Княжна Дубровина - Салиас-де-Турнемир Елизавета Васильевна
Но неумолимая Англичанка брала ее за руку и уводила. Однажды Анюта, вдругъ, къ изумленію всѣхъ тетокъ, при словѣ: Anna! Come! вскочила стремительно и закричала:
— Не хочу! Не пойду!
Въ гостиной произошло необычайное волненіе. Всѣ тетки заговорили разомъ, но голосъ Варвары Петровны, повелительный и суровый, покрылъ голоса всѣхъ.
— Какъ ты могла позволить себѣ сказать: не хочу. Иди, сейчасъ, сію минуту!
Но Анюта, красная какъ ракъ, находилась въ припадкѣ самаго необузданнаго гнѣва. Она стояла на одномъ мѣстѣ и кричала:
— А я не хочу! Сказала: не хочу, и не хочу!
Испуганная Александра Петровна зажала себѣ уши руками и откинулась на спинку своего кресла: Варвара Петровна поспѣшно подошла къ сестрѣ и успокаивала ее, нѣжно называя Сашей, милой Сашей. Это уменьшительное произносила она рѣдко и въ случаѣ крайней важности; Лидія подавала спиртъ, а миссъ Джемсъ своими костлявыми, жосткими какъ желѣзо руками, взяла Анюту за руки и силой увлекла, будто ничего не случилось, изъ гостиной тетокъ. Она силой ввела се въ классную, положила передъ ней нѣмецкую христоматію и сказала холодно и твердо, указывая на одну страницу.
— Вы должны выучить наизустъ эти стихи и списать ихъ, и пока вы этого не сдѣлаете, вы отсюда не выйдете и кромѣ хлѣба и воды ничего не получите.
Она вышла изъ комнаты и заперла дверь за собою.
И осталась Анюта одна, наказанная въ первый разъ въ жизни. Она считала себя уже большою и была оскорблена и разгнѣвана до безумія. Она бросилась къ двери и колотила въ нее кулаками, пока не отбила себѣ рукъ. Потомъ уставь кричать, она вдругъ смолкла и сѣла у стола въ безмолвномъ страданіи и отчаяніи. Она сидѣла съ сухими, горѣвшими огнемъ глазами, блѣдная, съ искаженнымъ лицомъ… и вдругъ какая-то мысль пробѣжала по нему, оно приняло иное выраженіе и мгновенно слезы хлынули ручьемъ изъ глазъ ея.
— Маша! Маша! воскликнула она и вспомнила просьбы Маши и папочки обуздать себя, быть послушною.
— Не могу! Не могу! опять воскликнула Анюта вслухъ, и въ то же мгновеніе вспомнились ей слова Маши: все что должно, можно! Да, она вспомнила, но не покорилась, и сидѣла до самаго вечера. одна, у класснаго стола, то обливаясь слезами, то стуча кулакомъ по столу. Въ девять часовъ дверь отворилась и на порогѣ ея появилась Катерина Андреевна.
— Пора идти почивать, сказала она.
Анюта встала; Нѣмка принялась раздѣвать ее; Арина Васильевна, пришедшая по обыкновенію оправлять лампадку на ночь, подливала въ нее масла и повидимому не обращала ни малѣйшаго вниманія на Анюту. Когда Нѣмка раздѣла Анюту, она сказала ей:
— Помолитесь Богу и ложитесь спать.
— Не могу, сказала Анюта отрывисто.
Ирина Васильевна повернулась медленно отъ лампадки къ Анютѣ и глядѣла на нее молча.
— Фуй! Фуй! заговорила Нѣмка, — срамъ какой. Всѣ въ домѣ слышали, какъ вы кричали, а еще княжна, благородное дитя! Больную тетушку испугали! Фуй! Фуй!
— Помолитесь Богу, княжна, сказала Ирина Васильевна тихо, — да сперва сердце свое смирите.
— Не могу, сказала Анюта, на которую не столько слова, сколько голосъ и выраженіе лица Ирины Васильевны произвели впечатлѣніе.
— Вѣрю, что не можете обратиться къ Отцу Небесному, если въ сердцѣ свое гнѣвъ допустили. Жаль мнѣ васъ; дитя вы еще малое и невинное, а духъ злобы уже нашелъ путь къ душѣ вашей. Блюдите душу свою, не губите ее. Просите Господа послать вамъ смиреніе, просите угодниковъ заступить васъ.
Ирина Васильевна взяла Анюту за руку, тихо повернула ее къ кіоту, въ которомъ при мерцаніи лампады тускло виднѣлись лики иконъ и сказала:
— Читайте молитву за мною.
И тихо, почти не слышно, шепотомъ, но съ великимъ чувствомъ стала читать молитвы Ирина Васильевна. То были всѣ знакомыя Анютѣ молитвы, не одинъ разъ читала она ихъ машинально, но въ эту минуту онѣ произвели на нее внезапное и сильное впечатлѣніе, будто открылся въ нихъ новый невѣдомый ей до тѣхъ поръ смыслъ. Когда старушка окончила чтеніе молитвъ, то прибавила отъ себя голосомъ проникшимъ въ самое сердце Анюты:
— Спаси, Боже, меня грѣшницу, укроти борющія меня страсти, и умъ и сердце мое усмири; помилуй меня и всѣхъ моихъ сродниковъ.
Анюта заплакала, по другими слезами, чѣмъ въ классной; то были слезы любви. Она вспомнила о папочкѣ, о Машѣ, о всѣй семьѣ своей, съ которою была разлучена. Ирина Васильевна не сказала ей ни единаго слова, покрыла ее одѣяломъ, перекрестила и ушла такъ же медленно и тихо какъ вошла.
На другой день Анюта встала въ полной увѣренности, что вчерашняя исторія окончена и позабыта. Она пила чай спокойно и два раза пыталась заговорить съ миссъ Джемсъ, но та едва отвѣчала ей. Послѣ чаю она спросила выучила ли она нѣмецкіе стихи и переписала ли ихъ.
— Нѣтъ, сказала Анюта коротко и рѣзко, ибо гнѣвъ мгновенно овладѣлъ ею.
Англичанка не отвѣчала ни слова. Она спокойно принялась за уроки и окончивъ ихъ, вмѣсто того чтобы сойти съ Анютой внизъ завтракать съ тетками, положила предъ ней христоматію и тетрадь и сказала спокойно:
— Выучите и перепишите.
Она ушла завтракать и затворила за собою дверь классной.
Анюта вышла опять изъ себя. Она оттолкнула книгу и тетрадь; онѣ упали на полъ. Черезъ часъ Англичанка вернулась и опять принялась за очередные уроки; пришли и ушли учителя, а когда насталъ часъ обѣда, Англичанка опять ушла говоря:
— Выучите и перепишите.
Анюта опять осталась одна. Катерина Андреевна принесла ей на серебряномъ подносѣ кусокъ хлѣба и стаканъ воды. Анюта, отъ роду не испытавшая ничего подобнаго, оттолкнула подносъ съ такою силой, что стаканъ опрокинулся и вода разлилась.
Катерина Андреевна молча покачала головой и позвала горничную.
— Княжна разлила воду, оботри, сказала она ей.
Молоденькая горничная Ѳеня посмотрѣла на Анюту съ любопытствомъ, усмѣхнулась и принеся полотенце стала обтирать облитые столъ и полъ.
Когда Катерина Андреевна осталась одна съ Анютой, она принялась ее уговаривать.
И ничего-таки вы не возьмете упрямствомъ, говорила она не спѣша и спокойно, — хотя мѣсяцъ сидите здѣсь на хлѣбѣ и водѣ, а Англичанка на своемъ поставить. И будто ужь такъ трудно выучить эти стихи. Всего-то часа полтора на это потребуется, да переписать ихъ часа не хватить.
— Вотъ еще! сказала Анюта съ презрѣніемъ, — да если я только захочу, такъ я меньше чѣмъ въ часъ выучу и перепишу; да я не хочу! сказала, не хочу!
— Какъ знаете, выговорила съ сожалѣніемъ Нѣмка.
— Она противная! воскликнула Анюта съ азартомъ.
— Кто, Англичанка-то? Совсѣмъ не правда. Она добрая и умная дѣвица, но приглашена затѣмъ, чтобы воспитать васъ; вѣдь вы совсѣмъ не воспитаны, и она для вашей же пользы должна перемѣнить вашъ нравъ и овладѣть вами чтобы вы сами потомъ умѣли владѣть собою. Вы думаете, миссъ Джемсъ весело воевать съ вами? Она сама хорошей семьи, пріѣхала сюда въ Россію оставивъ всѣхъ родныхъ, которыхъ она нѣжно любитъ.
— А зачѣмъ она ихъ оставила? спросила Анюта.
— А для того чтобъ имъ и себѣ добыть денегъ. Они бѣдные. Если же ей попадется дѣвочка упорная и вспыльчивая какъ вы, то ей совсѣмъ будетъ жить тошно…
Въ эту минуту миссъ Джемсъ позвала Катерину Андреевну, и Анюта опять осталась наединѣ съ нѣмецкою христоматіей; но она не хотѣла покориться и думала объ Англичанкѣ.
«Она какъ и я должна была оставить своихъ родныхъ, какъ я… какъ я!…»
Анюта горько заплакала.
Между тѣмъ внизу происходили жаркія пренія и разногласіе.
Больная Александра Петровна, лишенная Анюты съ которою любила разговаривать послѣ обѣда, скучала, соболѣзновала и упрекала сестру. Варвара Петровна оправдывалась: она говорила, что дѣвочка. которой судьба назначила занимать видное мѣсто во обществѣ, которая будетъ владѣть большимъ состояніемъ, должна быть примѣрно воспитана, что она поручена ей и она считаетъ своимъ первымъ долгомъ сдѣлать въ этомъ отношеніи все возможное.
— Положимъ такъ отвѣчала плачевнымъ голосомъ Александра Петровна, — но хорошо ли вдругъ и такъ круто! Дѣвочка росла какъ трава въ полѣ, бѣгала по полямъ и лѣсамъ, распѣвала какъ вольная птичка, дѣлала рѣшительно все что ёй вздумается, и вдругъ сжали ее какъ въ тискахъ. Надо же взять во вниманіе ея прежнюю жизнь.
