У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
– Тогда я вернусь и тебя найду.
Ирен убежала в сторону порта, а потому при всём желании не смогла бы увидеть, как Лалага направляется к Старому маяку.
С трудом приподнявшись на кровати, Тильда написала Джорджо записку.
– Иначе он может подумать, что ты его обманываешь, а на самом деле тётя с дядей всё раскрыли и меня заперли. Я напишу, что тебе можно доверять. Но ты должна пообещать не читать.
Лалаге сразу вспомнилась сказка, в которой гонец привёз приказ, гласивший «Подателя сего должно немедленно предать смерти», и расхохоталась. Поручение казалось ей очень важным: впервые в жизни она была не просто свидетелем, а непосредственным участником реальной любовной истории.
У дверей дома, ожидая Форику, стояла Зира, держа за руки обоих близнецов: те, всё ещё слишком взволнованные после произошедшего с Тильдой, отказались спать днём, и няни, чтобы не беспокоить взрослых, решили с ними прогуляться.
– Мы идём собирать ежевику в сторону Дьяволовых рогов. Пойдёшь с нами?
– Нет, я лучше поищу какой-нибудь вдохновляющий пейзаж.
Чтобы создать себе алиби на случай встречи с кем-нибудь из знакомых, Лалага решила взять с собой альбом для набросков (тот, что с самой шершавой бумагой), коробку акварели и бутылку воды. Она не первый раз рисовала на пленэре, как французские импрессионисты. (Лалага знала, что эти художники произвели революцию в живописи именно потому, что писали не в мастерской, а на свежем воздухе. Об этом она прочитала в журнале.)
Джорджо уже ждал на поляне. Естественно, он удивился, увидев младшую сестру вместо старшей, и поначалу встретил её с некоторым недоверием, но, прочитав записку, сразу же улыбнулся, и Лалага была очарована ослепительным блеском его зубов на фоне загорелого лица. Настоящий красавчик! Правда, решила она, больше похож не на Таба Хантера, а на Джеймса Дина в «Бунтаре без причины». Неудивительно, что его встречи с Тильдой вызвали такой гнев всей семьи.
– Я рад, что теперь у нас, по крайней мере, есть союзник в стане врага, – радостно сказал парень. – Как тебя зовут, Филлида[4]?
– Лалага.
– Звучит странно: будто поэму читаешь. Интересный у тебя, должно быть, дед: Лалага, Матильда... Ну, то есть, Матильда – вроде бы, нормальное имя, но в вашей семье и оно звучит как-то по-особенному. Тильда говорит, у твоей младшей сестры тоже необычное имя.
– Да, Пиккарда. Это такой персонаж в «Божественной комедии». Но мы зовём её Пикка.
– Того не лучше. Давай-ка сократим этот список отрезанных древних голов.
Улыбаясь, он выглядел ещё симпатичнее. Что касается имён, Лалага была с ним полностью согласна. Она предпочла бы зваться Джузеппиной, Лаурой или Луизой – эти имена, по крайней мере, не вызывают такого количества язвительных замечаний.
– Но ведь Тильда – очень красивое имя, – робко возразила она, пытаясь защитить сестру.
– Прекрасное. Вот, гляди, – он вытянул руку и показал татуировку на предплечье: сердце с подписью «Тильда». – Хотя она не настоящая, я сделал её шариковой ручкой.
Жаль. Настоящая татуировка, чтобы до самой смерти, была бы романтичнее.
– Слушай, Гекзаметр[5], а ты уверена, что с Тильдой ничего серьёзного? Говоришь, завтра она уже будет здорова?
– Может, завтра ещё нет, но послезавтра точно.
– Передай ей, пусть не спешит и не встаёт в постели, пока не почувствует себя хорошо. И ещё скажи, что я сегодня тоже приду к окну. Она сможет встать и подойти?
– Думаю, да.
– Тогда до скорого.
Выходит, Джорджо знал, что она будет присутствовать при их свидании, но это, казалось, его совсем не беспокоило. Лалага довольно хмыкнула и отвернулась.
Теперь она могла спокойно вздохнуть и насладиться ароматом голубых цветов розмарина, согреваемых ярким солнцем. Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, в следующем году у неё тоже будет возлюбленный, с которым она станет тайно встречаться. Серпентария летом была идеальным местом для любовных историй.
Глава четвертая
Когда Лалага вернулась домой, мать сказала ей, что Тильда уснула, и она вышла во двор, чтобы наконец прочитать пришедшие утром письма.
Аврора Леччис писала о том, какая у неё храбрая кошка, о нуге, которую она попробовала на деревенском празднике, о сварливой соседке-сплетнице... Неужели она думает, что кому-то интересны подобные глупости?
Письмо Марины Доре оказалось, по крайней мере, забавным. Она в эпическом ключе рассказывала о недавней семейной ссоре. Греков в ней представляли родственники, не возражавшие против того, чтобы её восемнадцатилетняя сестра Виттория
