Герман Матвеев - Новый директор
— Да, — согласилась она и лукаво прибавила: — Но не всегда приятное.
Квартира, в которой жила семья Горюновых, имела две комнаты и обширную кухню.
Арина Тимофеевна тоже принарядилась в лучшее свое темно-фиолетовое платье и черную кружевную косынку.
— Погоди, Олюшка… Это в духовку. Дай-ка я тебе помогу!
— Да я знаю! — отстранила девочка на каждом шагу опекавшую ее старуху. — Пусти, бабушка! Ну что ты всё время мешаешь?
— Ты же платье запачкаешь!
— Сама ты запачкаешь!
Услышав эту перебранку, Константин Семенович хотел вмешаться и сделать дочери замечание, но сдержался и решил сегодня не портить ей настроения.
— Ну, как у тебя дела? — спросил он, усаживаясь за стол.
— Всё готово, папа!
— Вот хлопотунья. «Всё готово», а хлеба не дала, — сказала Арина Тимофеевна, нарезая тонкие ломтики от круглой буханки.
За обедом Оля затеяла любопытный разговор. Со слов Бориса Михайловича она знала, что отца назначают директором школы, а торт навел ее на размышления.
— Папа, у тебя сейчас будет больше денег?
— Нет, меньше.
— А почему? Ты же будешь директором школы! Ответственный!
— Ну так что?
Оля посмотрела на отца и, вздернув плечами, хмыкнула:
— Хм! А мне говорили, что ответственные работники очень много тысяч получают. Как настоящие капиталисты.
— Кто тебе это говорил?
— Мальчишки.
— А ты их слушай больше…
— А как же так? — подумав, снова заговорила она. — На какие же они тогда деньги всякие ужины и завтраки устраивают… для иностранцев? Сколько к ним народу в гости приходит! Человек сто! Ты видел на фотографиях? И все едят… Вот если к тебе в школу иностранная делегация приедет… Надо же их угостить?
— Надо.
— А где взять?
— Когда мы в школе свою фабрику-кухню организуем, всё будет просто. Настряпают ребята всяких булочек, пирожков…
— А продукты? — не отставала Оля.
— Продукты придется просить у государства.
— Бесплатно?
— Думаю, что бесплатно.
— Как же так! Они к нам в школу приедут, а потом в другую, потом в третью… А государство должно всех кормить? — всё больше удивляясь, говорила девочка. — А когда фестиваль будет… Со всей земли приедут. Тысячи!
Константин Семенович всегда охотно разговаривал с дочерью, приучал ее обращаться к нему с самыми различными вопросами, наблюдал за тем, что интересует детей, о чём они рассуждают между собой и как преломляются в их сознании происходящие в жизни события. Дети видят снимки в газетах, в журналах, слышат разговоры взрослых, а затем обсуждают и делают свои, самые неожиданные выводы. Часто дети устраивают игры на злободневные темы, и странно, что педагоги почти совсем не используют детские игры в своей работе, особенно с маленькими.
— Что же всё-таки тебя удивляет? — спросил он дочь.
— Ну как же! Где же государство столько денег напасется? Кормить всех желающих…
— А что такое государство — ты представляешь?
— Конечно! Власть рабочих и крестьян, — ответила девочка, и сейчас же прибавила: — Диктатура пролетариата.
— Ох, попугай ты попугай! — со вздохом сказал Константин Семенович. — Ты, я, мама, бабушка, все твои подруги и знакомые, все жители Ленинграда, Москвы и других городов, все рабочие, колхозники, все люди, живущие в Советском Союзе, — это и есть государство.
— Я знаю, папа. Все люди выбирают советскую власть…
— Верховный Совет.
— Ну да, Верховный Совет.
— Подожди. Я хотел тебе объяснить, откуда же государство возьмет деньги на приемы и угощение гостей. Ты знаешь, что такое складчина?
— Знаю. Это когда мы собираем со всех по рублю и что-нибудь покупаем!
— Вот, вот. Представь себе, что все граждане устроят такую складчину… не по рублю, а хотя бы по одной копейке. Сколько это будет?
— Ой, много, папа! Сколько у нас всего граждан? Двести миллионов! У-у-у… двести миллионов копеек. Это сколько же получается рублей?
— Считай, считай.
— Два миллиона рублей!
— Ну и как ты полагаешь, хватит нам двух миллионов, чтобы покормить гостей?
— Наверно, останется даже…
— Вот именно. А ты жадничаешь! — похлопав по щеке Олю, сказал он.
Пообедав, Константин Семенович прошел в комнату и здесь застал оживленный спор. Обсуждалась недавно появившаяся в продаже школьная повесть.
— А мы вас очень ждем, Костя, — сказала Вера Васильевна, здороваясь. — Во-первых, поздравляю с днем сочетания, как говорится, а во-вторых, вы будете арбитром в нашем споре.
— Опрометчивое решение, Верочка. «Муж и жена — одна сатана».
— Ничего не значит. Я знаю вас за человека принципиального, и свои убеждения вы не променяете даже на жену.
— К сожалению, я еще не читал книгу.
— Ну-у-у… — разочарованно протянула учительница. — Я хотела узнать ваше просвещенное мнение. Можно сказать, почти специально за тем и приехала. Наши учителя просто на стенку лезут!
Вера Васильевна сильно располнела в последние годы, на висках появились седые волосы, и выглядела она старше Татьяны Михайловны лет на десять, хотя они и были ровесницы.
— Костя, а спорили мы знаешь о чем? О школьных трудностях, — сказала Татьяна Михайловна.
— И здесь о трудностях! Удивительное дело! Куда бы я ни пришел, с кем бы ни заговорил о школе, сейчас же начинают жаловаться на трудности.
— Ну, положим, не все. После того как за границей признали достижения нашей школы, многие учителя стали говорить совсем другое… — горячо возразила Татьяна Михайловна, — нельзя же в одно и то же время гордиться своими успехами и жаловаться…
— Почему нельзя? Ведь за границей хвалят размах образования, массовость нашей школы.
— Ничего подобного. Там хвалят методику и вообще постановку учебно-воспитательной работы… Во всяком случае, так они считают. Я не читала, что про нас пишут.
— Танюша, я думаю, что ты даже не подозреваешь, какое это серьезное обвинение.
— Согласна. Обвинение серьезное.
— А почему это обвинение? — спросила Вера Васильевна. Думая о своем, она прослушала слова подруги.
— Потому что в области идеологии у нас и за границей разные точки зрения. Успехами нашей педагогики там не могут восхищаться. А значит…
— А ну их ко всем чертям… — рассердилась Вера Васильевна. — Наплевать мне на заграницу. Меня интересуют наши дела. Мы говорили о повести…
— Школьными трудностями некоторые учителя очень любят кокетничать, — перебила ее Татьяна Михайловна. — Да, да! Не морщись. И дело не только в тебе… А в этой повести автор, видите ли, не показал всех трудностей и даже критикует бедных, несчастных учителей.
— Ну, а что это за тон, Татьяна? Ты же сама учительница!:
— А я тебе скажу, Вера, знаешь что! — снова загорячилась Татьяна Михайловна. — Макаренко на практике доказал, что большинство наших трудностей от неумения работать. Да, да! Он выбрал самую плохую, запущенную колонию, где-то под Харьковом, поработал там две недели — и колонию стало не узнать. Это же факт! Только две недели!
— Значит, ты утверждаешь, что никаких трудностей в школе нет и автор правильно описал нашу жизнь?
— Да, правильно, — ответила Татьяна Михайловна. — Автор хотел показать, что если учитель работает хорошо, методами советской педагогики, то никаких трудностей не будет и быть не может. Нет, я не согласна с тобой, Вера. По-моему, повесть неплохая. Она заставит многих задуматься и пересмотреть свои пе-да-гоги-ческие убеждения.
— Костя, а вы тоже считаете, что учителей можно критиковать?
— На педсовете, в своей среде — безусловно. Почему можно критиковать инженера, а учителя нет? Учительский брак в работе самый тяжелый, часто непоправимый.
— Ну, а в печати?
— В печати? — повторил Константин Семенович и, подойдя к столу, сел рядом с гостьей. — Я думаю, Верочка, что и в печати. В газетах, журналах… Критиковать надо, называя фамилию, факты… Так, чтобы учитель, если он никуда не годится, ушел из школы совсем. И это нужно делать потому, что такие учителя, к сожалению, у нас есть, они пока чувствуют себя неприкосновенными… В художественной литературе?.. Да! Но писатель показывает человека с вымышленной фамилией. Ребята знают, что учителя не святые, а обыкновенные люди.
— А у нас некоторые считают, что это подрывает авторитет.
— Ошибочно считают.
— Ну, хорошо. С этим я, пожалуй, согласна. А вот насчет трудностей — нет. Если бы вы знали, мои дорогие, как трудно стало работать! Невыносимо трудно!
— Да, трудно, — задумчиво произнес Константин Семенович и, увидев, как расширились от удивления глаза жены, улыбнулся: — Трудно кормить сытого человека. У человека нет потребности, он сыт по горло, а его уговаривают, принуждают есть. А потом хвастают: наш метод упрашивания оправдал себя, нам удалось скормить три ложки! Некоторые спешно пишут диссертации на эту тему и получают ученые степени… А скажите мне, Верочка, какой метод нужен, чтобы накормить голодного человека? А? Поставить перед ним тарелку с едой и смотреть, как он будет уписывать за обе щеки! Только подкладывай!
