Марина Аромштам - Другая дорога

Марина Аромштам

Другая дорога

© Марина Аромштам, 2016

© Валерий Калныньш, оформление и макет, 2016

© Вера Коротаева, иллюстрации, 2016

© «Время», 2016

1

Жил-был…

– Принц?

– Нет, не принц. Жил-был…

– Король?

– Нет, никакой не король. Не было тогда никаких королей. И тем более принцев.

И еще много чего тогда не было.

Компьютеров, планшетов, телефонов мобильных и немобильных – не было.

Телевизоров – не было.

Плееров – не было.

Холодильников – не было.

Электрических чайников – не было.

И вообще ничего электрического. Даже лампочек – и то не было.

Окон со стеклами – не было.

Автомобилей – не было. Мотоциклов – не было. Велосипедов – не было.

И детских колясок – не было.

Скейтбордов, роликов и коньков, горных лыж – тоже не было.

Еще не было белых крыс и породистых псов. Например, бультерьеров.

Да! Еще вот чего не было: не было книг! Не было никого, кто умел их писать. Потому что букв тоже не было.

Зато были морские коровы. Много-много морских коров. Они плавали в море, недалеко от берега, и поедали водоросли. Но мало кто о них знал.

А еще тогда были поэты. И про поэтов знали. Они не плавали в море, а жили среди людей.

Поэты сочиняли стихи: иногда – короткие, а иногда – длинные. Это могли быть целые захватывающие истории. Свои стихи и истории поэты пели людям.

Тогда истории было принято петь.

И жил в те давние времена поэт по имени Аяэль.

Когда над вершиной холма поднималось большое солнце, Аяэль пел песню новому дню. И все были уверены: солнце теперь подарит тепло и ласку, обогреет людей и животных. Когда спускалась ночь, Аяэль пел нежную песню земле, чтобы она отдохнула от дневной толкотни и возни. Когда на свет появлялся ребенок, Аяэль пел песню рождения: в песне ребенку дарилось имя, и это имя определяло его дальнейшую жизнь. А когда нападали враги, Аяэль пел песню отваги, вселяя ярость в сердца мужчин и стойкость в сердца женщин. А по праздникам Аяэль пел истории – о том, как однажды из глубины густой Тьмы пробился наружу Свет. Из Света и Тьмы большой небесный Паук соткал тело Земли. Как глаза, заблестели ее озера. Как волосы на голове, закудрявились рощи. А в дубравах и рощах, в глубинах вод, на вершинах скал завелись ее дети – разноцветные звери. Первые звери были добрыми и разумными. Когда Земля родила человека, они учили его лесным и водным законам, законам травы и ветра. И человек поначалу что-то запоминал. Но потом людей сделалось много. Они стали сильно шуметь. И быстро забыли то, что знали их древние предки. Из-за этого на земле…

В общем, много разных историй рассказывал Аяэль. И людям нравилось его слушать – даже если в песнях люди делали что-то неправильно. Тем, кто слушал, казалось, что все еще можно исправить.

Аяэля любили.

А Аяэль любил свои песни. Сильнее всего на свете.

Но однажды пришел Насмешник. Он склонил голову набок, как делают все насмешники, прищурился, внимательно посмотрел на поэта и сказал:

– Ха-ха-ха! Аяэль, ты ли это? Я тебя не узнал. Наверное, ты топтался возле Толстой Стряпухи, когда она пересыпала муку. – Насмешник обошел Аяэля слева направо, не сводя с него глаз. – А ну, потряси головой! Нет, это не мука, – Насмешник обошел Аяэля справа налево. – Ха, Аяэль, я понял: ты начинаешь седеть!

– Что поделать! – развел Аяэль руками.

– Ха! Так ты скоро состаришься! Аяэль – и старик!

– Да, – согласился с Насмешником Аяэль. А что еще он мог сделать?

А Насмешник нахмурился. Так делают все насмешники – сначала скажут «ха-ха», а потом возьмут и нахмурятся:

– Старики умирают. Известно тебе, Аяэль?

Аяэль это знал. Он много раз пел прощальные песни тем, чья земная жизнь кончилась.

– И что тогда станет с песнями? – спросил хмурый Насмешник.

– Ну… – сказал Аяэль.

Если честно, он растерялся.

– А я знаю, что с ними станет. Песни тоже умрут. В них слишком много слов. Их никто не запомнит. Правда, смешно? Ха-ха!

Но не каждое «ха-ха» может развеселить.

Аяэль стоял и молчал.

Насмешник чуть подождал, на всякий случай еще раз сказал «ха-ха-ха» и быстро-быстро ушел.

– Подумаешь, белые волосы, – пробормотал Аяэль. – Не так уж их много пока на моей голове. Не буду об этом думать.

Но тут же услышал внутри себя тоненький голосок: «Не думать нельзя, Аяэль. Как можно не думать про песни?»

И с тех пор, что бы он ни делал – ел, спал, куда-нибудь шел, – голосок то и дело напоминал ему: «Аяэль, ты помнишь, что грозит твоим песням? Ты придумал, как их спасти?» И сердце Аяэля дергалось и болело.

Наконец он не выдержал, набрал в грудь побольше воздуха и пропел-проговорил:

Повелительница капели,Грома, шороха, птичьей трели,Утренних вздохов, шелеста снов,Коротких и длинных человеческих слов!Та, что много умеет и знает,Аяэль тебя призывает!

Тут загремело, закапало, зашипело, заплакало, загудело, заверещало, зашептало и закричало – зашевелился звучащий мир.

Обычно, призывая Повелительницу звуков, Аяэль закладывал уши мхом. Но сейчас он забыл обо всем и просто зажмурил глаза – хотя это уж точно помочь не могло.

– Ты звал меня, Аяэль, сочинитель историй? – дохнуло ему в уши ветром. – Что ты хочешь? Новую песню?

Повелительница звуков уже была здесь. Звучащий мир успокоился. Аяэль открыл глаза.

– Здравствуй, Дарительница песен, – сказал он тихо. (У волшебницы такой острый слух, что с ней приходится говорить вполголоса.) – Нет, на этот раз песня мне не нужна.

Послышался треск и писк: Повелительнице звуков не очень понравились слова Аяэля.

Но Аяэль продолжал:

– Люди думают, что я часто топчусь возле Толстой Стряпухи, когда она насыпает в миску муку. И будто бы из-за этого мои волосы стали белыми. Но если я потрясу головой, ничего не изменится. Просто я начинаю седеть. Это значит, что я старею, – Аяэль тяжело вздохнул. – Будет день, когда я умру.

Сотни змей зашипели под ногами поэта; над его головой заухали сотни филинов; запищали летучие мыши; заскрипели гнилые деревья; стали биться огромные камни – так разгневалась Повелительница звуков:

– Так ты возжелал бессмертия?

На лбу Аяэля проступили капельки пота:

– Нет, что ты! Что ты! Жизнь человека конечна. Это великий закон, которому я не противлюсь. Но мои песни… В них слишком много слов. А память людей коротка. Люди будут путать слова. А потом и совсем их забудут. Неужели песни тоже должны умереть?

Стало тихо-тихо – тише, чем в самый тихий, самый безветренный день. Голос, ответивший Аяэлю, звучал, как шелест:

– Песни живут, только пока их поют. Так устроен звучащий мир.

– Все мои песни – твои дары. Неужели тебе их не жалко?

Аяэль услышал, как закапало сто сосулек.

– Неужели нельзя ничего придумать? – почти выкрикнул Аяэль – так он разволновался.

– Я – Повелительница звуков. Я знаю лишь то, что знаю. Умею лишь то, что умею. Придумывают люди. Ты человек, Аяэль, ты и должен придумать. – Закачались верхушки деревьев, зашумели зеленые листья. – Сделай слышимое зримым, а невидимое – беззвучным.

– Что-что? – не понял поэт.

– Соедини два мира – мир звуков и зримый мир. Соедини меня и мою родную сестру.

– У тебя есть сестра?

– Волшебница зримого мира. Но мы никогда не встречались. Я живу среди звуков, увидеть меня нельзя. А она абсолютно глуха. Да еще и нема.

– О-о-о… – Аяэль почесал в затылке.

А в дупле полусгнившего дерева кто-то шумно задвигался.

– Иди по этой дороге, никуда не сворачивай. Моя сестра увидит тебя – когда ты будешь готов. Смотри, Аяэль, и слушай. Слушай, поэт, и смотри.

– О-о-о… – опять протянул Аяэль. Нельзя сказать, будто он что-то понял.

Закачались верхушки деревьев, заверещали птицы – мир зазвучал, как обычно: волшебница мира звуков оставила Аяэля.

Аяэль был настолько взволнован, в голове у него была такая ужасная путаница, что идти дальше он не мог. Он опустился на землю под большим деревом, прижался спиной к стволу и мгновенно провалился в сон. Поэты часто погружаются в сон, когда им что-то неясно.

А сон был невероятным.

Аяэль идет по дороге. Идет, идет и приходит на небольшую полянку. Полянка полна жуков – маленьких и больших, черных, зеленоватых, полосатых и в крапинку, с рогами и без рогов, с усиками и усищами. Жуки теснятся вокруг толстенного пня и громко-громко жужжат: ж-ж-ж, ж-ж-ж, ж-ж-ж.