётся надеть туфли на каблуке. И никаких летних сандалий – закрытые туфли, как зимой. Голые бедра и закрытые туфли – признак женщины с дурной репутацией.
В общем, заключила Марина, понять, как взрослые определяют, считать ли одежду приличной или нет, невозможно.
Но с учётом того, что происходило с ней самой, даже подобный рассказ не показался Лалаге интересным. Единственное, что стоило бы обсуждать, – это любовные истории, особенно когда влюблённые должны идти наперекор всему, подумала она. Вот она бы могла написать письмо, от которого перехватит дыхание.
Хотя нет, именно написать-то и нельзя, вздохнула Лалага, прервав полет своих мыслей. Нельзя записать даже в «Летнем дневнике», иначе придётся постараться, чтобы он не попался на глаза Ирен.
Тильда проснулась к семи вечера. Лихорадка немного спала, но пострадавшая нога настолько распухла, что в доме не нашлось бы подходящей по размеру обуви – даже у дяди, хотя Тильда вряд ли согласилась бы надеть мужские ботинки.
– Да зачем тебе обувь? Всё равно же на улицу не выходишь, – проворчала синьора Пау, перемеряв на неё столько туфель, ботинок и тапочек, что потерял бы терпение даже принц из «Золушки».
– Сегодня не выхожу. А завтра?
– Завтра, завтра... Завтра будет видно.
Взрослые, выходя из себя, всегда говорили что-то подобное.
Завидев Лалагу, Тильда бросила на неё вопросительный взгляд, но в присутствии всей семьи, оживлённо болтавшей возле постели, у них не было возможности перекинуться хотя бы словом.
Когда же они наконец остались на минутку одни, Лалага едва успела шепнуть: «Миссия выполнена. Сегодня, здесь. Под окном», – как Зира и Форика уже снова стояли у двери, навострив всегда готовые уловить самый тихий шёпот уши.
Ужин подходил к концу, когда раздался стук в дверь – это Ирен раньше ожидаемого вернулась из Тоннары.
– Мы закончили к восьми, и крестный отвёз нас в Портосальво вместе с платьем. Смотрится замечательно, завтра синьора прапорщица будет самой нарядной.
– Раз уж твоя подруга вернулась, – сказал Лалаге отец, – почему бы тебе не сходить с ней в бар и не попросить немного льда для Тильды?
Терраса бара, спрятавшаяся под тростниковым навесом, вся светилась огнями керосиновых ламп. Граммофон на подоконнике гремел американскими дисками, но музыка с трудом пробивалась сквозь шум разговоров. Сегодня были заняты все столики, и Пьерджорджо, старший брат Ирен, деловито переходил от одного к другому с подносом, полным бокалов.
– Смотри! – тихо сказала Ирен, потянув подругу за рукав. – Здесь Лопесы. Странно, что на этот раз они соизволили сесть среди прочих смертных.
Лалага решила не смотреть в их сторону, чтобы не здороваться, но услышав мужской голос, так удивилась, что не могла не обернуться.
Да, вот уж этого она ожидала в последнюю очередь! Эти жеманницы сидели за столиком в компании трёх «дикарей» с Репейного острова: Джакомо, Пьетро и Джорджо, который оживлённо беседовал с Франциской.
Глава пятая
– Судя по всему, принцессы сегодня в ударе, – заметила Ирен.
Лалага прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего и не выдать тайну. Она была вне себя от ярости и дикой ревности за сестру: среди всех девушек на Серпентарии Джорджо и его друзья умудрились выбрать именно этих трёх змеюк!
Должно быть, сестры Лопес сами проявили инициативу: они считали, что их слово – закон для всех, не понимая, что настоящее достоинство присуще тем, кто уважает себя, а не презирает других. Но ведь ребята, думала Лалага, могли, даже обязаны были избегать их, под любым предлогом отказываться от их компании. Особенно Джорджо. Как он может спокойно сидеть здесь, попивая лимонад, когда его любовь прикована к постели?
«Вот сейчас я подойду и скажу ему, что Тильду нужно везти в больницу на вертолёте, – пустилась фантазировать Лалага. – А ещё лучше, скажу, что она умерла».
Какое же это будет удовольствие – наблюдать, сколь мучительно раскаяние преступника, сколь сильно гложет его чувство вины! А она только поглядит на него без тени сочувствия и рассмеётся! Так тебе и надо, предатель! «Бедняжка Тильда, её сердце будет разбито, когда она узнает. Нет, она не умерла, но, конечно, умрёт, если не от яда морского дракона, то от грусти и печали. Ведь эту боль не вылечишь кордиамином».
– Лалага, что с тобой? – нетерпеливо
