У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
А поскольку Лалага не могла узнать и, если надо, помешать им, не вызывая подозрений, она просто стала предлагать гулять всем вместе по безопасному маршруту.
– С чего бы у тебя проснулась такая любовь к близнецам? – спрашивала Ирен, которая была совсем не в восторге от перспективы прогулок с нянями, как маленьким.
– Даже и не знаю... Может, потому, что зимой в интернате я так по ним скучала?
Как же стыдилась Лалага своего вранья, пусть даже такого безобидного! Но другого решения она не видела.
Глава седьмая
Как-то на пляже Тильда предложила:
– Давай прогуляемся вдоль берега.
– Пойдём, Ирен! И надень туфли, а то песок ноги обожжёт, – крикнула Лалага, поднимаясь.
– Нет. Без Ирен. Только мы вдвоём. Надо поговорить.
Разочарованная Ирен снова улеглась на полотенце. Теперь она проводила больше времени на берегу с Пиккой, Тома и Шанталь, строя для них замки из песка, чем общаясь с Лалагой. Сестры Лопес тоже это замечали и каждый раз, когда её подруга уходила гулять с кузиной, демонстративно хихикали. В один прекрасный день Ливия даже подсела к Ирен поболтать, попытавшись вовлечь в обсуждение дурацких сплетен о певцах и актёрах с телевидения. Так она надеялась смутить и унизить Ирен, отлично зная, что на острове нет ни одного телевизора: Ирен и видела-то его всего раза два-три, когда ездила навестить родственников на материк.
Но Ливия оказалась ещё более коварной. Постепенно она перевела разговор на печальную судьбу друзей детства, отвергнутых и брошенных в пользу новых приятелей.
К счастью, Ирен быстро поняла, что та хочет поддразнить её, чтобы заставить из ревности сказать что-нибудь гадкое про Лалагу, и не поддалась на провокацию.
– Как жарко! – фыркнула она, вставая и направляясь к берегу. – Сплаваю-ка я до яхты.
Но не спросила: «Пойдёшь со мной?» – и с тех пор каждый раз, разговаривая с одной из Лопес, отвечала односложно, не давая ни малейшего повода к сближению.
Тем временем Тильда привела Лалагу к небольшому овражку в дюнах, полностью заросшему можжевельником. Его согбенные ветви создавали своего рода пещеру, скрытую от посторонних глаз и посторонних ушей. Тильда залезла внутрь и заговорщическим тоном прошептала:
– Как думаешь, твоя мать что-нибудь подозревает?
– С чего бы? Конечно, нет, – удивлённо ответила Лалага.
– Ты в этом абсолютно уверена?
– Ну... Не похоже.
– Но боюсь, что это так.
– С чего ты взяла?
– Вспомни: сколько писем она отправила на этой неделе?
– Четыре.
– А кому они были адресованы?
– Не знаю, я не посмотрела.
– Зато я посмотрела. Два – для моей матери. И на прошлой неделе она написала ей по меньшей мере три.
– Но в этом нет ничего удивительного. Они же сестры. С тех пор, как мы живём в Портосальво, мама всё время пишет родственникам.
– Я знаю. Но «раньше» моя мать получала от твоей не больше двух писем в месяц. А теперь тётя Франка пишет ей почти каждый день. Думаешь, это нормально?
Лалага как-то не задумывалась об этом, но после слов сестры поняла, что такая частая переписка выглядит весьма подозрительно.
– И что же она пишет?
– Нам совершенно необходимо это узнать, – категорически заявила Тильда.
– Но как? Мама пишет письма, запершись в спальне, а когда получает ответ, сразу его прячет. Думаю, она держит их в верхнем ящике комода: он один закрывается ключом.
– Мы могли бы открыть его заколкой...
– Тильда, ты так до сих пор и не поняла, как живёт наш дом? Чтобы открыть ящик, нужно удостовериться, что никто не войдёт. Видела, сколько у нас прислуги? Если Аузилия не соберётся сложить в шкаф глаженое белье, то непременно пройдёт Лугия с кувшином воды для умывальника. Или Форика, которой нужны чистые носки для Пикки и Тома.
– Тогда нужно прочитать те, что пишет твоя мать. К счастью, она разрешает тебе носить письма на почту.
– Но они же в плотных конвертах, на просвет ничего не увидишь. Я уже пыталась, когда речь зашла об интернате.
– Значит, мы его вскроем.
– Ты с ума сошла? Они же заметят!
