Виктор Александровский - Когда нам семнадцать…
— Я готов, Паша!
Павел мгновенно поднялся с дивана. Он аккуратнейшим почерком надписал тетрадь, разгладил ее ребром ладони и обмакнул перо в чернильницу. Я стал ему диктовать отрывок на память:
Ревела буря, дождь шумел…
— Это, Алеха, из народной песни о Ермаке, — улыбнулся брат, написав строку.
— Песня-то народная, но автор ее Рылеев, — заметил я.
— Рылеев? Декабрист? Не знал я этого. Интересно. — Мой ученик отложил ручку, задумался. Минуту спустя сказал: — А хорошо эту песню в «Чапаеве» исполняют! Помнишь, когда Василий Иванович сидит со своими бойцами и все поют… — Павел закинул голову, и по комнате прокатился его негромкий бас.
— А ну-ка, давай, Алеха, еще чего-нибудь! — сказал он, снова берясь за ручку.
Я понял, что стихи ему понравились, и продолжал диктовать все, что приходило на память. А на сердце было тревожно и смутно.
— Это Пушкин! Ну, а это Маяковский, — радостно узнавал Павел автора стихотворения и, поставив в конце написанного скобки, с величайшей осторожностью вписывал в них фамилию поэта.
— Еще, еще давай! — просил Павел, исписав тетрадочный лист. — Ты скажи-ка, мимо какой красоты жизнь проходит!
У меня нечаянно вырвалось:
Самолет, птица-сталь, славлю имя твое…
Я приостановился.
— Дальше, должно быть, забыл? — спросил Павел, не слыша продолжения.
— Да нет… — смутился я и, набравшись духу, дочитал:
Славлю Родину в крыльях твоих.А в душе нарастает и звонко поетБодрой трелью навеянный стих…
— Откуда это? Не знаю, не слыхал такого стихотворения.
— Пиши в скобках «А. Р.»
— «А. Р.»?
— Пиши, пиши, — окончательно смутился я, — потом узнаешь.
Павел недоверчиво посмотрел на меня и поставил под четверостишием «А. Р.».
Помедлив, я сказал:
— Только строго между нами. И чтобы Зина не знала… «А. Р.» — значит Алексей Рубцов.
Стул под Павлом скрипнул. Брат с удивлением уставился на меня:
— Неужели ты стихи умеешь писать?
— Тут ничего особенного… Я еще на Байкале начал.
— Ты смотри-ка! Рубцовы стихи пишут! А? Знал бы отец! — Он отложил перо в сторону. — Ну, рассказывай, как у тебя прошел первый день в школе…
Глава четырнадцатая
Звездочет
Весть о том, что Филипп Романюк открыл на небе новую звезду, с невероятной быстротой облетела всю школу. «В Москву запрос послали!» — «А может, старая, известная!» — «Да нет, совсем новая…» — шли разговоры. Меня, впрочем, звезда мало интересовала, у меня были свои земные заботы… Предстоял разговор с Ковбориным.
В директорский кабинет я был вызван не один, а вместе с Филей — его недавно избрали секретарем комсомольской организации школы.
Ковборин, прохаживаясь по кабинету, цедил слова сквозь зубы. Иногда он брал со стола перочинный ножик и, остановившись против меня, чистил свои длинные ногти.
— Итак, по просьбе некоторых педагогов, я оставляю вас, Рубцов, в составе учащихся десятого класса. Но предупреждаю. Предупреждаю в последний раз. Ясно вам?
— Да, абсолютно.
— Ступайте… Впрочем, погодите, — остановил меня и Филю директор. — Скажите, Романюк, вы в самом деле открыли звезду?
Филя помялся, переступая с ноги на ногу:
— Это не я, мой отец…
— Неважно. Но это факт?
— Вроде этого. Послан запрос в Астрономический институт в Москву.
Ковборин протянул руку за ножичком:
— Оставьте при себе жаргонные слова «вроде этого». Расскажите, как вам удалось совершить такое невероятное открытие.
— Летом я с отцом на паровозе работал. Он машинист, а я вроде… то есть помощник кочегара. Водили мы составы по маршруту иной раз днем, а то и ночью. Колеса стучат, перелески мелькают, огоньки, ветерок. Хорошо!
— Ближе к делу.
— Едем, значит, как-то ночью, — продолжал Филя. — Отец стоит у окна — путь впереди осматривает да небо не забывает: в бинокль глядит. Я уголь в топку бросаю. А ночь темная, звездная… Отец — любитель звезд, все книги, что я мог достать по астрономии, перечитал. И смотрит, конечно, больше в одно место: где девять звездочек мерцают. Вдруг отец как схватит меня за руку. «Филипп, — кричит, — десятая звезда зажглась!» Я не поверил. «Как же, — думаю, — так: вчера целую ночь просидел у своего телескопа и ничего не увидел, а сегодня загорелась?» Перестал бросать уголь в топку, встал рядом с отцом. «Смотри, Филипп, вдоль моей руки, повыше моста». Это отец говорит. Взял я бинокль, а сам не то что звезду — Млечного пути не вижу, до того руки задрожали. Успокоился, навел бинокль в то самое место, где наши ученые предсказали звезду и… вижу ее! Яркая такая, зеленоватая…
— Ну-с, дальше… — пренебрежительно улыбнулся Ковборин.
— После этого случая, — продолжал Филипп, — как нам с отцом в маршрут отправляться, так я на звезду поглядываю. А у самого в голове вертится: «Неужели и взаправду та звезда, открытие которой предсказали ученые?» Достал атлас звездного неба. Но сколько ни рассматривал атлас, нашей звезды найти не мог. Решил сходить в астрономическую обсерваторию. Дошел до самого профессора, а тот тоже о звезде не знает. Решили послать запрос…
— Чепуха какая-то! — дернулся на стуле Ковборин.
— Может быть, — смутился Филя.
— Абсолютно новых звезд, как вам известно, вообще не бывает в природе. Это взрываются существующие, но еще не обнаруженные звезды. Взрыв придает им огромную яркость. Через стадию взрыва должна пройти каждая звезда, в том числе и наше Солнце… Так, по крайней мере, объясняет оксфордский астроном Милн. В общем, вам ответят, что вашу звезду открыл Гиппарх или Тихо Браге.
Филя сидел красный от волнения. Было видно по всему, что спорить с директором не так-то просто.
Но Филино открытие взволновало ребят.
— Почему, — интересовались ребята, — ученые, у которых и телескопы и другие точные приборы, не смогли обнаружить звезду, а простой машинист паровоза, любитель астрономии, сделал такое открытие?
— Неужели люди, считающие звезды столько веков, составившие подробнейшие атласы неба, оказались такими простаками? — удивлялась Ольга Минская.
А Милочка Чаркина однажды откровенно при всех нажаловалась Максиму Петровичу:
— В нашем классе сплошь какие-то политические кампании. То челюскинская эпопея, то пушка… Наконец до неба добрались — звезду открыли. Ужасно! Когда на переменах можно будет спокойно отдыхать?
Учитель физики сказал с улыбкой:
— А вот придет ответ из Москвы, тогда будем судить!
Миновал сентябрь, ответ из Москвы не шел. Впрочем, другие события отвлекли нас от Филиной звезды.
Вот уже в течение многих вечеров в коридорах раздавался беспрерывный стук молотков, по стенам тянулись провода и сыпалась известка, вызывая ворчанье уборщиц. Это Игорь с группой любителей занимался оборудованием школьного радиоузла.
Мне поручили редактировать стенную газету «Ленинец». Вовка, к удивлению всех, стал посещать драматический кружок.
Трудно, конечно, рассказать обо всем, что происходило в нашем классе. Серьезно озадачило многих поведение Тони. Ее снова видели в архиве, но, когда я спрашивал ее, чем она там занята, она делала таинственное лицо и уклонялась от ответа. Что она от меня опять скрывает? Вспомнился вечер на берегу Байкала, рассказ про отца…
Как-то в раздевалке, встретившись со мной, Тоня спросила:
— Что ты сегодня делаешь, Леша?
— Дел много: стенгазету надо выпускать, к уроку с Павлом готовиться…
— Стенгазету отложи, к уроку за полчаса подготовишься. Идем на стадион!
— Нет, Кочка, ты не сердись, но я не успею.
— Что ж, была бы честь предложена! А у нас сегодня волейбольная встреча… — Тоня взмахнула портфелем и исчезла в дверях.
Спустя несколько дней Милочка Чаркина, загадочно улыбаясь, спросила меня:
— Ты не знаешь, кто это… в кофейного цвета костюме? Ну, который на стадионе Кочке цветы преподнес!
Какой еще там в кофейном костюме? Какие цветы? А вдруг Тоня влюбилась? Вот так штука! Вот почему она так весела, хохочет на переменах. Да, но отметки по химии, математике стали у нее снижаться! «Нет, — решил я, — это не по-комсомольски — видеть, что человек совершает ошибку, и не сказать ему об этом». Я стал ловить подходящий момент для объяснения с Тоней. Наконец этот случай представился.
Как-то после занятий, когда я шел по коридору, из пионерской комнаты выбежала Тоня. Не сказав ни слова, она подскочила ко мне и, взлохматив мои волосы, убежала во двор. В коридоре поднялся хохот, и я почувствовал, что уши мои сделались горячими. «Так. Ладно. Не думай, что это пройдет тебе даром!» — сказал я, отправляясь искать Тоню. Она уже успела взобраться на яблоню и, пригибая верхнюю ветку, срывала уцелевшие кое-где плоды.
