Рейн и Рийна - Пукк Холгер-Феликс Янович
— Приятное винцо, — замечает он будничным тоном, как будто пить шампанское — дело для него привычное, чуть ли не за каждым обедом и ужином приходится.
— Ну так пей! — Ильмар подсаживается к Рейну и все подливает.
— Ворона видал? Сожалел о своем проступке? А? — спрашивает Ильмар как бы между прочим, только для того, чтобы сказать что-то. Но взгляд его зорко следит за собеседником, отмечая малейшие перемены в тоне, в настроении Рейна.
— Ага, у бедняги такая физиономия была! — радостно кивает Рейн. — Заплатил за ремонт — не пикнул! Десять рэ семьдесят копеек. Чертовски мило с твоей стороны…
— Ерунда… — и, махнув рукой, Ильмар переводит разговор на другое. — Как тебе у нас?
— Отлично! — Рейн поднимает большой палец.
— Вот так и живем… — замечает Ильмар. — Если тебе у нас нравится, заходи. Не сочти за труд. А как ты сам на досуге развлекаешься?
— Да я… — Рейн разводит руками и с откровенностью подвыпившего человека объясняет: — Сам понимаешь… Комната-кухня… Мать санитарка, на полторы ставки вкалывает. От получки до получки еле дотягиваем. Вечно всякие пособия просить приходится… Стыда не оберешься… Какие уж тут развлечения!
Ильмара его откровения не волнуют. Он терпеливо выслушивает Рейна и, прихлебывая вино, нарочито равнодушным голосом спрашивает:
— И часто ты у мамаши бываешь, в больнице, я имею в виду?
Голос-то у Ильмара равнодушный, но его поза, выражение лица выдают внутреннюю напряженность, ответ, похоже, волнует его куда больше, чем можно судить по тону.
— Да семьсот семьдесят семь раз заходил! — и Рейн хохочет над собственной шуткой.
— А я еще ни разу не сподобился в таком месте побывать, — сокрушается Ильмар. — Послушай, а там, в больнице, аптеки случайно нет?
— А как же! Конечно, есть. Здоровый такой шкаф. На одной дверке «А», на другой «В»… Знаешь, что это «А» обозначает? — Рейну не терпится похвастать своими познаниями.
— Нет, не знаю! — Ильмар как-то очень уж поспешно мотает головой. — А ты расскажи!
— В шкафу «А» хранятся всякие яды! Вот! — радуется Рейн, наконец-то ему удалось хоть в чем-то показать свое превосходство.
— Да ну! — удивляется Ильмар, и по лицу его скользит усмешка. — Так эти яды, наверное, под секретным замком и строго охраняются.
— Не знаю… Замок вроде самый обыкновенный, — объясняет Рейн, — только ключ от него у дежурной медсестры, в столе.
— А где эта аптека находится? — проявляя признаки нетерпения, спрашивает Ильмар. Как будто до сих пор они пустой болтовней занимались, только время зря тратили.
— В подвале… или полуподвале, как это называется, — охотно поясняет Рейн и снова отпивает шампанского. До чего же нежное вино! Как приятно от него во рту!
Из комнаты Ильмара доносятся музыка, взрывы смеха. Звуки эти влекут Рейна, и он замирает, вслушиваясь в них.
— Да ну ее, эту аптеку! Пошли лучше повеселимся! — Рейн готов уже сорваться с места, но Ильмар удерживает его и спрашивает настойчиво:
— Окно аптеки куда выходит?
Рейн долгим взглядом смотрит на Ильмара, пытаясь собраться с обрывками мыслей в хмельной голове. Собирается, собирается и наконец спрашивает бесцветным голосом, в котором все-таки угадывается и легкое подозрение, и настороженность:
— А тебе зачем?
Ильмар колеблется секунду-другую. Прихлебывает вино. Закуривает, глядя на лиловатое пламя зажигалки. И наконец решается. Задувает огонек и, облокотившись на ручку кресла Рейна, произносит доверительно:
— У нас от своих секретов нет… Видишь ли, надо бы в ту аптеку наведаться.
Столь откровенный ответ не оставляет ни малейших сомнений в том, что Ильмар имеет в виду, и Рейн в первую минуту даже теряет дар речи.
— За-зачем? — вырывается у него. Он еще не понимает. — В аптеку? Да валерьянка в любой аптеке имеется… Копейки стоит…
Вымученная шутка насчет валерьянки не вызывает улыбки даже у него самого, не говоря уж об Ильмаре. Длинный абсолютно серьезен, даже суров.
— Надо, значит… — он уходит от ответа и резко меняет тактику: — Не хочешь, друг, зашибить хорошую денежку? Без всякого труда…
— Почему не хочу… — начинает Рейн и тут же пугается: такой ответ, такое поспешное согласие после того, о чем шла речь, означает только одно.
Одно-то одно, но Рейн чувствует, как легкий испуг тут же сменяется жгучим любопытством. Словно что-то внутри задрожало. Испуг и причина, его вызвавшая, начисто вылетают из головы, и Рейн, невольно переходя на шепот, спрашивает:
— Предположим… А что надо делать?
С явным облегчением Ильмар подносит ко рту бокал и медленно отпивает несколько глотков. Самый ответственный момент разговора миновал, самый ответственный момент всей подготовки к делу теперь позади. «А что надо делать?» — этот вопрос, конечно, продиктован одним лишь любопытством. Ясно. Но в то же время Рейн как бы пошел на попятную, вроде дверь чуть-чуть приоткрыл… Теперь только ногу поставить, чтоб ее было невозможно закрыть…
— Покажешь, где окно аптеки и в какой комнате медсестра дежурит ночью, — коротко и ясно отвечает Ильмар. Так коротко и ясно, словно ответ давно уже продуман.
— Только и всего! — удивляется Рейн. Чуткое ухо Ильмара улавливает в его возгласе вздох облегчения. «Отлично, — думает про себя Ильмар. — Клюнул…»
Он усмехается и говорит громко:
— А ты что думал!
— Ничего я не думал! — обижается Рейн, понимая, что Ильмар намекает на что-то конкретное, намекает на то, чего он, Рейн, действительно еще не думал.
— Да там же взять нечего! — неожиданно, с ноткой отчаяния, вырывается у Рейна. Он хочет еще раз постараться убедить Ильмара в бессмысленности его затеи, поколебать его в своем решении. Вот если б Ильмар одумался, эта внутренняя дрожь перестала бы мучать Рейна, улеглось бы любопытство, исчезло бы досадное чувство должника, испарилось смутное стремление быть не хуже других, пропало бы давнишнее желание, которым он теперь загорелся вновь, — купить хороший фотоаппарат…
Рейн, конечно, не анализировал так вот, по пунктам, свое душевное состояние. Он на это просто не был способен, да и времени для такого самоанализа не было. Он только ощущал, как новое незнакомое ему чувство опустошает, разрушает его. Если это будет продолжаться еще долго, воля его в конце концов сломится. И будет он тогда не Рейн, а кто-то другой. Но он-то не хочет, не желает становиться кем-то другим, опустошенным и сломленным. Он хочет по-прежнему оставаться Рейном Эрма, хотя это чертовски трудно, пока Ильмар говорит об аптеке, об окнах. Надо, чтоб Ильмар кончил этот разговор, поставил крест на своем плане. Только это может спасти Рейна Эрма!
И Рейн снова бросается уговаривать Ильмара:
— Да там же, честное слово, взять нечего!
— Это уж не твоя забота! — уходит от объяснений Ильмар. И его уклончивый ответ кажется Рейну очень мужественным, он вселяет в Рейна спокойствие и уверенность. Значит, Длинный знает, он сам обо всем побеспокоится, он сделает. Так что пусть Ильмарова голова болит — его дело отвечать.
— А как вы собираетесь это провернуть? — с простодушным мальчишеским любопытством спрашивает Рейн.
— Хочешь вместе с нами пойти?
Рейн отшатывается, будто его в лицо ударили.
И тут дверь распахивается настежь, и в комнату, отплясывая польку, влетают Бизнес и Лори.
Бизнес изучает на свет пустую бутылку из-под шампанского и заплетающимся языком восклицает:
— Обхаживаешь гаврика, значит!
Рейн чувствует себя задетым. Он хочет вскочить, но Ильмар усаживает его обратно и, обращаясь к Бизнесу, произносит жестко и властно:
— Повежливее, пожалуйста, когда говоришь о моем однокласснике! Кто оскорбляет его, оскорбляет меня!
Бизнес тотчас тушуется, бормочет:
— Да нет, парень что надо… Какие уж тут оскорбления… Припрятал мои вещички в надежном месте… И никому не пикнул…
— …даже Лори! — самодовольно вставляет Рейн.
Его реплика вызывает у Ильмара удивление:
— Ого! Догадался! У тебя неплохой нюх и голова тоже работает! — он дружески хлопает Рейна по спине. — А что в той сумке было, тоже знаешь?
