Марина Аромштам - Другая дорога
«О! – подумал вдруг Аяэль. – Кажется, я что-то слышу…»
А на пне стоит жук-пожарник и произносит речь:
– Ж-ж-ж, – говорит жук-пожарник, – дорогие жужелицы, жуки и божьи коровки! Нас ожидает важное, торжественное событие. Сегодня мы выдадим замуж за жука-носорога его дорогую подружку. Пока не начался дождик, пусть жених прожужжит для нас что-нибудь зажигательное.
На пень забрался огромный жук-носорог. Ох, какой же он был красавец!
У Аяэля перехватило дыхание. Хоть он и был поэт, но в детстве любил собирать жуков.
«Слушай, поэт, и смотри, – сказал сам себе Аяэль. – Ты слышишь, как жужжит жук? Ж-ж-ж – вот как он жужжит. И если ты взглянешь на него через какое-то время, то тотчас же вспомнишь: ж!.. Не значит ли это, что жук – видимое “Ж”?»
Аяэль решил унести жука и схватил его.
Тут всё на поляне пришло в движение. Всё собрание жужелиц, божьих коровок, пожарников зашевелило усами, зашуршало надкрыльями – и дружно поднялось в воздух.
– Ж-ж-ж… Отдай жениха! – зажужжали хором жуки.
Аяэль не на шутку перепугался и зажужжал в ответ (некоторые поэты прекрасно умеют жужжать):
– Уважаемые жуки! Я не хотел вас тревожить! Я не желаю вам зла. Но этот жук-носорог мне очень-очень нужен! Пожалуйста, посмотрите на мои белые волосы. А ведь я не топтался возле Толстой Стряпухи, когда она насыпала в миску муку. Может, я скоро умру. Но вместе со мной не должны умереть мои песни. Для этого мне и нужен этот жук-носорог. Стоит мне на него посмотреть, и я сразу же вспомню: ж!
– Ж-ж-ж! – сказали жуки и отлетели подальше. – Ж-ж-ж, – повторили они, сели и спрятали крылья.
– Ж-ж-ж, – сказал жук-пожарник, – дорогие жужелицы, жуки и божьи коровки! Нас ожидает важное, неожиданное событие. Сегодня мы отдадим нашего друга-жука этому человеку. А человек придумает, как можно соединить мир слышимый и мир зримый. Но пусть человек поклянется, что будет беречь жука. И что всегда будет помнить, как мы ему помогли.
– Торжественно обещаю, – прожужжал Аяэль и осторожно посадил жука себе на рукав.
Полянка разом исчезла – и Аяэль проснулся.
Кто он? Где? Откуда? И что с ним произошло?
По рукаву Аяэля ползал жук-носорог.
– О! – вскричал Аяэль. – Вот первое, что я нашел. И теперь я, кажется, понял…
Он побежал в селенье, уложил дорожный мешок, накинул плащ и взял посох.
– Куда это ты собрался? – спросили его.
Аяэль показал на свои побелевшие волосы:
– Видите, я поседел. И скоро совсем состарюсь. А придет день – и умру.
– Ну… – сказали ему. – Наверное. Все умирают.
– Это понятно. Но песни… Они не должны умереть. Как вы будете жить без песен? Мне непременно нужно придумать, как сохранить мои песни.
– Хорошо, а собрался-то ты куда?
– Пойду искать, – сказал Аяэль, – как сделать слышимое зримым.
Никто ничего не понял. Но это неудивительно. Поэты и сами не всегда себя понимают.
Люди вздохнули:
– Ну что ж, как найдешь, возвращайся! Мы тебя будем ждать.
2
Шел и шел Аяэль. Думал какие-то думы, пел какие-то песни. А потом вдруг сказал сам себе: «Смотри, Аяэль, и слушай. Слушай, поэт, и смотри», – и тут же остановился.
Он увидел орешину на берегу небольшого прудика – такой лохматый, взъерошенный куст.
На ветке орешины болтался кусочек шерсти.
– Ш-ш-ш! – произнес Аяэль. – Это то, что мне надо. Я кое-что вспоминаю. Когда я был таким маленьким, что и представить не мог белые волосы на своей голове, у меня была бабушка. И она укрывала меня мягкой овечьей шкуркой. И пряла шерстяную нитку.
Аяэль потянулся снять шерстинки с орешины, но тут над его головой взвилась пташка Зеленушка. Хвостик ее задрожал – и на башмак Аяэля шлепнулась грязная капля.
– Хорошо, что пташка – не морская корова, – пробормотал Аяэль. – Хорошо, что морские коровы не умеют летать.
Но Зеленушка заверещала:
– Пик-пик, вик-вик! У орешины! Пик-пик! Большущий воришка! Он стащил мою шерсть!
И тут же над головой Аяэля возникло темное облачко – целая стайка пташек. И у всех задрожали хвостики.
«Ох! – подумал про себя Аяэль. – Это ничуть не лучше, чем морская корова».
А вслух закричал:
– Послушайте! Разве у пташек есть шерсть? – От волнения Аяэль даже стал шепелявить. – Разве вы, зеленушки, не из пуха и перьев? Разве о ствол орешины терлась не камышовая кошка?
– Камышовая кошка! Пик-пик! Вик-вик! – запищала пташка – та, что сбросила каплю на башмак Аяэля. – Я собиралась выложить свое гнездышко ее шерстью. Отдай мою шерсть, воришка!
И сверху на Аяэля опять полетели капли.
– Прошу вас! Я не воришка… Я поэт Аяэль. Я хочу сохранить свои песни. Для этого мне и нужны кошачьи шерстинки. Стоит мне на них посмотреть, и я сразу же вспомню: ш!
– Пик-вик! – пропищали пташки и уселись на ветки.
Первая Зеленушка сказала:
– Ничего не поделаешь! Для гнездышка я, пожалуй, отыщу другие шерстинки. А эти придется отдать человеку. Пусть сохранит свои песни. Но пусть он пообещает, что не забудет про нас. Про то, что мы ему помогли.
– Конечно же, не забуду! – обрадовался Аяэль. – Прощайте, пташки-малышки.
Он осторожно спрятал кошачьи шерстинки в мешок и пошел себе дальше.
Шел и шел Аяэль, думал какие-то думы, пел какие-то песни и вдруг сказал сам себе: «Смотри, Аяэль, и слушай. Слушай, поэт, и смотри». Сказал – и замер на месте. Поперек тропы лежало упавшее дерево. Его ветви тонули во мху. Мох вскарабкался и на ствол, как будто желал поскорее спрятать дерево в землю. А у вывернутых, вздернутых к небу корней что-то белело. Аяэль чуть приблизился: волчий череп!
Аяэль осторожно тронул его своим посохом. Тут ему показалось, что череп смотрит одной глазницей. Не успел он понять, что к чему, а из черепа уже выползла змея.
Аяэль отпрянул и сжал покрепче свой посох. (Поэты всегда недолюбливали змей.)
– Если я неядовитая, это не значит, что не могу укусить, – вдруг сказала змея и свернулась клубком перед Аяэлем.
– А ты неядовитая? – вздохнул Аяэль с облегчением.
– Я вообще не змея.
– Не змея? А похожа!
– Я безногая ящерица. Меня зовут Желтопузик.
– Желтопузик? Какое милое имя, – обрадовался Аяэль.
– Желтопузики тоже кусаются, если это необходимо, – повторила безногая ящерица. – Вот возьму сейчас и укушу! – И она повыше приподняла свою голову. – Ты хотел испортить мой дом.
– Не кусай меня, Желтопузик, – попросил Аяэль. – Только взгляни на меня. Мои волосы побелели. А ведь я не топтался возле Толстой Стряпухи, когда она насыпала в миску муку. Просто я скоро состарюсь, а придет день – и умру. И следом за мной погибнут все мои песни. Мне нужно придумать, как сделать слышимое видимым. Если я возьму с собой череп, он напомнит мне «Ч».
Тогда Желтопузик сказал:
– Раз так, забирай волчий череп. Я найду себе другой дом. И я тоже хочу тебе кое-что подарить. Загляни-ка сюда.
Аяэль осторожно перевернул череп палкой и увидел сухую шкурку.
– О! Ты сбросил старую кожу!
– Положи ее в свой мешок. Но обещай: ты не забудешь ящерицу по имени Желтопузик. Не забудешь о том, как я тебе помогал.
– Я тебя не забуду, – пообещал Аяэль. – Стоит мне посмотреть на шкурку, и я тут же вспомню тебя. Ящерица! «Я»!
И пошел себе дальше.
3
Шел и шел Аяэль. Заглядывал в норки кротов, залезал в медвежьи берлоги, огибал муравейники, что выросли выше гор. Переходил ручьи, вытекавшие из самых глубин земли.
И все смотрел, и слушал, и искал-собирал.
И дорога струилась у него под ногами. И шаг его был упругим.
Как-то раз пошел дождь. Он полился из серой тучи, распластавшейся на все небо, и не желал прекращаться.
Аяэль забрался в пещерку между двумя большими камнями и, чтобы не скучать, развязал свой мешок. Сколько же там сокровищ! Аяэль брал в руки то одно, то другое и говорил сам себе: вот это – речная раковина. Она хранит пятнышки ряски и слегка пахнет рыбой. Она сделает видимым «р».
Вот кора обожженного дерева: в него ударила молния и оставила метку. Она напомнит мне «М». А это…
Аяэль вытащил из мешка луковицу ландыша, пучок сухого укропа и тот самый череп, который отдал ему Желтопузик. Он положил их рядом: луковица – «Л», укроп – «У», череп – «Ч».
Мгновение или два смотрел Аяэль на луковицу, пучок укропа и череп – и вдруг понял: они сложились! Получилось «ЛУЧ».
«ЛУЧ»!
Он выскочил из укрытия, обежал вокруг камня, тут же вымок до нитки, снова залез в пещерку и снова взглянул на луковицу, пучок укропа и череп. И опять получилось «ЛУЧ».
