Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней - Лоррис Мюрай
Больше всего он боялся ходить по кругу. В кино люди, заблудившись в лесу, всегда ходят по кругу. Но вода — она непременно куда-нибудь приведет (в принципе, к морю).
Открывшаяся картина, однако, повергла его в уныние. Широкая прямая река наверняка подтвердила бы его теорию. Долины ведут к людям. Но что думать об этой анфиладе озер, соединенных протоками, даже направления которых он был неспособен угадать?
Сапоги придавали ему уверенности. Уолден шел по берегу своего озера в хаосе травы, гальки, выдровых нор и бобровых плотин, то и дело перешагивая через родники и ручейки, проходя под брызгами маленьких водопадов. За час он выпил больше воды, чем за три предыдущих дня. Но он уже чувствовал, что заблудился, и начинал понимать странную формулировку, вычитанную в «Лесах штата Мэн». Торо, описывая регион, который исследовал, говорил об «озерной пустыне». Уолден уже расстался со своим озером и шлепал теперь вдоль узкого озерца с темно-зеленой поверхностью. С ним он покончил, взобравшись на песчаный холм, обильно усыпанный валунами и поваленными деревьями, и едва не свалился в бурный водопад. Раскинувшееся перед ним озеро, казалось, тянулось во всех направлениях, вытягивая пенистые щупальца, усеянное по всей поверхности недоступными островками.
Уолдену пришлось карабкаться среди гниющих стволов бесконечной чащи, раздвигая занавеси высоких папоротников. В голове всплыло воспоминание — из тех, что с жадностью ищет оголодавший желудок. Он слышал о съедобных папоротниках в северных странах, это же настоящий пир для канадцев. Живущие там люди собирали молодые побеги, похожие на жезл, и готовили их разными способами. Он наклонился к миниатюрным джунглям и убедился, что это действительно страусник обыкновенный — листья его легки на ветру, как перья. Его руки лихорадочно искали на земле маленькие зеленые цилиндрики, похожие на пирожные, которые он обожал, закрученные спиралью, с вареньем внутри. Но вышло как с ягодами, с черникой и голубикой, — не тот сезон. Отчаявшись, он сорвал несколько побегов и стал жевать. Взрослые листья были жесткими и горькими на вкус. Еще не проглотив, Уолден почувствовал, как едкий сок обжег ему глотку. Словно в наказание к горлу подступила желчь.
Тогда он бросился к ручью и снова пил, пил и пил. Так, по крайней мере, он наполнит желудок.
«Папа, почему ты не бросил меня весной или в начале лета, когда вокруг полно еды?»
Он бросил их считать. Каждое озеро, по его прикидкам, составляло в длину от двух до четырех миль. Он оставил позади третье, круглое и темное, в котором рылись скопы, потом четвертое, похожее на высунутый язык в потоке белой слюны стекавших с берегов ручьев. И больше не думал об их количестве, потому что, поднимая глаза, видел, казалось ему, игру зеркал, в которой без конца появлялись новые.
Уолден теперь сомневался в мудрости слышанных слов. Этот кто-то, думавший, будто знает, куда течет вода, наверно, никогда не был в Мэне. Нет, мистер Кто-то, воды Мэна никуда не текут, они перетекают друг в друга, как песок в перевернутых песочных часах, до бесконечности (его мать никогда не варила яйцо, не перевернув стеклянную восьмерку, в которой часто розовый песок затыкал узкий проход и не сыпался; приходилось постукивать по нему, но было слишком поздно, желток сворачивался, и отец ругался).
Устав вытягивать сапоги из топи и травы, его ноги отяжелели. Уолден, однако, не жалел о кроссовках: он столько раз спотыкался о камни и проваливался в ямы, что вывихнул бы лодыжки, если бы их не поддерживала твердая старая кожа. Но все мышцы ног и живота болели, а плечи просили пощады под тяжестью биты, карабина и скарба, набитого в рюкзак.
Уже вечерело, и гора, его единственный надежный ориентир, казалось, медленно погружалась в глубины земли. Куст ежевики подарил ему первую и единственную за день трапезу. Эти ягоды, по крайней мере, созревали осенью. Он съел сначала самые черные, потом проглотил и краснобокие, а под конец сгрыз почти зеленые.
В мечтах Уолден надеялся, что за несколько часов ходьбы от озера к озеру он минует лес и выйдет к обитаемым местам. К местам, где есть телефон, где он сможет восстановить связь с внешним миром и позвонить отцу. Но он уже научился в предыдущие дни не слишком рассчитывать на удачу. Вот почему его рюкзак был так тяжел. Он взял с собой одеяло, зная, что ночи в Мэне холодные. Он собирался идти до последнего вечернего света. Усталость навалилась на него много раньше, и он решил сделать привал, пока еще держался на ногах, выбрав место подальше от воды и не в самой мрачной тени.
Остановившись на каменном цоколе, поросшем мхом, он набрал хвороста и попытался развести огонь в надежде отогнать насекомых (о более крупной живности он силился не думать). В коробке оставалось всего семь спичек. Сосновые иглы вспыхивали крошечными синими язычками пламени, не поджигая веток, и перед этим удручающим зрелищем он скоро понял, что усилия его будут тщетны. Если он хотел поджечь сложенный вигвамом хворост, ему нужно было лучшее топливо. Идея пробивалась долго, принять решение было непросто. Уверенный, что совершает святотатство, он взял «Уолдена, или Жизнь в лесах» и вырвал несколько страниц. Бумага занялась, не заставив себя просить, и столб дыма поднялся в небеса, такой черный, словно нес в себе мысли философа в виде множества маленьких печатных буковок.
Уолден попытался уснуть, закутавшись в одеяло, повернув лицо к горящим веткам. Но на пустое брюхо не уснешь. Его желудок помнил только горькие капли сока папоротника, проглоченные со слюной. Потому что скудные овощи, украденные в доме Читы, давным-давно переварились.
Вода была повсюду и затекала ему в уши. Это была песня ночи, это был голос Мэна. Однако, когда пламя стало ниже, вигвам рассыпался и свет померк, Уолдену отчетливо послышались другие звуки. Невольно и без малейшей радости он играл в «раз-два-три — солнце». Крепко зажмурившись, старался провалиться в сон, но его будили негромкий треск, жужжание, шорох. Встревожившись, он открывал глаза и всматривался в тень над костром, одной рукой сжимая карабин, другой — биту с подписью Кэла Рипкена-Младшего. Каждый раз он со страхом убеждался, что лес стал ближе. Лес и его обитатели, о существовании которых он знал, хотя еще не встречал вживую: бурый медведь, рысь, олень, дикая собака, да и жители помельче: дикобраз, куница, выдра, и не
