Тайное письмо - Коллектив авторов
Хан Сер Я
ПЕРЕМЕНЫ
1
Счастье!.. Где оно?
Четыре года скитался Чхан Сон с женой на чужбине, и вот судьба опять привела его в родные места. Не сладкой оказалась жизнь в китайской провинции Цзяндао. В поисках заработка кочевал он из одного места в другое, но тщетно. Видно, такова уж доля бедняка.
Наконец Чхан Сон снова оказался на берегу пограничной реки Ялуцзян. Ночью по еще не окрепшему льду перебрался он с женой и ребенком на другой берег и ступил на родную землю.
Ее никогда не забывал Чхан Сон, мечта вернуться в свою деревню не покидала его. «Небольшой бы клочок земли под огород да делянки две рисового поля. Скоплю немного денег и махну домой...» — думал он. Но мелькали дни, шли годы, и надежда таяла, рассеивалась, как туман на рассвете в горах. И на чужбине полицейские штрафовали и преследовали скитальцев, надсмотрщики били их, хозяева обманывали.
На родине Чхан Сон тоже видел лишь нужду, притеснения. Но он не хотел об этом вспоминать, мысли о родной деревне ускоряли шаги, предстоящая встреча с соседями и родными ободряла. «Если и в Китае жизнь не выносима, то уж лучше вернуться домой!» — решил он. И вот вернулся.
Но что это? Чхан Сон огляделся вокруг — местность казалась чужой, незнакомой. Вот и сопка, скоро за ней должна быть деревня, где он родился и вырос. Тревожные думы постепенно уступили место трепетному, нетерпеливому ожиданию. «Какими глазами я взгляну в лицо друзьям? — промелькнуло в голове Чхан Сона. — Ведь у меня за душой ни ломаного гроша... Нет даже клочка земли...»
Сердце билось учащенно. Добрались до вершины горы, Чхан Сон сбросил мешок с плеч.
— Давай передохнем немного, — обратился он к шедшей сзади жене. — Опусти ребенка...
— Спит он... — переводя дыхание, ответила она.
Развязав полотенце, которым младенец был привязан к спине, она развернула одеяло и прижала сына к груди. Было холодно. Легкий иней посеребрил спину женщины.
— Послушай-ка, — удивился Чхан Сон, оглядывая окрестности, — я что-то не узнаю ничего.
Знакомые места не просто изменились, а куда-то вообще исчезли. Было от чего взволноваться. Не видно деревни, о которой он так долго тосковал, где каждый уголок знаком до боли. На месте ветхих, крытых соломой чиби разместились длинные кирпичные дома с железными крышами. Огромные черные корпуса с большими трубами распространяли запах гари и, казалось, свысока презрительно глядели на людей и землю. Как змея, вползла в долину линия железной дороги.
— Что же произошло?
— Правда, я тоже ничего не понимаю. А может, деревня там дальше? — неуверенно проговорила жена.
Она никак не могла поверить, что нет больше Чханни, и пристально вглядывалась в даль. Ей все казалось, что где-нибудь поблизости они должны увидеть свой дом, а порой чудилось, что ома уже видит знакомый чиби и покривившийся культук[12].
— Смотри, завод протянулся до самого моря. Вон там была Скала Братьев. А дальше — виноградник...
— Верно, — тихо согласилась жена. — Куда же все делось?
Она с тревогой смотрела вниз, на долину: будто улетучилась деревня...
— Где теперь волостной староста Кан, где Цой Сун Гом?
— Эти не пропадут.
— Да! Эти не то, что мы, им не придется искать миску риса за тысячи ли. «Свинья Кан» издавна был богачом, а Цой Сун Гом умеет приспосабливаться. Помнишь, как японцы называли его «патриотом», когда он выдал кого-то.
Зимнее солнце клонилось к горам. С моря подул порывистый, холодный ветер, он обжигал лицо, пронизывал насквозь. Но сил продолжать путь не было. Родной дом, о котором все дни мечтал Чхан Сон, точно в воду канул. Куда идти, что делать?
— Пойдем... Спросим у людей, — сказала жена. Ей казалось, что стоит спуститься в долину, и все прояснится.
— Кого спрашивать? Не землю ведь и не море! — с досадой отмахнулся Чхан Сон и взвалил мешок на спину. — Поесть что-нибудь осталось?
— Где ж! Сам знаешь — последнюю горсть риса доели...
Они снова тронулись в путь. У подножия горы в строгом порядке, как казармы, расположились длинные жилые дома и общежития нового предприятия. Ниже, в долине, стояли заводские корпуса с крышами, похожими на спины гигантских китов. Рядом надменными стражниками высились трубы. А на другой стороне теснились по склонам ветхие лачуги. Их было много, они так густо облепили сопки, будто кто-то усыпал землю зернами кунжута. Убогие домишки, казалось, готовы были в любой момент сорваться с места и исчезнуть.
Вокруг сновали люди в темно-синих спецовках и в обмотках на ногах. Трудно было определить, кто они — корейцы или китайцы. А может быть, это японцы. Мимо прошла группа китайцев в длинных халатах. Повстречались корейцы. Они выглядели довольно странно: ноги до колен в обмотках, традиционных пучков на макушках нет. Да и говорили они на малопонятном южном диалекте. И ни одного знакомого лица!
Каждый раз при встрече с людьми Чхан Сон в нерешительности останавливался. Но слова застревали в горле, и он молча смотрел вслед прохожим. Наконец Чхан Сон решился. Невдалеке появилась одинокая фигура в белой одежде. Этого человека, конечно, нельзя было отнести к друзьям Чхан Сона, который надевал белую одежду только по большим праздникам. Но путник шел один, и это ободрило Чхан Сона.
— Народ какой-то странный. Даже люди переменились... Зря вернулись... Где жить-то будем?.. — с тревогой проговорила жена.
— Погоди, расспросим у этого человека. Он, наверное, объяснит. На худой конец, найдем здесь работу... — попытался улыбнуться Чхан Сон.
Он обратился к поравнявшемуся с ним прохожему.
— Простите, не знаете ли вы, куда исчезла деревня Чханни?
— Чханни? — переспросил незнакомец, оглядывая Чхан Сона, и безразлично сказал: — Жители этой деревни давно перебрались за перевал, в Курённи.
— В Курённи? — обрадовался Чхан Сон.
Он хорошо знал эту деревню. Правда, Курённи не Чханни, но там у него наверняка найдутся знакомые и родственники. Он с детства помнил эту деревню и знал, как к ней пройти.
— Так, значит, в Курёнии, говорите? И все туда переселились? А не знаете, семья Чхан Рёна тоже там сейчас? — спросил он о старшем брате.
— Откуда мне знать, — недовольно буркнул незнакомец и ускорил шаги.
Чхан Сон молча проводил его взглядом и обрадованно сказал жене:
— Вот видишь, в Курённи перебрались!
— Да. Одного не пойму: для чего было трогать нашу деревню?
— Ну,
